– Комиссия осталась без председателя, – пробормотал кто-то из офицеров после уже второй по счету минуты молчания. – А это значит, что дрейфовать нам здесь как минимум до полудня.
– У Жукова был заместитель, – поправил его другой офицер. Мне показалось, что это был уже знакомый мне Шмидт. – Лично мне кажется, что Костровицкого на следующем же заседании сделают новым председателем. Ни японцы, ни англичане не допустят, чтобы кто-то другой стал руководить операцией по уничтожению Немо.
Чесноков поднял голову и с усилием подавил в себе желание вступить в беседу. Я отчетливо видел оба его Намерения – за и против. О какой операции можно было говорить после такого разгрома? Против Немо впору собирать все силы трех империй, не иначе.
Очевидно, эти мысли не мне одному пришли в голову, поскольку кто-то за дальним концом стола их немедленно озвучил.
– После каждой такой бойни подводной лодке приходится возвращаться к берегам Северной Америки. – Дмитрий старался, чтобы его голос звучал уверенно: только так можно было подавить зарождающееся отчаяние в сердцах авиаторов. – В такие моменты Тесла особенно уязвим. Если правильно выбрать момент, можно атаковать его на мелководье, когда субмарина особенно уязвима с воздуха.
– А как быть с убийственным электричеством? – тут же задали ему вопрос «психи», управлявшие разгонной Ловушкой.
– Должна существовать причина, по которой на электрических снарядах обстрел и закончился, – ответил за Ледянникова Шмидт. – Не исключено, что эти взрывы негативно сказываются на электрических механизмах подводной лодки, хотя возможна и какая-то другая причина.
Заряд уверенности в благополучном исходе всколыхнул офицеров. Предаваться негативным эмоциям не хотелось никому из них, а возникшее обсуждение давало возможность отвлечься от тягостных мыслей.
– А как мы узнаем, что субмарина возле Сан-Франциско?
– А нельзя ли отрезать ее от берега и ослабить измором?
– Вряд ли у них много снарядов класса «океан-воздух». Надо воспользоваться дымовым заграждением и корректировать огонь при помощи «психов». На электрической подводной лодке ни один «псих» не выживет, а значит, они не смогут вести прицельный огонь…
Великое изобретение человечества – мозговой штурм. Мы с Дмитрием выслушивали одну безумную идею за другой и поражались отличию этой раскованной атмосферы от сковывающего всяческое мышление бюрократического дурмана на «Бироне». Возьмись дипломаты и эксперты за решение проблемы подводного пиратства с таким же энтузиазмом – давно бы выработали план по уничтожению Теслы.
– Кстати, насчет удобного момента, – наконец-то вступил в беседу сам Чесноков. – У меня есть одна идея…
Ночные посиделки в школьной столовой как-то незаметно приобрели регулярность. Профессор Воронин взял в Университете краткосрочный отпуск по состоянию здоровья и переселился поближе к Поликарпу Матвеевичу и Ксении, в комнату для гостей, что располагалась – по чистому совпадению – через стену от Ксениной спальни.
Третий неизменный участник их бесед тоже нашел способ приходить еженощно.
– Скоро уже, – отвечая на невысказанный вопрос, сообщил Воронин. – До Часа Ноль трое суток, плюс-минус несколько сотен минут.
– Так что сахар можете не экономить, – пошутил Поликарп Матвеевич, ритмично постукивая лезвием меча по пузатому боку тульского самовара. – Привычной нам жизни осталось около семидесяти двух часов. Есть идеи, как провести это время с максимальной пользой для Отечества?
Мысли собравшихся на мгновение переместились этажом выше, где беспокойным сном спала Ксения.
– Некоторые предсказания теряют силу, если о них рассказать тому, кого они касаются, – заметил профессор Воронин. – Увы, теперь, когда футуроскопический горизонт событий подступает все ближе и ближе, даже этот выход не спасет. Варианты развития планеты сейчас стягиваются в один тугой узел, и развязать его таким незначительным действием вряд ли получится.
– Гордиевы узлы разрубают, – заметил из угла третий собеседник. – Так что нас ждет кровопролитная война. Я даже не побоюсь этого слова – мировая. Если мои прогнозы имеют хоть какую-то силу, футуроскопии мало что угрожает. Война деформирует миллионы человеческих душ, погубит сотни тысяч жизней, но такой страшной ценой развяжет узел и будущее вновь станет поливариантным.
Сергей Владимирович позволил себе улыбнуться. Если гипотеза окажется верной… улыбка на лице профессора пропала так же быстро, как и появилась.
– Не самый лучший вариант, – покачал он головой, на которой за последнее время успело появиться немало седых волос. – Черт с ней, с этой футуроскопией! Но ведь мы же знаем, чем окончится для Российской империи эта война? Знаем. И уже ничего не можем изменить. Я перед тем, как спуститься по лестнице, пересматривал будущее всех людей, с кем бывал знаком. Везде однозначность – в редких случаях встречается развилка, но крайне непродолжительная, обе ветви развития сливаются воедино уже через час после ветвления.
Архипов с тревогой посмотрел на футуроскописта Заниматься разглядыванием будущего в такой близости от барьера Сергей Владимирович мог, только принимая наркотики, – интенсивная же деятельность могла и вовсе убить Воронина.
– Что с будущим Ксении, Дмитрия и Николая? – деловито поинтересовался сидящий в углу. – Ты их смотрел, изучал?
Профессор устало кивнул.
– Приятнее всего было глядеть на Ксению, – заметил он. – Попытаюсь обмануть будущее и расскажу о нем вам; между прочим, вглядываться в ваше будущее я не рискнул – тут слишком легко поймать себя в ловушку. У девушки самая богатая на варианты жизнь, но только до барьера. Увы, я изучил практически все варианты и понял, чем вызвано такое многообразие. Это вы будете пробовать спровоцировать ее выйти из своей парадигмы, поступить так, как я при помощи футуроскопии не видел. Думаю, что эта идея весь день крутилась в твоей голове, Поль!
– Все равно надо попробовать, – пробурчал Поликарп Матвеевич, признавая правоту футуроскописта.
– Так фактор фатума не обманешь, – предупредил Воронин. – В последний час однозначного времени все ветви развития сливаются, но на каком из вариантов, я разглядеть не сумел. Будущее же Дмитрия и Николая однозначно. Пересечение барьера они встретят в воздухе, на поврежденном дирижабле.
Кася тихо подошла к учителям и просмотрела их Намерения. Люди, что с них взять. И зрение у них тоже людское, ограниченное. Время из трех занятых чаепитием человек видел только один, да и тому наркотики туманили взгляд, искажали перспективу.
Где-то далеко формировались причинноследственные связи, из которых должен был возникнуть окончательный фатум.
Кошка повернула голову в сторону Ксениной спальни. Дверь заперта на ключ, а за дверью, в окружении провидческих снов таилась единственная возможность не допустить катастрофы.
Дверь была малой проблемой, а потому Кася еще раз посмотрела на учителей, на третьего, о чем-то убежденно говорящего пустыми человечьими словами. Кошку никто не видел, и это было хорошо, поскольку правила позволяли в таком случае немножко схитрить. На Касин подъем по лестнице не посмотрел никто – когда обстоятельства этого требовали, Кася могла передвигаться бесшумно, старательно прикрыв от людей даже Намерения.
Оказаться по ту сторону двери помог испытанный кошачий способ – изменение прошлого. Как-то само собой получилось, что еще вечером Кася проскользнула в приоткрытую дверь и задремала у девушки под кроватью. А проснулась только сейчас, когда этот вариант развития событий стал наиболее предпочтительным.
Ксения видела свой привычный провидческий кошмар – последние мгновения жизни Николая Разумовского. Кася, многократно подсматривавшая видения девушки, увидела, как подмастерье идет по узкому коридору туда, где через считаные секунды сна должна была прерваться его жизнь.
Кошка ничего не понимала в дирижаблях и оружии, а потому подсмотренное вспоминала с трудом. Вмешаться следовало в строго определенный момент сна, чтобы запомнилось как можно больше деталей.
Кася вспомнила, как радовалась, когда нашла способ бороться с фактором фатума, как аккуратно сплетала связь между Ксенией и Николаем, единственную не отслеживаемую, а потому чистую от его тлетворного влияния.
Удаленные на солидное расстояние разумы, пребывавшие в кошачьем пространстве сна, напомнили Касе, каких усилий стоило сохранить жизнь этому не в меру активному юноше из Мариенбурга. Кошка была им всем благодарна. И Томасу, и герою Маккавити и сотне других кошек, помогавших ей в борьбе. Вспомнила о благородной жертве Сугимото, который имел возможность спастись вместо Николая, но увидел картину Касиного плана и был посмертно удостоен права войти в кошачью историю как первый Человек Контактный.
