на поцелуй горячо, даже яростно, с нажимом провел ладонью вдоль ее бока, к груди, сжал — то ли перестал сдерживаться, то ли пытался напугать. Но даже если и так, затея была обречена на провал: он все равно осторожничал, боясь всерьез причинить боль, и сквозь нарочитую грубость сквозила ласка, которую Анна прекрасно ощущала.
Несколько секунд ушло на то, чтобы выбрать шпильки из волос и позволить им свободно упасть на плечи. И опять его ладони крепко стиснули ее бедра, прижимая плотнее. Анна прерывисто вздохнула от непривычных, сильных ощущений, впилась пальцами в его плечи, всем телом подалась навстречу. Если до сих пор она хоть немного беспокоилась о том, что может быть неприятно, и стыдно, и больно, то в этот момент сомнения окончательно растаяли. Совершенно точно будет хорошо, а все остальное, неизбежное… Вот когда будет, тогда она об этом и подумает.
Одной рукой Дмитрий нашарил ее сапог, но быстро понял, что так с ним управиться не выйдет. Мгновение — и Анна, охнув от неожиданности, вновь до боли впилась пальцами в его плечи. Для нее мир перевернулся слишком внезапно: вот только что она сидела, а теперь — под спиной плотное одеяло, а мужчина — сверху. Большой, твердый, тяжелый, и от этой тяжести все внутри опять сладко замирает.
Она издала какой-то невнятный, но явно возмущенный звук, когда он приподнялся и отстранился, потянулась следом. Но Дмитрий все равно выпрямился, прервав поцелуй. Сел на колени между ее разведенных ног, потянул за лодыжку к себе. Окатил жадным, горячим взглядом, а когда она приподнялась на локтях, проговорил негромко, со смешком:
— Мы куда-то торопимся?
— А вдруг ты передумаешь? — не растерялась она. Но расслабленно откинулась обратно на одеяло, когда он взялся за ее сапог, чтобы его снять.
— Бесовка, — усмехнулся он беззлобно, ласково.
— Хуже, — ответила она честно, но он только рассмеялся — не поверил.
О своем решении и настойчивости Анна не пожалела ни на секунду. Именно этого мужчину она ждала — во всех смыслах, именно он был ей нужен и никто больше. Он во всем был именно таким, как надо. Достаточно сильный, чтобы на него можно было опереться, но достаточно мягкий, чтобы позволить ей быть собой. Достаточно твердый, чтобы отдавать приказы, но достаточно чуткий, чтобы уметь уступить.
А теперь он целовал ее, отбросив свои глупые приличия и предрассудки, и все тоже было так, как нужно. Так, как она не смела и мечтать. Горячий и ласковый, нежный, осторожный, но — настойчивый и уверенный. В его руках легко было поверить, что все будет хорошо, что больше нет повода для волнений. И главное, что самый безжалостный и неотвязный ее страх наконец закончится: что она больше не одна.
И боль, конечно, была, но такая, что и упоминания не стоила. Она не шла ни в какое сравнение с тем наслаждением, с которым шла рука об руку. Не только плотским, но и другим — более эфемерным, неизъяснимым. Удовольствием видеть затуманенный желанием взгляд любимого человека, быть рядом, прикасаться к нему — настоящему, непридуманному, слушать шумное дыхание и торопливый стук сердца, прижавшись щекой к его влажной от пота груди.
Некоторое время они лежали неподвижно, и Анна ловила себя на том, что сил шевелиться у нее нет вовсе. Нужно. Прямо сейчас, потому что через некоторое время будет поздно. Но было так невозможно, удивительно хорошо, что силы воли и чувства долга не хватало склонить чаши весов.
— Как ты? — нарушил тишину Дмитрий. Мягко провел ладонью по ее голове, цепляя мозолями отдельные волоски, но это тоже было приятно.
— Хорошо, — ответила она честно и коснулась губами его кожи — где пришлось, потому что поднимать голову тоже не хотелось. — Спасибо.
— Не больно? Ты…
— Первый раз всегда больно, я это прекрасно знаю, — уверенно отмахнулась она. — Но это ничего, потому что все равно очень хорошо.
Она наконец собралась с силами и приподнялась на локте, чтобы взглянуть ему в лицо. Мужчина улыбнулся уголками губ и глазами — едва заметно, но тепло и очень ласково, погладил ее кончиками пальцев по виску и щеке, завел за ухо прядь растрепавшихся волос.
— Все в порядке? — нахмурился он. Взгляд стал пристальным и даже напряженным.
— Почему ты спрашиваешь?
— У тебя странное выражение лица.
— Я… — она запнулась, отвела глаза, но все же справилась с собой и опять посмотрела на него. — Прости меня, пожалуйста.
— За что? — еще больше растерялся он.
— Первый раз всегда больно, — пробормотала тихо и поцеловала в губы легко, осторожно. И рывком села, боясь увлечься и лишиться с таким трудом обретенной решимости.
— О чем ты? Аня? — Дмитрий, хмурясь, приподнялся на локтях.
— Я люблю тебя, — проговорила она тихо, но твердо и уверенно. Не удержалась, погладила ладонью его щеку, уже колючую от пробившейся щетины. Мужчина, ошарашенный внезапным признанием, не сумел быстро найтись с ответом, только накрыл ее ладонь своей. Анна тем временем резко бросила несколько непонятных слов в сторону и продолжила, опять заглянув ему в глаза: — Надеюсь, ты меня после всего этого не убьешь…
Улыбка вышла кривоватой и ненастоящей, как будто она на самом деле не верила, что это возможно.
Анна одним стремительным движением поднялась на ноги. Охотник, окончательно переставший понимать, что происходит, проводил ее взглядом, сел, но в очередной раз задать вопрос, на который до сих пор не получил ответа, не успел: на прогалине вдруг появились новые действующие лица.
— Да какого тут… — начал Косоруков уже не растерянно, а зло, однако подняться не успел.
Лиственница над головой длинно, протяжно заскрипела — будто застонала, а через мгновение ее корни пробили и землю, и одеяло. Захлестнули бедра сидящего мужчины еще до того, как он вообще сумел поверить собственным глазам. А потом стало поздно дергаться, Дмитрия спиной впечатало в землю, твердые путы оплели плечи и запястья — не то что не вырваться, не пошевелиться.
— Прости. Ты бы все равно не поверил, — неуверенно улыбнулась Анна, не сводя с него взгляда — виноватого, смущенного, даже какого-то больного. Собственная нагота явно не доставляла ей неудобств и не смущала, несмотря на присутствие не только Косорукова, но
