охраны столь значительных для страны персон.
Баня, организованная комендантом была, как всегда, выше всех похвал. Он лично запаривал дубовые веники, которые ему привозили с каждой оказией знакомые капитаны кораблей. Они, следуя по Севморпути, иногда делали краткие остановки в Белушьей, перед тем, как штурмовать Карские ворота. В баню полезли тоже вчетвером. Напарились и нахлестались от души. Вострецов с Боголюбовым, прожившие на Крайнем Севере многие годы, были привычны к подобной еженедельной процедуре, чего нельзя было сказать про Иванова — коренного москвича, избалованного столичными изысками в Сандунах. Впрочем, постоянная командировочная жизнь и его приучила стойко переносить все местные условия. В бане мужчины разделились. Военные на одном полке охаживали друг дружку без всякой сентиментальной жалости, а гражданские делали тоже самое, но только на другом. Естественно, что и разговоры между ними были по интересам. Генерал с полковником обсуждали нынешние расклады в военной и государственной иерархии, перемывая кости знакомым генералам и делая прогнозы на дальнейшее развитие событий. Академик с доктором наук, даже в бане не могли уйти от чисто профессиональных тем в разговоре. Вострецов привез с собой, заказанные накануне Боголюбовым и так необходимые для летающего прототипа установки твердотельные волновые гироскопы. И академик, между вскрикиваниями от хлестких ударов веника по голым телесам, с присущим им пылом и жаром рассказывал, как ему удалось вырвать целую партию этих приборов из лап всемогущего концерна «Алмаз-Антей». Нырять в снег после парилки не стали. За исключением Боголюбова, все остальные мужчины были уже в солидном возрасте, а потому, во избежание неприятностей, не стали рисковать остатками здоровья. Долго сидели в предбаннике, отдуваясь и жадно выхлебывая квас, тоже не слишком холодный, но зато ядреный, настоянный на хрене по рецепту Серафимы Фроловны. Горячительных напитков употреблять тоже не стали, так как оба ученых были весьма равнодушны к этому, а военным в их компании пить в одиночку было как-то неуместно. Когда уже стали одеваться, Митрич обратил внимание на то, как Иванов из вороха своего сваленного в кучу белья достал помимо мини-рации для связи с охраной, еще и два пистолета — восемнадцати зарядный «Грач» и еще один, совсем маленький, симпатичный и никелированный, вроде дамского. Проверив боеготовность того и другого, Иванов приладил «Грач» в кобуру скрытого ношения, а дамский пистолетик просто сунул в боковой карман кителя. На недоуменный и немой вопрос полковника, к чему такие излишние меры при наличии внушительной охраны, Иванов ответил, ничуть не смутившись:
— Когда меня Сам, — поднял он глаза к потолку, — назначал куратором проекта, — то сразу предупредил, что если случится какая беда с Игорем Николаичем, то мне лучше самому застрелиться, нежели ждать расстрельной команды. Так что, большой пистолет — для охраны нашего академика, а маленький — избавление от личного позора.
Торжественный обед о случаю прибытия дорогих гостей тоже был выше всяких похвал. Местные повара расстарались на славу, превзойдя самих себя. Стол буквально ломился от дорогих и экзотических яств, как приготовленных из местных продуктов, так и привезенных с материка. Тут опять обошлось без содержащих алкоголь напитков. Сыто поглаживая заметно округлившийся животик, Иванов, щурясь, ровно сытый кот, произнес, как бы, между прочим:
— Сколько раз приезжал я к тебе, Михал Дмитрич, по служебным делам, а ты ни разу меня еще так не потчевал, как нынче.
Митрич не растерялся и в карман за словом не полез:
— Раньше, Владимир Всеволодович, ты кто был? Ты был председателем приемной комиссии. Должность заслуженная и значительная, без сомнений. Однако же не выдающаяся. А теперь ты кто? Ты теперича личность облеченная особым доверием главы государства, руководитель и куратор небывалого доселе проекта, ну вроде, как нашего Берии или заокеанского Гровса, — умело подольстился к Иванову полковник.
Видимо сравнение с «самым выдающимся менеджером Советского Союза» по мнению некоторых историков, очень понравилось генералу, и он засиял, как медный самовар, но все же шутливо погрозил тому пальцем:
— Ох, Михал Дмитрич, и дипломат ты, как я погляжу! Умеешь подобрать нужные к месту слова и сравнения.
После сытного и обильного застолья ученым мужам, и так пребывающим в нетерпении, захотелось обсудить технические детали по усовершенствованию прототипа установки воздушного базирования прямо в сборочном цеху. У Иванова и коменданта был допуск по форме «А», что давало им право беспрепятственного посещения всех объектов, расположенных на данной территории, поэтому они последовали за своими учеными собратьями. У спецназовцев такого допуска не было, поэтому одна часть из них осталась у центрального входа «в гору», тщательно замаскированного под нагромождение диких валунов, за которыми скрывалась сто двадцати тонные стальные ворота на электроприводе, а другая часть пошла, обустраиваться в общежитии. Митрич давненько не бывал здесь. В технологии сборки он мало что понимал, а шляться сюда из праздного любопытства считал пустой тратой времени, ибо и своих обязанностей, связанных с управлением хозяйством хватало с избытком. Поэтому попав сюда впервые за долгие месяцы, он с интересом рассматривал новое детище «сладкой парочки» Вострецова и Боголюбова. На большой глубине, точную величину которой знали считаные единицы, располагались цеха по изготовлению и сборке установок протонного ускорителя. Циклопических размеров помещения, вырубленные в скальном массиве трудом заключенных еще в начале пятидесятых годов, поражали своими размерами всякого, кому посчастливилось (или наоборот — не посчастливилось) сюда попасть. Если не знать, что ты находишься глубоко под землей, то может сложиться ложное ощущение пребывания в громадной и ярко освещенной мощными лампами операционной. Вместо стола, где по идее должен лежать «пациент», находился громадный стапель, на котором покоился аппарат неизвестного (для любого обывателя) назначения. Длина аппарата была примерно с городской автобус. Высота тоже была соответствующей. Но в отличие от виденной Митричем ранее стационарной установки ускорителя, испытанного два месяца назад, похожей на перекормленную гусеницу, усеянную непонятными металлическими шипами, эта имела, во-первых, гораздо более скромные размеры, а во вторых, была вся «прилизанная» и больше всего походила на никелированный брусок, усеянный каким-то технологическими отверстиями. Еще большее сходство с операционной добавляло присутствие людей одетых в белые, как у хирургов халаты, белые бахилы на ногах и такие же белые колпаки на головах. Для пущего сходства не хватало только медицинских масок. Кстати, и ему и генералу, также как и Вострецову с Боголюбовым тоже пришлось облачиться в подобное одеяние, прежде чем войти под своды громадного зала основного сборочного цеха. Работа, судя по тому, как облепили установку люди в белых халатах, «кипела» и не прекратилась даже с появлением высокопоставленных персон. Оба ученых, оторвавшись от своих сопровождающих, сразу перешли с русского языка на какой-то, известный им одним, птичий
