— Простите, не могу сейчас!
До этой тесной комнаты, до тонкого голоска Алины «Папа, не надо волноваться», он не знал, что такое бывает: много людей наполнены тем же бесценным веществом, что и его брат, которое нигде не купишь и которого, как ни желай он обрести, в нём нет.
— Не могу, не обижайтесь, — бормочет он в отчаянии.
Апостол говорил: «Бог поможет». Мама молилась Богу. Где живёт Бог? На небе? Или в их заброшенном храме — под куполом? Или Он — тот, на кресте? Если Бог есть, как Он допустил гибель отца, такого доброго и так верившего в Него, и гибель миллионов невинных, и брата, который наверняка тоже верил в Него? Марика говорила о какой-то громадной силе, предопределяющей судьбы… Это Бог? Но тут же сказала: всё зависит от самого человека. Не вяжется. А если Бог над ними проводит эксперимент, что могут они?
— Не могу больше! — Саломея Макина, перешагивая через ноги, идёт к Апостолу. — Болтаете, болтаете! Не поможете вернуть сына, начну действовать сама. Боюсь навредить вам ненароком, но без сына мне больше жить нельзя.
— Есть же противоядие! Чего ждать? Спасите её сына и моего Любима! — подхватывает Джулиан.
— Папа, что же ты молчишь? Смотри, Джулиан, Саломея и Марика мучаются, ты же их так любишь!
— Понимаю, мы продвигаемся медленно, — говорит виновато Апостол, — но разве можно сравнить их лаборатории с совершенной аппаратурой, их силы и наши?! Мы должны проверить на собаках! И нам не хватает очень дорогих…
— Для собак хватает! — прерывает его Саломея.
— Послушайте! — Марика встаёт над всеми ними, лёгкая, и чуть покачивается. И только сейчас Джулиан замечает, как она смотрит на Апостола: беспомощно и властно. — За эти годы я изучила индийскую и китайскую медицину. Нашла жидкость. Умоешься ею, кожа стянется, и застынет на лице бесстрастное выражение. Хоть смейся, смеха не видно. Могу предложить всем. Ещё могу предложить дыхательные фильтры. Пока немного, но их нетрудно сделать!
Почему она перевела разговор? Он не хочет, чтобы она так смотрела на Апостола!
— Зачем ты здесь с твоими знаниями, твоим умом? Здесь опасно, — отвлекает её на себя.
И она смотрит на него, отвечает ему:
— Причин много. Одна из них — личная. А потом… нигде и никому я не нужна со своими знаниями. Здесь, я думаю, нужна. Так, да? — снова взглядывает она на Апостола.
— Помогите, Марика, если сможете, — мягко говорит Апостол. — Вы очень нужны нам. За фильтры и жидкость для лица большое спасибо, попробуем обеспечить ими всех наших.
— Что «фильтры»?! — прерывает его Джулиан. — Она знает, что делать. Пусть скажет, как создать себе защиту?
— Всё, что происходит сейчас, уже было. Можно, конечно, не изучать прошлое и посвятить жизнь открытию колеса. Только зачем, когда оно изобретено тысячелетия назад? Помогло бы знание психологии Властителя… собственной психологии…
— Это же проще пареной репы! Чего себя изучать? — перебивает Марику Гюст. Она не слышит:
— Бог-то как раз покорных не любит, помогает, когда избираешь правильный путь. Корень в нравственности, Апостол говорил! Она всё и определяет. На рожон лезть нельзя.
Рваные фразы. Трудно поймать связь.
— А если пуля — в спину? — спрашивает Карел.
— Когда включены разум и знание, за спиной — свои.
— А на улице схватят?
— Не пойдёшь на улицу в тот миг, когда могут схватить.
— Бывает, обстоятельства заставляют…
С жалостью смотрит Марика на Поля.
— Да прекратите вы этот дурацкий трёп! — возмущённо кричит Карел. — Раз ты такая умная, скажи, что делать сейчас.
— Каждый делает своё дело. Из воль, действий всех складывается история.
— Говори, какой выход? — кричит Гюст.
— Разом остановить все производства, учреждения, транспорт, школы. Выманить Будимирова…
— И нас уничтожат!
— Это невозможно, Марика, — говорит Апостол. — Гюст прав, войска заставят людей выйти на работу.
— Как можно больше внедрить своих в войска, на заводы и верхний этаж! — не слышит Марика. — Только работа с каждым в отдельности изменит обстоятельства.
Гюст присвистнул:
— Безнадёга! Где это столько людей и знаний возьмёшь?
— Когда жизнь города остановится, Будимирова легко заманим в ловушку. Надо изъять его из употребления, и ничего больше делать не придётся: его империя рухнет. Роботы и холуи без приказа не работают.
Детская игра, а не политика. Но робкая работа мозга началась. И только, когда она произвела своё таинственное действие в каждом, неуверенно, осторожно, словно ходить после болезни учились, стали обсуждать, как осуществить то, что предложила Марика. В конце вечера она неожиданно сказала:
— Роберто, больше тянуть нельзя, вместо собак возьмём на опыты Любима, сына Саломеи, Наума Гудкова и… — она на мгновение замерла, выдохнула: — мою маму. Отвечаю головой, операция со всеми пройдёт удачно. И мы должны поспешить.
Глава шестая
Этого ещё ему не хватало!
Та, которую нашёл для него Клепик, явилась на приём, терпеливо просидев положенные два часа, и вошла — с прижатыми к груди руками.
Он любил встречи с народом. Любил поговорить по душам с директорами заводов и фабрик, школ и профсоюзов, со всеми теми, кто осуществляет его политику, кто душой и телом предан ему! Что стоит удовлетворить их просьбы: о жилье, повышении по службе, внеочередном отпуске, премии?! Его дети, его подопечные.
Иногда вместо себя оставлял верных соратников и им наказывал: по возможности удовлетворять! Люди должны знать: они найдут защиту и опору в своём вожде-отце.
Стояла у двери — смиренная, опустив глаза.
Первое, о чём подумал: натворила что-то и боится его гнева.
Но что могла успеть натворить, если всего три часа назад на совещании гордо отчитывалась в своих победах: столько-то злоумышленников обнаружено, то-то предпринято, такие-то планы на будущее… Нельзя ею не восхищаться! Кара земная! Богиня возмездия и справедливости! Величественна и прекрасна!
Он любит слушать её и смотреть на неё. Клад, а не баба. Да за одну её готов Клепика на руках носить!
— Что случилось с тобой, Кропус? — спросил удивлённо. — В каких шалостях хочешь признаться?
— Меня зовут Эвелина, — робко сказала, не поднимая глаз.
— Красивое имя, достойное тебя. Но я тебя не узнаю. Лучший мой боец и такое смирение.
— Можно, я вымою вам ноги?!
Он вскочил, шагнул к ней, ничего не понимая.
— Ты не заболела часом? — спросил заботливо.
— Ударьте меня!
Эвелина подняла голову. Такая страсть в её лице, в её позе!
