— Гида нашли! — хмыкнул Тихонов. — Ново-Никольский Монастырь могу показать, я там однажды на судебно-психиатрической экспертизе лежал. Теперь, конечно, там этой дурки уже нет, но все здания сохранились.
— Нет, успокойся. Этого от тебя не потребуется. Нашим гостям интереснее будет оптовую базу «Белой куропатки» посетить. И посмотреть там кое-что.
— С какой это стати? Передового опыта хранения товаров там не наблюдается, склады тоже не больно современной постройки. И потом я-то при чем? Обращайтесь прямо к заведующему базой или к начальнику охраны господину Фролову. Если найдут возможным — пропустят, а если не найдут — извините. Нынче частная собственность неприкосновенна.
— Господ американцев интересует не опыт хранения товаров, а медицинская лаборатория, которая помещается в одном из складских помещений.
— Лаборатория? Нет там никакой лаборатории, господин Соловьев. Вас неверно информировали. Перепутали, наверно, что-нибудь.
— Мы этот вопрос, Эдуард Сергеевич, предварительно провентилировали в Москве, — сказал Иванцов, — у небезызвестного тебе Сергея Сергеевича.
— Хм… — У Степы на лице появилось строгое выражение. — И что ж вы там такого навентилировали?
— Мистер Сноукрофт по поручению компании «Джемини-Брендан», — вступил в разговор Лева, — интересуется технологией получения некоторых препаратов, которые производятся в лаборатории, расположенной на оптовой базе АО «Белая куропатка», а вы, как нам известно, имеете к этому самое непосредственное отношение.
— Откуда вам это известно? — спросил Степа.
— Ты же понимаешь, что без санкции Баринова они никаких данных о лаборатории нигде не получили бы, — чуть заволновавшись, ответил Виктор Семенович.
— В нашем государстве, — ухмыльнулся Тихонов, — теперь можно все купить. И бананы, и кокосы, и прокуроров, и сведения. Но то, что делается там, в «Куропатке», купить нельзя. Не продается! И лапшу, Витя, вешай на уши своему «Жванецкому», они у него очень хорошо для этого топырятся.
У Иванцова участился пульс. Вот оно, начинается! Ясно: Степу провести не удалось, убаюкать тоже. Остается только пугать. Только он — пуганый, не так-то просто это сделать. Можно было, конечно, уже сейчас произнести условное слово.
Им почему-то выбрали блатное: «Шмон!» Звучит коротко, громко и звонко. Но было страшновато. Охранники Степы подобрались, напряглись и нежно так занялись своими галстуками. Они устроились так удобно, что могли, без риска зацепить своего шефа, пристрелить и любого из сидевших за столом, и своих коллег с противоположной стороны комнаты. Да и все двери могли взять на прицел. Впрочем, на двери Иванцову было плевать. Его личная лысина тоже могла оказаться на мушке. А в том, что после команды: «Шмон!» первыми выстрелят охранники Степы, Иванцов не сомневался. И потому не стал лезть на рожон.
— Эдик, — напустив на лицо обиженное выражение, произнес Иванцов, — похож я, по-твоему, на идиота, а? Или на самоубийцу, скажем? На какого хрена мне искать лишних приключений и ссориться с Чудо-юдой? Я ведь себе не враг, верно?
— Тебе Чудо-юдо сам позвонил, что разрешает, или через них передал? — с явной подковыркой спросил Степа. — В Москву ведь ты не ездил, как я знаю?
— Мне Рындин передал, что такая санкция есть. Можешь позвонить ему и проверить. Если он, конечно, не уехал куда-нибудь. Или вообще прямо Чудо-юде позвони да проверь. В конце концов, канал для экстренных контактов у тебя есть…
Если б Степа, вытащив из кармана какой-нибудь спутниковый телефон, деловито взялся бы нажимать кнопки, приговаривая: «А что? Вот сейчас позвоню и проверю…» то команда «Шмон» должна была прозвучать неизбежно. И стрелять надо было бы даже не в самого Степу, а в телефон, потому что даже несколько предсмертных слов, которые Тихонов сумел бы прохрипеть в эфир, что-нибудь типа: «Сергеич, Иванцов продал!», долетев через космические бездны до ушей Баринова, могли разом обессмыслить всю операцию.
Но произошло небольшое чудо.
Такие чудеса происходят тогда, когда человек, впервые взяв в руки оружие и зажмурив глаза от страха перед выстрелом, неожиданно попадает в десятку. Или, допустим, малолетний ребенок, держа карандаш в кулачке и беспорядочно чиркая им по бумаге, случайно изображает нечто похожее на настоящий рисунок. Наконец, такое же чудо происходит, когда вы, не прибегая к вычислениям и назвав первое попавшееся число, угадываете ответ сложной задачи.
В данном случае роль такого чуда сыграло не блефовое предложение позвонить Баринову и проверить, а упоминание о канале для экстренных контактов. Что это за канал, Иванцов, конечно, не знал, потому что придумал его из головы от отчаяния. И попал в точку.
— А-а-а, — протянул Степа, поменявшись в лице, — теперь другое дело. Так бы и говорил сразу, теперь все понятно. Ладно, мы люди маленькие, то, что там, наверху, придумают, должны выполнять. Причем неукоснительно. Когда поедем? Как легко бывает иногда перескочить от добра к худу!
Только что произошла счастливая случайность, которая прямо-таки спасла Иванцова от необходимости кричать: «Шмон!», вызывая тем самым целую цепь опасных и непредсказуемых событий. Возможно, жизнь ему сохранила.
Однако ведь бывают и несчастливые случайности. Неприятные такие чудеса. Например, когда классный форвард, сумев обвести целых трех защитников и вратаря, с двух метров не попадает в пустые ворота. Или когда студент, добросовестно выучив 99 экзаменационных билетов из 100, вытаскивает именно тот, который не выучил. Наконец, когда сапер, сняв целое минное поле противника, подрывается на мине, которую сам же и поставил. Пожалуй, последний случай был ближе всего к ситуации, в которую угодил Иванцов.
Виктор Семенович, которому очень трудно было скрыть радость и даже настоящее восхищение от того, что все так ловко устроилось, произнес в ответ на это самое: «Когда поедем?» Степы:
— А что канителиться? Поехали сейчас… Бодренько так сказал, весело.
— Едем так едем, дорога недлинная, — согласился Тихонов и встал из-за стола. У всех, кто находился в комнате, появились улыбки на лицах. Даже у охранников. И у Иванцова, конечно, тоже. Все дружно двинулись к выходу. Обрадованный Соловьев, взяв под руки и Степу, и Иванцова, сказал:
— Ну, слава Богу, разобрались… А то я уж думал, какое-то непонимание пошло.
— Все в норме… — подтвердил Степа. — Раз хозяин разрешил — зачем я упираться буду?
И так они дружной троицей спустились на первый этаж, где стали одеваться. Шоферы уже машины заводили. А Иванцов, все еще очень довольный тем, что мирно уговорил Степу, начал, хоть и поздновато, соображать. При этом, хоть голова и соображала, руки сами собой вдевались в рукава, наворачивали на шею кашне, нахлобучивали шапку на голову, а ноги с не меньшим автоматизмом уверенно топали к машине Степы. Голова уже посылала им какие-то хаотические сигналы. Из них можно было понять только то, что все эти руки-ноги делают не совсем то, что нужно. Точнее — совсем не то, что нужно. Но, лишь сев в автомобиль рядом с Тихоновым, в тот самый момент, когда последний охранник уселся в «мицубиси-паджеро», захлопнув за собой дверцу, Иванцов понял, какую страшную ошибку он совершил. В этот момент ему жутко захотелось выпрыгнуть из машины. Но было поздно, «мицубиси» уже тронулся с места и оказался во главе двинувшихся следом за ним автомобилей с Соловьевым, американцами и охраной.
Где-то впереди его ожидает засада. Об этой части плана, разработанного Рындиным, у Иванцова были самые смутные представления. Потому что все, что должно было произойти дальше, Виктора Семеновича не должно было касаться. Дальнейшую работу должен был проводить Рындин, силами своих спецгрупп, а Иванцов ни под каким видом не должен был садиться в этот обреченный на смерть кортеж.
Перечислить подробно те ласковые и нежные слова, которыми внутренне обзывал себя Иванцов, невозможно ввиду их полного неприличия. Господи! Он впал в эйфорию от успешного исполнения одной части обмана и начисто забыл о второй. Склероз, что ли, уже проявляется? Вроде бы рановато…
— О, какая у нас колонна образовалась! — заметил Степа. — Четыре машины! «Мицубиси», «ниссан», пара «чероки»… Может, спрямим дорожку? Попробуем, как эта техника по просекам ездит? А?
— Я не знаю, — пробормотал Иванцов, до которого все сильнее и сильнее доходило, как крепко и безнадежно он влип.
Однако надо было брать себя в руки и постараться не наделать новых глупостей, которые могут усугубить уже сделанную. Во-первых, не рыпаться без толку. Сказать, что вспомнил про нечто неотложное, и отказаться ехать уже поздно. Не поверит Степа и сразу заподозрит чего-нибудь. Волнения какого-либо тоже нельзя показывать. У Тихонова глаз-алмаз — тут же прицепится.
Чтобы успокоиться, Виктор Семенович стал про себя прикидывать, какими путями можно добраться отсюда до «оптовой базы», а заодно — где же может устроить засаду Рындин.
