И, мам… ты прости, что я не успела вернуться домой. Я очень хотела. Я больше всех тебя люблю.
1 секунда.
Как сильно трясутся руки, как страшно. Жаль, что я много чего не успела…
Взрыв.
Дрейк закричал.
Он почувствовал то, что случилось, быстрее, чем понял, что произошло. Стоя посреди кабинета, он содрогнулся от боли в сердце, будто кто-то всадил в его центр стальной прут. И только потом, тяжело дыша, осознал.
Осознал.
Первым страшным моментом для Лагерфельда был тот, когда он смотрел в ее лицо. В отрешенное, усталое, перемазанное пылью лицо одиноко стоящей посреди комнаты девушки – и понимал, что ничем не может ей помочь, когда она, отгородив их от опасности, осталась там, за пределами спасительного щита. Никогда – ни до, ни после этого момента – Стив не чувствовал себя так же плохо, как в те последние секунды. Доктор был привычен смотреть, как умирают безнадежные пациенты, но к тому, как добровольно умирает его совершенно здоровый друг, он не смог бы привыкнуть никогда. Ни привыкнуть, ни смириться. Нет, он не бил по щиту, в отличие от Баала, понимая, что это бесполезно, но он чувствовал, что часть его умрет там же, вместе с ней.
Взрыв запомнился как сон, и стал вторым самым страшным моментом. В сферу полетели обломки, пыль и куски стен, смешанные с жаром. И тогда он, ни живой и ни мертвый, закрыл глаза. Не потому что боялся погибнуть, а потому что боялся после такого остаться в живых.
Третьим кошмарным воспоминанием стало лицо Дрейка, появившегося у сферы, едва пыль начала оседать. Страшное лицо, посеревшее, не выражающее абсолютно ничего. Начальник осунулся, погас изнутри и теперь смотрел ни них, словно спрашивая, как же такое могло случиться? А они не смели посмотреть друг на друга, стоя на единственном уцелевшем под ногами куске бетона.
Затем Дрейк поднял руку, на секунду застыл, будто любуясь светящимся шаром, и довершил неуловимое движение ладонью – сфера начала таять. Начальник развернулся и пошел прочь, так и не сказав ни слова.
Баал тут же рванулся следом, но сразу несколько рук удержали его; от рывка униформа треснула на плече.
– Не смей! Нельзя за ним сейчас, Баал! – прохрипел Лагерфельд.
Регносцирос рычал и бился, словно раненый волк.
– Она, может быть, еще жива!
– Если так, то никто не поможет ей лучше него, – слова застревали в горле доктора. – А если нет…
Он не стал говорить, что после такого взрыва шансов не было.
Баал взвыл, в последний раз рванулся, затем затих и медленно осел на колени.
Через секунду, чередуясь со вспышками света, на «F» начали прибывать машины Комиссии.
Она лежала под плитами.
Местонахождение он определил сразу, приказал разгрести завал. А потом какое-то время сидел возле нее, гладил по пахнущим гарью волосам, прижавшись щекой к располосованной коже, не в силах поверить. Не было ни злости, ни отчаяния – было что-то многократно страшнее. Страшнее, чем что-либо другое, испытываемое им до этого. Он боялся, что если позволит себе почувствовать то, что творилось внутри, то разрушит мир до основания.
Не позволяя себе ни думать, ни ощущать, Дрейк аккуратно поднял Бернарду и понес прочь от обломков, оставшихся от особняка – навстречу ему быстро шагал Сиблинг, а за ним еще двое, с носилками.
Джон вздрогнул, когда встретился с холодными, будто ставшими стеклянными глазами, пустыми и одновременно глубокими.
– Увези ее в мою лабораторию. Останови все процессы в теле, заморозь, дальше я сам. Распорядись об эвакуации отряда наверх.
– А ты?
Дрейк молча посмотрел на Сиблинга – и тот опять поразился холодной пустоте глаз, стоящего напротив человека.
– Я скоро буду.
Холодный ветер терзал обломки камней опустевшего города, задувал в щели, разносил пыль по близлежащим улицам, закручивал и уносил прочь клубы дыма. Тоска, смерть, разрушение. Дрейк знал, что под его ногами, схоронившийся в бетонном бункере сидел тот, кто все это сотворил, и это знание вызывало в нем такую ярость, что разум становился слепым, как у безумца.
Когда-то он сам наложил правило невмешательства Комиссии для жителей этого Уровня, но сегодня собирался нарушить не только его, но и многие другие. Места, где погибла Бернарда, больше не должно существовать. Совсем. Никогда. Правил больше нет и не будет, здесь умрет все, что еще хранило жизнь, здесь рассыплется на частицы каждый дом, обернется прахом каждый камень, сотрется в ничто и земля, и небо, и страшной смертью погибнет каждый, кто когда-то назывался человеком, но давно уже не был им.
Ни жалости, ни сомнения, ни даже гнева. Тихо и темно внутри.
Когда Дрейк закрыл глаза, Уровень вздрогнул и застонал, завыл, материя начала трескаться по швам. Через минуту не останется ни почвы, ни строений, ни воздуха, ни времени, ни сидящего под землей Андэра, но ничто – даже если бы Дрейк самолично выпил кровь врага по капле – уже не могло помочь избавиться от смертельной горечи внутри.
Гори все синим пламенем.
Начальник смотрел на сворачивающийся умирающий кусок пространства пустыми глазами.
Сиблинг торопился.
Он не знал, зачем Дрейк попросил то, что попросил, но исправно выполнял приказ. Процессы в теле, если успеть вовремя, действительно можно остановить, а здесь повреждений было слишком много, такие не восстановить. Одно дело, если бы девушка была жива, но теперь….
С назойливым побрякиванием катились по спрессованному ворсу ковра железные колеса каталки, блестела в свете ламп серебристая ткань, прикрывшая тело. Он должен сделать все как можно скорее. Лаборатория за углом.
«Собрать команду медиков, – передавал он на ходу мысленный сигнал по Реактору, – помещение AUR1, подготовить оборудование к работе…»
Вдруг за спиной послышался бег, топот, нет, грохот тяжелых ботинок, заставив Сиблинга резко затормозить и развернуться на месте.
– Что?! – зло спросил он, зная, что не имеет права терять ни секунды.
Бойцы спецотряда, тяжело дыша, приблизились к нему. Такими, как сейчас, он их не видел еще никогда – грязными, но решительными и сосредоточенными, с застывшим в глазах немым вопросом, почти что мольбой.
– Она жива? – прохрипел Канн, стоявший ближе всех.
– Нет. Она мертва.
То, каким стало выражение их лиц при этих словах, заставило Джона на секунду прикрыть глаза и всей душой пожалеть, что не смог дать им другого ответа. Но только этот был единственно честным.
Сжав зубы, он развернулся и быстрым шагом покатил тележку по направлению к лаборатории.
За спиной осталась гнетущая тишина, больше его никто не преследовал.
* * *
Дрейк и сам не знал, на что надеялся.
Прогнав всех до единого из лаборатории, он, с трясущимися руками, сидел рядом с ней на краешке стола.
