— Пф! — фыркнул Холдсворт. — Нечего с ним цацкаться.
Часовня полнилась звуками — шагами, бессмысленными словами и неприкаянным эхом. Джон расхаживал взад и вперед, не обращая внимания на других людей и толкая тех, кто не желал убраться с его пути.
Неужели он до этого докатился? Даже Джорджи, даже Мария стали способом отвлечься от ужасных сведений, которые сообщил Соресби. Холдсворт засунул сжатые кулаки в карманы сюртука, сминая подкладку. Правая рука коснулась угла сложенного листка — непрочитанного письма леди Анны.
Письмо более не имело значения. Все померкло перед сведениями Соресби. Они терзали Джона каждый миг, как болезнь или яд. Но в его власти было скрыть их, поскольку Соресби не понимал их истинного значения. Кроме того, сайзар был уязвим, а значит, покладист, если Холдсворт решит отмахнуться от его слов как от злонравной попытки снискать благосклонность клеветнической выдумкой.
Но хватит ли этого? Ведь он, несомненно, никогда не сможет изгнать их из памяти. Подобное поведение в конечном итоге сделает лишь хуже… для него, несомненно, а может, и для Элинор. Во всем этом темном деле ясно одно: как бы он ни поступил со сведениями Соресби, несчастья не миновать.
Голова пульсировала. Казалось, свет вытек из часовни, оставив за собой серую мглу. Джон был совершенно один. Он не видел дороги. Он был полон ужасного предчувствия непреходящей беспомощности.
Так вот к чему все рано или поздно приходит, подумал Холдсворт: будущее преследует человека точно так же, как прошлое.
47
— Благодарю вас, сэр, — сказала Элинор, надеясь, что лицо не выдает ее чувств. — Моему мужу не лучше, но, по крайней мере, и не хуже. Большую часть времени он спит или дремлет. Во время бодрствования, однако, ум его беспокоен.
— Это неудивительно, — заметил Холдсворт.
— Да… но почему он хочет увидеться с мистером Соресби, да еще так безотлагательно? Или это опиум виноват? Кажется, он может порождать странные фантазии?
— Несомненно, это связано с опиумом.
Элинор резко взглянула, уловив в его тоне нечто странное.
— Я рада, что вы пришли… я хочу вам кое-что рассказать.
Однако в дверь постучали, и вошла Сьюзен с чайными принадлежностями.
— Вы уверены, что я не мешаю, мадам? — спросил Холдсворт.
— Ничуть, сэр.
Элинор улыбнулась и на мгновение испытала чувство вины, не столько за улыбку, сколько за совершенно непростительную радость, которая ее вызвала. Джон не улыбнулся в ответ, и ее радость растаяла так же быстро, как возникла. Но вина осталась.
— Доктор Карбери спит, — более холодным тоном продолжила она. — Я уже велела принести себе чай. Достаточно поставить вторую чашку на поднос.
Оба молчали, пока служанка не оставила их наедине. Элинор занялась чаем. Холдсворт встал и подошел к окну гостиной. С неба неустанно лил дождь, похожий на смазанные чернила. Сады были промокшими и безлюдными. Огромный платан заслонял половину неба. Элинор собиралась нарушить неловкую тишину, рассказать ему о призраке, когда он повернулся к ней лицом.
— Я пришел попрощаться.
— А! Вам написала ее светлость. Мне тоже, — ее рука задрожала, пытаясь вставить ключ в скважину чайницы. — Она вызывает вас в Лондон… этого следовало ожидать. Все мы в ее власти. Когда вы с мистером Фрэнком уезжаете?
— Завтра, как можно раньше.
— Она писала, что вам лучше выехать сегодня.
— Мы не смогли найти экипаж за такой короткий срок, и к тому же мистер Олдершоу уже пригласил несколько ближайших друзей на скромный ужин сегодня вечером. Ему очень не хотелось им отказывать.
Элинор налила чай.
— Весьма гостеприимный молодой человек.
— Нет ли у вас поручений, которые мы могли бы исполнить для вас в городе? Возможно, вы хотите передать письмо ее светлости?
— Благодарю… я немедленно напишу ей и пошлю Бена к вам с письмом. — После того, что случилось прошлым вечером, она не могла понять перемены в его поведении, ныне столь чопорном и официальном. — А вы, сэр… что вы намерены делать?
— Это отчасти зависит от ее светлости. Она может послать меня обратно, чтобы продолжить работу над библиотекой. Я едва приступил к ее изучению. Или же останусь в Лондоне, и, возможно, она приставит меня к работе над библиотекой епископа на Голден-сквер.
— Выходит, мы оба обречены терзаться неизвестностью. Это неприятно, не правда ли?
Она протянула ему чай. С чашкой в руке Холдсворт вернулся к окну. В комнате воцарилась тишина. Элинор надеялась, что ее последняя реплика повлечет некие слова утешения, малейший намек, что после смерти мужа ее может ждать нечто иное, чем, в лучшем случае, впадение в зависимость от ненадежной щедрости леди Анны. Однако, далеко не в первый раз, Холдсворт застал ее совершенно врасплох, когда заговорил:
— Я видел мистера Соресби сегодня утром.
— Что? Он здесь?
— Нет, — ответил Холдсворт. — Он слишком напуган, чтобы вернуться, когда ему грозит подобное обвинение.
— Но где он? Я должна рассказать мужу. Это облегчит его…
— Нет, мадам. Вряд ли это будет мудро.
— Я не понимаю.
— Комната мистера Соресби в колледже находится на самом верху Ярмут-холла.
— Ради бога, какое это имеет значение?
— Такое, что одной февральской ночью он заболел и решил подышать свежим воздухом. Несмотря на холод, распахнул окно.
Элинор промолчала.
— Его комната — единственная в здании, которая выходит на юг, — продолжил он суровой монотонной скороговоркой. — Это мансарда над служебным двором в глубине Директорского дома. Из окна даже виден кусочек сада.
— Но ведь не ночью? — резко спросила она. — Разве только в ясную погоду, когда светит луна, разумеется.
Джон поклонился, признавая ее правоту.
— Соресби не видел ничего интересного, мадам, но слышал достаточно. Он слышал шаги и голоса внизу, в саду.
— Вы сказали, он был нездоров. Возможно, у него была лихорадка. Возможно, он все вообразил.
— Я так не думаю. Как и доктор Карбери, полагаю. В конце концов, по вашему собственному признанию, доктор Карбери уже выговаривал вам за ночные прогулки по саду.
Элинор выпрямила спину и сверкнула глазами.
— Если вы намерены меня в чем-то обвинить, сэр, пожалуйста, не надо ходить вокруг да около.
— Мистер Соресби говорил о ночи смерти миссис Уичкот, — сказал Холдсворт. — Постепенно он осознал возможную значимость того, что слышал. Около двух недель назад он изложил свою историю доктору Карбери, который сказал ему, что он, должно быть, ошибся. И тут же предложил мистеру Соресби Розингтонское членство.
Нечеловеческим усилием воли Элинор поставила чашку на стол, не пролив ни капли.
— Мне вряд ли нужно говорить, что если мистер Соресби утверждает, будто я была на улице в ту ночь, это либо ужасная ошибка, либо чудовищная выдумка.
— Зачем ему лгать?
Она принужденно засмеялась.
— Чтобы добиться преимущества для себя. И ему это прекрасно удалось. Он беден и искал способа улучшить свое положение. Не могу винить его за это. Но могу — за клевету в мой адрес, пусть даже только подразумеваемую. И виню мужа за то, что он поверил ему.
— Мадам, я не верю, что это клевета. Он сказал, что сначала услышал вопль, от которого кровь стыла в жилах, а затем крик страдающей женщины. Казалось, он доносился от садовой двери в Директорский дом.
— И звон цепей, несомненно, и призрачные стоны… Это становится все более нелепым с каждым вашим словом.
Холдсворт отошел от окна и поставил чашку на письменный стол. Та опрокинулась, и чай вылился на кожаную столешницу. Он не обратил на это внимания. Элинор затаила дыхание. Ей пришло в голову, что он напился.
Джон сел так резко, что стул накренился под его весом, и наклонился к ней.
— Я скажу вам, что, по моему мнению, случилось: Сильвия Уичкот пришла сюда той ночью, спасаясь от жестокости мужа. Она открыла своим ключом калитку на Иерусалим-лейн и прошла по мощеной дорожке от заднего двора к садовой двери. Разумеется, та была заперта и закрыта на засов. Но ваша спальня, мадам, расположена прямо над ней. Я думаю, она отчаянно пыталась привлечь ваше внимание… быть может, бросала комки земли и камешки в ваше окно? И, возможно, крик, который слышал Соресби, был криком страха и разочарования, когда миссис Уичкот сочла, что не сумела вас разбудить. Но она ошибалась.
— Похоже, не только мистер Соресби наделен живым воображением.
— Что еще ей оставалось делать? Она так часто у вас ночевала, что знала, где расположены спальни. Кроме того, у кого еще она могла надеяться найти прибежище, как не у вас? Вы были ее подругой.
«Моя подруга».
Эти два слова разъедали разум Элинор, как кислота — металлическую пластину. Она встала, двигаясь так неуклюже, что налетела на стол с чайными принадлежностями.
