— Хотя у нас еще нет всех элементов, позволяющих трубить победу, ребята сильно продвинулись. Причем по многим направлениям. Сперва одна деталь, даже если она пока никуда не ведет: деньги, которые Жюльен Комбрэ дважды клал на книжку, были в купюрах, а не в чеках.
— Скорее негатив, а?
— И да, и нет. Это подтверждает, что эти деньги — не результат какойнибудь торговой сделки, иначе он получил бы чеки. Наши службы тем временем тщательно порылись в его вещах. Ничего особо интересного, разве что экземпляр газеты «Эхо Алжира» от 8 августа 1956 года. Одна статья вырезана, одна страница вырвана. Что в них — сказать будет трудно, не думаю, что во Франции где-нибудь сохранилась подшивка этой газеты.
— Может быть, в Национальной библиотеке?
— Я звонил в отдел периодики. Похоже, что старых алжирских газет там нет.
— Значит, надо искать в другом месте. Что еще?
— Еще… список всех жителей долины Верно, включая девичьи фамилии женщин. Для этого понадобилось время — пришлось смотреть избирательные списки по Йеру и Кро.
— Ну и?
Бакконье не ответил, и Жардэ быстро пробежал списки, занявшие несколько машинописных листов, отпечатанных, кстати, коекак. Его палец удовлетворенно задержался на одной строке и он прочел:
Поместье Гренуйер
Владелец: Пьер Алэн Делакур, род. в Алжире 22 сентября 1907 г.
Домочадцы: Эвелина Моника Дансель, супруга Делакура, род. в Париже 5 января 1922 г. Бенуата Мария Гранвиль, вдова Дансель, род. в Париже 12 октября 1892 г. Жардэ не стал продолжать чтение и, как это всегда случалось, когда внезапно он находил капитальный элемент в своем расследовании, испытал скорее великое умиротворение, нежели великое воодушевление.
— Ну вот, — произнес он. — Склеп на кладбище в Кро, где похоронены пять Данселей, принадлежит семейству Делакур, но ни один Делакур там не похоронен. И потом склеп воздвигнут в 1966 году. Значит, нужно справиться, когда Делакур приобрел поместье Гренуйер, где ранее были похоронены Дансели.
Он продолжил чтение списка жителей поместья. Бернар Франсуа Делакур, род. в Алжире 5 июля 1947 г. Жардэ снова остановился:
— Остальные имена, наверно, принадлежат прислуге?
— Вероятно. Мы проверяем.
Зазвонил телефон. Бакконье снял трубку, попросил не вешать и протянул ее Жардэ.
— Вас, — объяснил он. — Женщина, которая доискивалась вас вчера.
— Комиссар Жардэ слушает. А, это вы, мадам Сенешаль.
Он легко вспомнил незаметную, тихую женщину за кассой на карусели с деревянными конями, почти не раскрывшую рта, пока он пытался выяснить личность Жюльена Комбрэ.
— Конечно, — произнес он. — Через полчаса, договорились.
Он задумчиво положил трубку на место и сказал изменившимся голосом:
— Гжа Сенешаль хочет поговорить со мной, судя по всему, без ведома мужа. Надеюсь, не для того, чтобы сообщить, что была Любовницей Комбрэ!
Хмыкнув, Бакконье провел ладонью по своей пишущей машинке, словно желая смахнуть пыль.
— Если это и было так, не вижу, что меняется в нашем случае. Разве только речь не идет о преступлении на любовной почве. И уж, конечно, не она оттащила тело своего работника к каравану! И вообще она ему в матери годится!
— Ну и что с того! Кому, как не нам, знать, что многие как раз ищут в любовницах именно матерей. Это альфа и омега любовных преступлений.
Жардэ, удивленный, привстал, когда мадам Сенешаль появилась в его кабинете. Строгий белый костюм в серую крапинку подчеркнуто стройнил ее, а едва различимый макияж придавал моложавое выражение лицу, тронутому морщинами только в уголках глаз и губ. Во всяком случае морщин было гораздо меньше, чем в то утро, спросонья. Тогда комиссар не заметил необычной красоты глаз, выделявшихся своей синевой на смуглом лице. Ему вдруг показалась не такой уж глупой давешняя шутка. И даже возникло сиюминутное впечатление, что перед ним другая женщина, совсем не похожая на ту, которую он встретил в автокемпинге.
Мадам Сенешаль открыла свою сумочку и, помедлив, протянула комиссару фотографию:
— Я не к тому, что ваши люди недоглядели, комиссар, но в фургоне Жюльена они забыли осмотреть некоторые места, например, за зеркалом в туалете. Вчера я прибиралась там и нашла вот эту фотографию.
На пожелтевшем куске бумаги четверо ребят замерли перед объективом. Немного скованные, но все равно более естественные, чем обычно на таких фотографиях бывают взрослые. Жардэ внимательно рассмотрел паренька слева и, уже решив отправить снимок на экспертизу, без труда обнаружил сходство между стриженым улыбающимся мальчишкой и молодым мужчиной по имени Жюльен. На обратной стороне карточки он прочел надпись — 6 июля 1956 года — и четыре имени, выведенных корявым почерком: Жюльен, Анжелина, Клара, Бернар.
— Занятно, — сказал Жардэ, — даже очень занятно. Повашему, тот факт, что Жюльен прятал эту фотографию за зеркалом, имеет особое значение?
— Конечно, но какое? Жюльен был очень сдержанный, даже скрытный, и мне частенько казалось, что он стоит гораздо большего, чем убогое существование посыльного при карусели. что-то, видно, случилось у него в детстве или в отрочестве, от чего лопнула внутренняя перемычка. Но что именно?
— У вас есть Какие-нибудь соображения на этот счет?
— Ни малейших. Мне не хотелось беседовать при муже… он говорит, что я немного тронутая и что у меня разыгралось воображение дамочки, которая начиталась романов. Но, право, иногда по ночам через стенку я слышала, как Жюльен вскрикивал во сне, что-то бессвязно бормотал, как будто его мучили кошмары. О, я знаю, что людей, которые разговаривают во сне, больше, чем многие думают, но Жюльен — другое дело, фразы у него почти всегда были одни и те же: «Нет, не делай этого!» или еще: «Осторожно, обрыв, осторожно!» Однажды утром, после того как ночью он вскрикивал больше обычного, я заговорила с ним, но он отделался шуткой. Сказал: «Это вам приснилось, мадам Сенешаль!» Но видно было, что он смутился. В тот же день он ходил в город к доктору и выписал снотворное.
— Он сам вам об этом сказал?
— Нет, я видела рецепт у него на тумбочке.
— Ну и какой вывод вы из всего этого делаете?
— Я много думала. Знаю, что легко выступать в роли психиатра, но, думаю, Жюльен мог быть свидетелем чего-то, что сильно травмировало его.
— Его детство и отрочество пришлись на время войны в Алжире, не надо забывать. А там в ту пору происходили страшные вещи.
— Конечно. Но то, что повлияло на него, имело, как мне кажется, скорее личный характер. В своих рассказах об Алжире он никогда не упоминал войну. Говорил о другом, непохожем укладе жизни, о маленьких арабах — своих приятелях, чем шокировал многих.
Она теребила «молнию» на сумочке, явно нервничая, совсем как мадам Комбрэ. Жардэ угадал ее состояние.
— Еще что-нибудь?
— Да. Когда вы нас с мужем допрашивали первый раз, вы спросили, не замечали ли мы на нашей карусели во время праздника в Кро одинокой девушки, уже довольно взрослой, совсем барышни. И тогда с чистой совестью мы ответили — нет. По двум причинам. Вопервых, потому что мы не разглядываем людей, катающихся на деревянных лошадях, вовторых, потому, что взрослых катается больше, чем думают, наверно, просто затем, чтобы вспомнить детство. Однако, после смерти Жюльена мы с мужем не перестаем задаваться вопросами, пытаемся вспомнить. И впрямь, в первый вечер нашей работы в Кро, какая-то немного странная девушка уселась эдакой амазонкой на лошадь. Жюльен выглядел озадаченным и оглядывался, словно виноватый, который таится. Не знаю, как это вернее сказать, но, пока крутилась карусель, он все продолжал поглядывать вокруг, как если бы опасался чьеголибо появления. И лишь когда девушка сошла, вроде бы успокоился и занялся другими клиентами, как обычно.
— Удивительно, что вы не вспомнили об этом, обнаружив тело Комбрэ…
— И тем не менее это так. Мы растерялись, плохо соображали. Эта смерть поселила в нас страх. И теперь всякий раз, заговаривая об этом, мы с мужем вспоминаем новые подробности. И прежде всего эти. Девушка явилась довольно поздно, перед самым окончанием гулянья. Когда карусель опустела, Жюльен сказал, что ему надо срочно отлучиться и что он займется каруселью по возвращении, что он «ненадолго». Муж разрешил, мы видели, как он сел в свою машину, чтобы быстрее обернуться. Выглядел он озабоченно. На следующий день я ничего особенного не заметила — он работал как всегда.
— А на следующий день девушка опять пришла?
— Совершенно верно, ага, но на сей раз гораздо раньше и сделала много кругов. Жюльен был более раскован, чем накануне, но все же беспокойно поглядывал вокруг. Немного поболтал с ней, а потом что-то произошло: когда девушка спустилась на землю, ее уже ждал какой-то парень, и они ушли вместе.
— Что за парень?
— Лет тридцати, солидный, я не очень его разглядела. Но Жюльен, казалось, был возмущен, даже раздражен. Потом, уж и не помню толком, началась сильная гроза, и нам пришлось поспешно останавливать карусель. Нас ведь было всего трое — этого мало. А такая карусель, скажу я вам, требует бережного обхождения. В общем, думали только о том, чтобы уберечь ее от грозы и, когда, наконец крепко увязали все веревки, то вымокли, как говорится, до нитки.
