— Тени, что же делать? — прошептала Сайленс, давая напиться лошади. — Обложили со всех сторон.
Убить Теополиса. Бабка, скорее всего, поступила бы именно так. Сайленс поразмыслила над этим вариантом.
«Нет, я не стану такой же. Не стану ею».
Теополис подонок, но законов не нарушал и, насколько она знала, никому не причинял большого вреда. Нужно соблюдать правила. Нельзя переходить черту. Возможно, в этом отношении она не так уж отличалась от жителей фортов.
Она найдет другой способ. У Теополиса есть только приказ о вызове в суд, и он был обязан показать его Сайленс. Значит, у нее в запасе день-другой, чтобы раздобыть деньги. Честь по чести. Городские считают себя цивилизованными. Благодаря их правилам у нее есть шанс.
Она вышла из конюшни и заглянула в окно общего зала. Уильям-Энн подавала выпивку «торговцам» Честертона. Сайленс остановилась понаблюдать.
За ее спиной дрожал от ветра Лес.
Сайленс прислушалась и повернулась к Лесу. Жителей фортов можно узнать по тому, как они отказываются поворачиваться к Лесу лицом, отводят глаза и никогда не смотрят вглубь. Мрачные деревья, затеняя листвой землю, покрывали почти каждый дюйм континента. Неподвижные. Тихие. В Лесу водились животные, но исследователи из фортов заявляли, что хищников среди них нет. До них давным-давно добрались тени, привлеченные пролитой кровью.
Если пристально вглядываться в Лес, то он… отступает. Тьма уходит, тишина сменяется шорохом грызунов в палой листве. Форскауты знали, что на Лес нужно смотреть в упор. Исследователи ошибались. В Лесу есть хищник. И это сам Лес.
Сайленс пошла обратно на кухню.
Ее главная задача — отстоять постоялый двор, поэтому нужно получить вознаграждение за голову Честертона. Если не заплатить Теополису, то вряд ли все останется как прежде. Он держит ее за горло, ведь она не может бросить постоялый двор. Гражданства фортов у нее нет, да и времена слишком тяжелые, чтобы ее приняли местные поселенцы. Нет, придется работать на постоялом дворе, и Теополис будет драть с нее три шкуры, забирая все больший процент с вознаграждений.
Она толкнула дверь в кухню.
За кухонным столом сидела Себруки с арбалетом на коленях.
— Запредельный! — ахнула Сайленс, закрыв дверь. — Дитя, что ты…
Себруки подняла голову. Снова этот затравленный взгляд. Ни жизни, ни эмоций, как у тени.
— У нас гости, тетя Сайленс, — холодно и монотонно произнесла Себруки. Рядом с ней лежал рычаг для взведения арбалета. Ей удалось самостоятельно зарядить арбалет. — Я обмазала наконечник болта черной кровью. Все верно? Так яд убьет его наверняка.
— Дитя… — Сайленс шагнула вперед.
Себруки приподняла арбалет, держа пальцы на спуске. Болт был направлен на Сайленс.
Себруки смотрела сквозь нее пустыми глазами.
— Ничего не выйдет, Себруки, — строго сказала Сайленс. — Даже если ты дотащишь эту штуку до общего зала, в него не попадешь. А если все-таки попадешь, его люди перебьют нас в отместку.
— Мне все равно, — тихо проговорила Себруки. — Лишь бы убить его. Лишь бы нажать на спуск.
— А на нас тебе плевать? — рявкнула Сайленс. — Я приютила тебя, дала тебе кров, и это твоя благодарность? Крадешь оружие и угрожаешь мне?
Себруки моргнула.
— Да что с тобой? Ты готова пролить кровь в убежище? Навлечь на нас теней? Они тут же набросятся на нашу защиту, и если прорвутся, то убьют всех под моей крышей! Всех, кому я обещала безопасность. Как ты смеешь!
Себруки вздрогнула, словно ее разбудили. Неживая маска слетела с лица, и девочка выронила арбалет. Раздался щелчок, болт пронесся в дюйме от щеки Сайленс и разбил окно.
Тени! Неужели ее зацепило? Неужели Себруки пролила кровь? Дрожащей рукой Сайленс коснулась лица. К счастью, крови не было. Болт прошел мимо.
Мгновение спустя Себруки разрыдалась в ее объятиях. Сайленс опустилась на колени и прижала к себе девочку.
— Тише, малышка. Все хорошо. Все хорошо.
— Я все слышала, — прошептала Себруки. — Мама так и не крикнула — знала, что я прячусь. Она была сильной, тетя Сайленс. Вот почему и я была сильной, даже когда кровь пропитала мне волосы. Я слышала. Я все слышала.
Сайленс закрыла глаза, прижав девочку еще крепче. Никто кроме нее не отважился осмотреть сгоревшую ферму. Отец Себруки иногда заезжал на ее постоялый двор. Хороший человек. Насколько это возможно после того, как Зло захватило Родину.
На пепелище Сайленс обнаружила дюжину трупов. Честертон и его люди перебили всю семью, даже детей. Выжила только Себруки, самая младшая. Ее спрятали под половицами в спальне.
Там она и лежала, вся в крови матери, и продолжала молчать, даже когда ее нашла Сайленс. На девочку она наткнулась только потому, что Честерстон, готовясь к убийству, защитил комнату от теней серебряной пылью. Сайленс попыталась собрать пыль, забившуюся между половицами, и поняла, что сквозь щели на нее кто-то смотрит.
За последний год Честертон сжег тринадцать ферм и убил больше полусотни человек. Спастись удалось лишь Себруки.
Девочка тряслась от рыданий.
— Почему… Почему?
— Нет причины. Мне очень жаль.
А что еще она могла сказать? Отделаться банальными утешениями о Запредельном? Это Лес. Банальности выжить не помогут.
Сайленс не отпускала Себруки, пока рыдания не утихли. Вошла Уильям-Энн с подносом пустых кружек и замерла у кухонного стола. Ее взгляд метнулся к упавшему арбалету, потом к разбитому окну.
— Ты убьешь его? — прошептала Себруки. — Свершишь правосудие?
— Правосудие погибло вместе с Родиной, — ответила Сайленс. — Но да, я его убью. Обещаю, дитя.
Уильям-Энн робко подняла арбалет и показала сломанную дугу. Сайленс вздохнула. Надо было спрятать арбалет так, чтобы Себруки не добралась.
— Уильям-Энн, займись посетителями, — сказала Сайленс. — Я отведу Себруки наверх.
Уильям-Энн кивнула, глянув на разбитое окно.
— Кровь не пролилась, — успокоила ее Сайленс. — С нами все будет в порядке. Но если найдется минутка, поищи болт. Все-таки наконечник серебряный…
По таким временам нельзя разбрасываться деньгами.
Уильям-Энн отнесла арбалет в кладовку. Сайленс бережно усадила Себруки на кухонный табурет. Девочка вцепилась в нее намертво, пришлось уступить и посидеть с ней, обнимая, еще немного.
Уильям-Энн сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, после чего вышла в общий зал, чтобы разнести выпивку.
Наконец Себруки ненадолго отпустила Сайленс. Та смешала ей снадобье и отнесла девочку на чердак над общим залом, где они втроем ночевали. Доб спал в конюшне, а постояльцы — в более удобных комнатах на втором этаже.
— Ты хочешь, чтобы я уснула. — Себруки рассматривала чашку покрасневшими глазами.
— Утро вечера мудренее, — сказала Сайленс.
«И нельзя, чтобы ты увязалась за мной сегодня ночью».
Девочка неохотно выпила снадобье.
— Прости. За арбалет.
— Мы придумаем, как тебе отработать стоимость починки.
Себруки, похоже, успокоилась. Все-таки она из поселенцев, родилась в Лесу.
— Раньше ты пела мне перед сном. — Себруки закрыла глаза и улеглась на спину. — Когда принесла меня сюда. После… после… — Она сглотнула.
— Я думала, ты и не слышала.
Сайленс казалось, что в то время Себруки вообще мало что слышала.
— Нет, я слышала.
Сайленс присела на табурет рядом с кроватью. Петь не хотелось, поэтому она принялась мурлыкать колыбельную без слов, ту самую, что пела Уильям-Энн в трудные времена сразу после ее рождения.
Но вскоре полились и слова:
— Тише, милая, не бойся. Лучик солнца ночь прогонит. Засыпай, моя малышка, пусть исчезнут твои слезы. Тьма окружит нас, но все же мы когда-нибудь проснемся…
Сайленс держала Себруки за руку, пока та не заснула. Окно у кровати выходило во двор, и она увидела, как Доб выводит лошадей Честертона. Пятеро мужчин в дорогой одежде торговцев спустились с крыльца и сели в седла.
Вереницей они выехали на дорогу и исчезли в Лесу.
