До чего ж, бывает, удивительно все в жизни складывается, размышлял Грегор. Шесть лет тому назад он удрал на трамповом судне из Сибири, с каторги, куда его отправили за дезертирство из российской армии. Но что ж ему еще оставалось, если по натуре он был не воителем, а трусом. И сам это признавал, пусть только в глубине души. Ему, можно сказать, просто не повезло, что нервы его сдали как раз посередине срока службы.
Всеми правдами и неправдами он добрался до Лондона, и здесь ему удалось приобрести фальшивые документы. Но что могло ждать эмигранта из России в столице Британии? Только доки. А Грегор с детства ненавидел рыбу. Проработав с год носильщиком на вокзале, он случайно услыхал, что королевским военно-воздушным силам требуются пилоты дирижаблей, и явился в Финсбери-Парк. Ведь в России он целых полгода летал на самых тяжелых и массивных дирижаблях и дело это знал хорошо. Армия охотно приняла услуги Грегора, закрыв при этом глаза на его сомнительное прошлое.
Вот так и вышло, что Грегор, дезертировав из одной армии, добровольно вступил в ряды другой. Такая перемена была ему очень и очень по душе. Во-первых, климат здесь оказался мягче, чем в России. Во-вторых, он получал хорошее жалованье, прилично питался и мог баловать себя американскими сигаретами.
Теперь же он был слегка озадачен происходящим. Детектив по имени Карвер в разгар всей этой нынешней заварушки телеграфировал генералу о том, что с одобрения дворца требует выделить ему дирижабль, при помощи которого он намерен осуществить свою миссию по спасению всего Лондона.
— Черта с два они вообще сюда доберутся! А уж насчет предписания от имени членов королевской фамилии — это вообще наглое вранье! — заявил Монпелье, но, по-видимому, оба его предположения оказались ошибочными, потому что полицейский предъявил документы за подписью генерала, где значилось, что подателю сего дозволяется распоряжаться пилотом Грегором и его дирижаблем в течение двадцати четырех часов.
Грегора это вполне устраивало. Чем оставаться на земле, лучше уж подняться в небо, где эти мерзкие твари до него точно не доберутся.
Дирижабль с оглушительным ревом поднялся с летной дорожки и медленно взмыл в грозовое небо. Молнии сверкали теперь далеко на юге. Ураган, к счастью, начал стихать. Элайзабел смотрела из окошка гондолы на летное поле, которое становилось все меньше по мере того, как дирижабль поднимался ввысь. Казалось, что дирижабль замер на месте, а земля постепенно опускается все ниже и ниже и делается все меньше.
Девушка перевела взгляд на красную облачную воронку, которая медленно кружилась над Старым Городом. Именно туда они все сейчас направлялись, не ведая, что их там ждет. Неужто им удастся выйти живыми из этого гиблого места, куда в течение долгих лет, еще до того, как нечисть перешла в наступление на Лондон, не отваживался проникнуть ни один здравомыслящий человек? Только дирижабли нет-нет да и проплывали на безопасной высоте над этими заброшенными кварталами, сбрасывая на них бомбы в тщетных попытках обуздать распространение по столице монстров. Что же могло теперь твориться там, среди руин и пепелищ?
Моторы дирижабля взвыли еще громче — воздушный корабль набрал нужную высоту и повернул в воздухе, продвигаясь к Камберуэллу, первому из районов Лондона, подвергшемуся нашествию нечисти два десятка лет назад. Именно над ним горело сейчас зловещее алое око облачного тайфуна.
Элайзабел смотрела вниз на улицы, над которыми они пролетали. Дождь почти прекратился, и в Лондон возвращался туман. Он низко стлался над землей, клубился над тротуарами и пустырями. На черных столбах горели газовые фонари. Весь город сиял огнями, сверху были видны тысячи тысяч освещенных окошек. Элайзабел стало казаться, что они в своем дирижабле плывут по воздуху вверх ногами — под ними сияли звезды, а наверху темнело бурное море.
«Лондон пожирают заживо, — подумала она. — А отсюда он выглядит таким уютным и умиротворенным»
Но она хорошо понимала, откуда на самом деле взялась эта иллюминация. Люди не гасили огней, потому что панически боялись тьмы и тех ужасов, которые ей сопутствовали. И даже зная, что это их не спасет, они все равно опасались остаться в темноте, предпочитая встретить смерть лицом к лицу, при свете лампы или свечи. Многие, очень многие в эти самые минуты гибли в своих жилищах. Уберечься от нежити было практически невозможно. Замки и засовы могли служить преградой лишь некоторым из чудовищ, зато другие проникали в комнаты сквозь печные трубы, щели и трещины в стенах и окнах, материализовывались из теней и дыма погасшей свечи. Поголовье наводнивших Лондон монстров, как и число их разновидностей, не поддавались подсчету. Колыбельщики, свечники, джуджу, каменные ангелы, громовики, кнутовщики, тленные чаровницы — их были тысячи и миллионы.
Откуда только они взялись? Что они здесь забыли?!
Эти вопросы задавал себе каждый. Нежить никогда не отвечала на них.
— Элайзабел, — прошептал Таниэль.
Девушка оглянулась. Он стоял позади нее, промокший, усталый, с осунувшимся лицом, но, как всегда, полный решимости и отваги. Кивнув в сторону окна, она призналась:
— Мне страшно, Таниэль.
— Я собирался сказать тебе то же самое, — тихо ответил он.
— Ты не шутишь?
— Мне не по себе оттого… что все выходит из-под контроля. — Он слабо улыбнулся. — Прежде, когда все это только начиналось… Я не чувствовал себя счастливым, что правда то правда. Но мне, по большому счету, ничего не грозило. А с тех пор как в мою жизнь вошла ты, все переменилось. События совершались с невероятной быстротой, я вынужден был бежать из собственного дома, я оказался на грани безумия и… очень изменился внутренне. Стал совсем другим человеком. С тех самых пор, как появилась ты.
— Ты об этом жалеешь? — спросила Элайзабел и тут же испугалась — вдруг он ответит «да»?
— Ни одной минуты!
Она светло и радостно улыбнулась. Сердце ее забилось чаще.
— Я представить себе не могу, что нас всех ожидает, — вздохнул Таниэль. — Мы ступили на опасный путь. Некоторым из нас не суждено вернуться назад из того гиблого места, куда мы теперь направляемся. И я хотел тебе сказать, на случай… если… если больше такой возможности не представится… То, что я обрел благодаря тебе, Элайзабел, стало мне дороже всего на свете, и я…
— Мастер Фокс, — перебила она его и приложила палец к губам. — Тс-с. — И потянулась к нему, и они обнялись, и губы их слились в долгом, сладостном и страстном поцелуе. На прочих пассажиров гондолы они попросту не обращали внимания. Для них двоих остальные перестали существовать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
