— С кем же надо? — заинтересовалась Ксандра.
— С мужем.
— У меня нет мужа.
— Как — нет? — удивились все женщины и девушки. — А Колян кто? Сестра Мотя давно говорила: твой жених. Теперь, однако, стал мужем.
— Это — сказка, выдумка. Колян никогда не станет моим мужем. — Ксандра крепко сжала кулаки и ударила несколько раз одним о другой. — Никогда! Никогда!
— Станет другой. Разве нет женихов там, что ты приехала искать их здесь? — сказала красивая девушка-лапландка. — Невест нашим парням довольно без тебя.
— Не надо мне ваших женихов. Не надо! Не надо!
— Зачем приехала? — продолжала допытываться красивая девушка.
— Учить ваших детей, лечить ваших больных.
Вот это самое, что она приехала учить да лечить, было невозможно втолковать людям. Они легко понимали рыбаков, охотников, торговцев: эти приезжали к ним добывать рыбу, пушнину, наживать деньги. Но русская девушка, которая приехала издалека, из тепла, рыбу, пушнину не промышляет, ничем не торгует, представлялась загадкой, казалась подозрительной.
Вернувшись в Веселые озера и сдав Коляну упряжку, Ксандра сразу прошла к Моте и сказала:
— Зачем ты говоришь, что я — жена твоему брату?
— Я говорю: невеста, — начала вилять Мотя. — Я сватаю тебя.
— Напрасно. Я не пойду. Мне рано замуж.
— Колян может подождать.
— Не надо ждать. Я не хочу замуж. Если еще будешь говорить выдумки, я уеду в другую школу.
— Колян будет шибко тосковать.
— И все равно уеду, — погрозилась Ксандра. — Ваши девушки уже косятся на меня. Скажи им: я не собираюсь отнимать у них Коляна. Пусть выходит за него кто угодно, любая. Мне это безразлично.
— Зачем ему любая? Надо хорошую.
Мотя не изменила своего намерения женить брата на Ксандре и начала торопить его:
— Сватай скорей! Ксандра собирается переехать в другую школу. Сватай, пока здесь!
А Колян боялся, что сватовство разрушит его добрые отношения с Ксандрой. Они дружили, он любил ее, но любит ли она его так, чтобы стать женой. Есть русские женщины замужем за лапландцами, но они не такие высокие и стройные, как Ксандра, и мужья у них не такие маленькие, как Колян. Если муж меньше жены — это смешно, и таких пар мало.
У Коляна родилась новая песенка, грустная, тревожная:
Полюбил я темноголовый светловолосую.Голубую, ягельную.Полюбил я низенький высокую.Полюбил я кривоногий стройную.Девушку-солнце полюбил я.Что будет для меня из этого?Наверно, много горя.
Отстояла «темная пора», и начало всходить солнце. Отшумели, отбесились пурги, и спокойно улеглись снега, крепко сбитые ветрами, затем схваченные морозом. Езда на оленях, ходьба на лыжах и без них по таким снегам, прикрытым стеклянно-гладким настом, лишь слегка припорошенным изморозью, стала приятна, как праздник. Ребятишки так увлекались гоньбой, беготней, игрой, что школа наполовину пустовала.
Ксандра пошла по домам разговаривать с неаккуратными учениками. Оказалось, что ребятишки не своевольничают, а забросили школу с согласия взрослых.
— Закрывать ее надо, — толковали и большие и малые. — Скоро пойдем кочевать. Школу на санки не поставишь, с собой не повезешь. Придется закрывать.
— Надолго? — спросила Ксандра.
— До зимы. Соберется народ в поселок на зимовку — тогда откроешь.
— И так каждый год?
— Каждый. Наша жизнь такая.
— Пять месяцев учиться, семь отдыхать.
— Отдыхать ты одна будешь. У ребят много дела: дрова, костер, вода, рыбалка, охота…
— Мне отдыхать столько, да я… — Ксандра замахала руками, завертела головой. — С ума сойду от безделья.
— А ты кочуй! — посоветовали ей.
— С вами?
— Где хочешь, как хочешь. Кочуй, куда душа зовет!
Ксандра вернулась домой в смятении. С таким трудом наладила что-то похожее на школу, и вдруг как обухом по голове: закрывай! Так вместо одного года надо учиться два, ребята до жениховских лет не окончат и начальной школы. Так вообще никто ничему не научится: что выучит за пять месяцев, начисто забудет за семь месяцев каникул. Ой, мамочка с папочкой, что делать мне? Кочевать здесь или уехать на Волгу и бесстыдно получать за это деньги? Отказаться на семь месяцев от денег, поступить на другую работу, а потом отказаться от нее, вернуться в школу, и так каждый год? В кого же обращусь я? А самое главное — ребятишки перезабудут все, вернутся в прежнее состояние. Начинай все сначала: учи сидеть за столом, держать мел, карандаш… Все, все с самого начала. И отдать на это годы. Нет, невозможно.
Кочуют, не могут не кочевать. Нельзя же из-за этой нужды, беды оставлять их вечно неграмотными. Надо делать что-то.
Смятение, поиски выхода долго мучили Ксандру. Вспоминалось всякое: для сирот есть приюты, для дальних учеников общежития, иногда они живут на частных квартирах… Надо и здесь что-нибудь такое. Вспомнился бродячий учитель, у которого учился Колян. Может, и ей поехать на кочевку и, как этот бродяга, переходить из тупы в тупу. А может, взять на кочевье столы, табуретки, учебные пособия. Берут же, перевозят куваксы, котлы, ведра. Почему бы не сделать передвижную, кочевую школу?
Вскоре кочевые школы, кочевые клубы в виде красных чумов сделались обычными по всей великой оленьей стране, от Лапландии до Чукотки и Камчатки. Но Ксандре додуматься до них без подсказа стоило большого труда. С этой мыслью она побежала в поселок, к народу:
— Я буду кочевать вместе с учениками. Мы возьмем две куваксы: одну для школы, другую для бани. Можно?
— Почему нельзя? Вполне можно. — И все хвалили эту придумку: — Хорошее дело. — Школа и баня уже пустили корешки в лопарскую жизнь, уже многим нравились.
Для передвижных школы и бани Колян приготовил шесты, матери школьников помогли Ксандре перешить на покрышки паруса, привезенные из Мурманска, плотники смастерили две увеличенные нарты.
Отец прислал Ксандре посылку с лекарствами, мать — три букваря. Стало по букварю на каждую пару учеников. Статистик, ездивший по переписи населения, привез весточку от Люды, что она «отоварила» бумажки, которые не удалось «отоварить» Ксандре.
Колян вызвался привезти этот груз, заодно проведать Максима. Его сильно тревожило, что старик не подает о себе никаких вестей. А Максим уже был на станции Оленья и ждал, когда приедут за ним из Веселых озер.
Встретились. Максим с первого слова начал выговаривать Коляну:
— Почему так долго не ехал? Я жду тебя другую неделю. Все глаза проглядел. Доктор сказал: мне нельзя много глядеть на снег. Могу совсем ослепнуть. Я тут всех знакомых объел.
— Постой, погоди! — остановил его Колян. — Ты сам виноват, не написал мне.
— Доктор давно послал большую бумагу.
— Я не получал.
— Шатается с кем-то. — Постоянной, надежной связи с отдаленными поселками не было, и письма, газеты шли как кому посчастливит, с оказиями.
Колян сказал, что едет в Мурманск, Максиму придется еще посидеть дня два.
— Можно и больше. День — не год, — сказал миролюбиво старик, довольный тем, что удача не совсем покинула его — без письма послала к нему подводу.
Колян съездил в город даже скорей, чем предполагал, а еще через сутки был уже дома. Извещение от доктора, что Максим здоров и его можно взять из больницы, побывало у многих путников и прошаталось с ними больше месяца. Разглядывая его, сильно помятое, кое-где надорванное, Максим рассуждал:
— Был бы я помоложе, носил бы письма. Дело доброе. Где-ка наш Авдон — Глупы Ноги. Мать, слышно, умерла в Хибинах, тупа, сами видим, развалилась, олешков нет. Совсем один. Теперь ему самое хорошее дело — носить почту.
— Тогда она будет ходить еще тише, чем теперь, — заметил Колян. — Выйдет из Мурманска и придет в Мурманск. Авдон не умеет ходить-ездить прямо, а всё кругами.
Одновременно посмеялись и погрустили, что забавный и безобидный Авдон плутает где-то. Ему для этого не надо много места, он вполне может заплутаться в своих собственных ногах.
Весну, конечно, привозит солнце, ведь оно — главный хозяин и неба и земли, без него ничего не делается. И как только после полярной ночи появилось солнце, так показалась и весна. Сперва небольшими подтайками на полуденной стороне гор, валунов, на самом, говорят северяне, солнечном упоре, на самом угреве. Спустя немного распустила капель с крыш и деревьев, повисла на них радужно сияющими ледяными бусами, стрелками. Потом начала выглядывать из-под снега маленькими проталинками в уборе из вечнозеленых листочков брусники и спелых рубиновых ягод прошлого года, совсем не пострадавших ни от снега, ни от мороза, твердых и сочных, как свежие.
При первых же проталинках прилетели самые нетерпеливые и удивительные из северных птиц — пуночки. Посмотришь и ни за что не поверишь, что эти маленькие, щупленькие северные воробьи всякий год делают по два кругосветных путешествия: осенью на зимовку летят из Лапландии в Австралию, весной, летовать, выводить птенцов, — из Австралии в Лапландию. Летят через теплые, райские страны, и почему-то ни одна не может соблазнить их, почему-то им дороже всех каменная, холодная Лапландия.
