Осмотрел трофейный АКМС. Автомат был живой, даже воронение толком не вытерто с изгибов ствольной коробки, но магазин к нему всего один. От эмкашки не приспособишь, все равно подаватель отличается, лучше и не пробовать. В резерв его, пока не разживемся рожками и патронами к нему. Пригодится еще, уверен.
Ближе к отбою мы с Сергеичем и Лехой сели на крыльце вскрытого сегодня дома напротив. Сергеич рассказал о том, что договорился об обмене захваченного ими внедорожника на продукты, на овощебазе в Хлебникове. Это было совсем недалеко, в начале Дмитровского шоссе, и проехать туда с Ленинградки можно было мимо шереметьевских аэропортов, что исключало выезд на опасную ловушками МКАД. Полученное от хлебниковских торговцев продовольствие следовало поделить пополам с бывшими коллегами Сергеича. Те брали свою долю за организацию обмена и за то, что на это время усилят наш отряд несколькими людьми. База эта была всегда местом полукриминальным, и ехать туда сейчас, просто так, с бухты-барахты и не в силах тяжких, никому не рекомендовалось.
Согласие на операцию Сергеич получил от нас сразу. С припасами у нас было вообще так себе. Если с машинами и оружием все в порядке, то лекарства или такая банальная вещь, как мыло или зубная паста и все такое прочее – ровно в том объеме, в каком удалось прихватить из дома. То есть мало. Мало горючего, бочки следует наполнить. Мало еды. Да, я тогда закупился, насколько смог, но сколько может влезть в три большие супермаркетные тележки, если нас здесь теперь такая толпа? А та же Татьяна намекала на необходимость на будущее запастись и сугубо женским гигиеническим материалом.
Со всем этим были проблемы. Какие? А простые – магазины закрылись, а громить и грабить их еще не начали. Сунешься туда мародерить первым и будешь уничтожен каким-нибудь проезжающим мимо военным патрулем. Рады бы заплатить, да некому, двери на замке. И деньги цену уже потеряли, судя по всему. А как об обмене договариваться и с кем? Нет еще новой системы меновой торговли, хоть ее появление и не за горами. Тогда и начнем организованно менять шило на мыло.
Мария Журавлева
21 марта, среда, вечер
После того как выезжавшие за машинами вернулись обратно, без потерь и с многочисленными трофеями, Маша успокоилась окончательно. Никакие кошмары по поводу снесенных из ружья человеческих голов ее не преследовали, и чувствовала она себя прекрасно. Скорее даже ощущала моральное удовлетворение оттого, что защитила детей, себя и друзей, выполнив тем самым свой долг перед принявшим ее «племенем».
С удовольствием провела два часа в компании все больше и больше нравящихся ей сестер Дегтяревых, учась обращаться с пистолетом. С неменьшим удовольствием расстреляла магазин в висящие на заборе обрывки бумаги и, к собственному и окружающих удивлению, ни разу не промахнулась. Затем послушала, как Таня, сидя на кухне «женского дома», в который переименовали дом Сергея, рассказывала о поездке. Дети были с ней, вполне оживленные. Они целый день проиграли на улице, замучили кота, спрятавшегося от них на крыше веранды, и не сумели замучить собаку. Привыкли они уже и к Алине Александровне. Впрочем, они и раньше проводили много времени в компании приходящих нянь, так что легко осваивались.
Затем она повела детей наверх укладывать спать. Дети как-то очень естественно восприняли то, что на маме появилась военная форма, а на поясе – пистолет в кобуре. Возможно, подозревали, что именно сюда и именно за этим они и ехали. Сашка подробно расспросил о каждом, кого видел сегодня, и Маша, как могла подробно, рассказала обо всех. Версия была упрощенная, но вполне логичная. Мол, бывшие солдаты и их друзья собираются здесь в отряд, чтобы защититься и защитить Лику с Сашкой от упырей. А через несколько дней они поедут далеко-далеко на машинах, в безопасное место, куда никакие упыри не доберутся. Все, конец версии. Впрочем, упырями мертвяков называла только Маша, а Сашка, как самый продвинутый, именовал их «зомби», причем пытался слово склонять: «Зомбей, зомбям, зомбями» и так далее.
Дети почти не расспрашивали о дневной стрельбе на улице. Маша сказала им, что в дачный поселок забрели зомби и их застрелили. А поскольку детей спрятали в доме и происходящего они не видели, то такое объяснение их вполне удовлетворило. К зомби уже начинали привыкать, они превращались в часть действительности. А Маша порадовалась, что теперь дети явно не хотят отходить далеко от дома. За весь день они и попытки выйти со двора не сделали и старались не выходить из поля зрения взрослых. Даже за баню не заходили и не бегали к воротам, где их не видно. Фобии фобиями, но их жизнь дороже.
Об утреннем происшествии они расспрашивали больше, и здесь Маша рассказала им все честно, разве что не настаивала на том, что это были именно милиционеры, а согласилась с Сашкиной теорией, что могли быть и «переодетые». Если Сашке так удобней думать – пусть думает. Теперь, судя по всему, вообще всех опасаться приходится. Народ разбегается по стаям, а стаи вскоре начнут что-то делить и между собой враждовать.
В ходе беседы их голоса становились все тише, и вскоре оба уснули, и Лика, и Сашка. А Маша подсела к столу у окна, зажгла стоящую на нем настольную лампу и углубилась в руководство к «Сайге», которое дала ей Вика. Как чистить и разбирать, вкратце научили, а теперь Маша решила еще и почитать о своем оружии все, что только можно.
Оружие, люди вокруг, машины – все это сделало ее уверенной в себе, и ей действительно хотелось научиться быть лучшим бойцом. Пусть ее вовсе не терзают муки совести по поводу расстрела четырех человек на улице, зато она видела, как быстро и беспощадно был уничтожен враг, посягнувший на их жизни. В том числе и ее руками, тем самым оружием, что лежит перед ней на столе. Врага ждали, к нему были готовы. И те, кто пришел их убить, превратились в куски окровавленного мяса, валяющиеся теперь в грязном болоте на окраине поселка, а их оружие укрепило отряд. Так что если все будут лучшими, то и детям ее ничего не грозит, так ведь?
Интересно, что еще пару дней назад Маша оружие не любила и откровенно его боялась. Оружие казалось ей чем-то таким, угрожающим ее безопасности лишь фактом своего существования. Оно было создано, чтобы убивать, а ведь хороший человек убивать не будет, следовательно, оно создано одними плохими людьми для других плохих людей, которым хочется убивать. Логика простая и понятная. Однако уже вчера, после того как ей удалось овладеть автоматом умершего у нее на кухне и воскресшего милицейского майора, эта логика здорово поколебалась. Она даже ту ночь провела с автоматом на подушке. Он внушал ей уверенность.
Сегодняшний грабеж научил ее тому, что оружие помогает не само по себе, а лишь тогда, когда ты готов пустить его в дело. Что толку было с их оружия, если они дисциплинированно спрятали его в машине и перед лицом этих самых «оборотней» оказались безоружны? Даже Сергей Сергеевич не решился выхватить свой табельный пистолет. Как же, милиция ведь. А милиция на то и милиция, чтобы комплексами не мучиться, а грабить граждан в любое удобное для себя время.
И сейчас у окна сидела с руководством по эксплуатации самозарядного ружья «Сайга-12», переделанного компанией «Стрелец», совсем другая женщина, вовсе не та, что жила в высотном доме возле метро «Проспект Вернадского» и ездила на работу в банк на Кутузовский проспект. Ружье лежало перед ней на столе, а под столом, в большой зеленой сумке, лежал тот самый короткий автомат, с запасными магазинами, полными желто-зеленоватых, матово блестящих патронов. Тот самый автомат, который спас и ее детей, и ее саму, который здесь все называли на разные лады – кто «ксюхой», кто «укоротом», кто вообще «огрызком», и только Маша уважительно звала его «а-ка-эс-у», почти полным именем. За то, что он их спас.
Александр Бурко
21 марта, среда, вечер
Второй день Вселенской Катастрофы подошел к концу. Но если вчера день был деятельным, действовал план «Ковчег», все были при деле, то день сегодняшний прошел откровенно скучно. Все «его люди» были уже в безопасности, доклады из Центра поступали успокаивающие, что все идет по плану, что укрепление периметра практически завершено, что редкие мертвяки, появляющиеся возле личной крепости Бурко, расстреливаются издалека и ничем ему угрожать не могут.
Из Твери по Волге к территории Центра перегнали несколько заранее закупленных катеров и пару речных буксирчиков, вместе с экипажами и их семьями. Его предприятие и Центр подготовки ГУ ФСИН были предусмотрительно расположены на берегу реки.
Пасечник разочаровал его, сообщив, что так и не нашлось ни следов исчезнувшего аспиранта, ни семьи погибшего научного руководителя проекта, но Бурко понимал, что затеряться в огромном городе, да еще в период наступившей Катастрофы, дело простое, и винить Пасечника в этом нельзя. Единственное, о чем он действительно пожалел, так это о том, что Катастрофа наступила случайным образом. Если бы ее инициировал он сам, «материал» был бы у него в руках и он бы не маялся от безделья в своей усадьбе, а деятельно распоряжался в Центре.
