— Наверное. И что?
— Кто эта женщина? Вы ее знаете?
— От души надеюсь, что знаю. Это моя жена.
— Ваша жена? — Изумление Борна было написано на его лице. — Я думал, вы сказали… я думал, вы сказали, что она старая. Что вы хотели продолжить разговор при ней, потому что привыкли прислушиваться к ее мнению. В условиях боя, как вы сказали. Вы так сказали.
— Не совсем. Я сказал: «старая солдатка», потому что мы уже давно вместе. И я в самом деле прислушиваюсь к ее мнению. Но это моя вторая жена — гораздо моложе, но столь же преданная, как первая, которая умерла восемь лет назад.
— О Боже!
— Пусть вас не тревожит разница в годах. Она горда и счастлива быть второй мадам Вийер. Она очень мне помогает.
— Какая жалость, — прошептал Борн. — Господи, какая жалость.
— В чем дело? Вы не ожидали этого? Так часто случается: она необыкновенно хороша. Я горжусь ею.
Джейсон выпрямился, Вийер открыл дверцу.
— Подождите здесь, — сказал генерал. — Я войду и проверю; если все в порядке, подам вам сигнал. Если нет, вернусь, и мы уедем.
Борн не сходил с места, загораживая дорогу.
— Генерал, я должен задать вам вопрос. Не знаю как, но должен. Я говорил вам, что нашел ваш телефон у связного Карлоса, в «дупле». Но не говорил, где это «дупло». — Борн перевел дух, взглянув на дверь через улицу. — Теперь я должен задать вам вопрос, и, пожалуйста, хорошенько подумайте, прежде чем ответить. Покупает ли ваша жена одежду в магазине под названием «Классики»?
— На Сент-Оноре?
— Да.
— Я как раз знаю, что нет.
— Вы уверены?
— Совершенно. Мне не только ни разу не попадались счета оттуда, но она говорила мне, что ей очень не нравятся их вещи. Моя жена весьма осведомлена в вопросах моды.
— О Господи.
— Что?
— Генерал, мне нельзя входить в этот дом. Что бы вы там ни нашли, мне туда нельзя.
— Почему? Что вы говорите?
— Человек, который говорил на крыльце с вашей женой. Он из «дупла», из «Классиков». Это связной Карлоса.
Андре Вийер побелел. Он оглянулся на свой дом через улицу, на поблескивающую черную дверь, на медь, в которой играл свет фонарей.
Рябой нищий поскреб подбородок, стянул свой видавший виды берет и вошел в бронзовые двери церкви в Нёйи-сюр-Сен.
Под неодобрительными взглядами двух священников он прошел между скамьями. Оба каноника не скрывали досады: это был богатый приход, а богатый приход, несмотря на христианское милосердие, обладает привилегиями. Одна из них — определенный уровень молящихся, не смущающий других молящихся, а этот старый оборванец нарушал все приличия.
Нищий сделал слабую попытку преклонить колени, сел на скамью, перекрестился и опустил голову в молитве, правой рукой отодвигая левый рукав. Часы на запястье несколько противоречили остальному облику. Это был дорогой хронометр, с которым он никогда не решился бы расстаться, ибо его подарил Карлос. Однажды он опоздал к исповеди на двадцать пять минут, расстроив благодетеля, и объяснил в свое оправдание, что у него нет исправных часов. При следующей встрече Карлос просунул хронометр под полупрозрачной шторкой, отделяющей грешника от праведника.
Условный час настал. Нищий поднялся, подковылял ко второй справа кабинке, раздвинул занавески и вошел.
— Ангелюс Домини.
— Ангелюс Домини, сын Божий, — произнесли резким шепотом из-за шторки. — Благостны ли дни твои?
— Они стали благостны…
— Хорошо, — перебил голос. — Что ты мне принес? Мое терпение на исходе. Я плачу тысячи — сотни тысяч — за глупость и разгильдяйство. Что случилось в Монруже? Кто передал лживые сведения из посольства? Кто их принял?
— В «Постоялом дворе на углу» была устроена ловушка, но не затем, чтобы убить. И вообще трудно понять зачем. Хоть атташе Корбелье и повторил лживые сведения, наши люди уверены, что без своего ведома. Его обманула эта женщина.
— Его обманул Каин! Борн выслеживает источник за источником, подбрасывает дезинформацию, таким образом их разоблачая. Но зачем? Для кого? Мы знаем, кто он сейчас, но он ничего не передает в Вашингтон. Он отказывается выходить из подполья.
— Чтобы ответить, — сказал оборванец, — я вынужден буду вернуться на много лет назад. Возможно, он не хочет, чтобы вмешивалось начальство. В американской разведке тоже есть свои самодержцы, редко сотрудничающие друг с другом. Во времена «холодной войны» информацию трижды-четырежды продавали одним и тем же станциям, возможно, Каин ждет, пока ему не покажется, что наверху договорились о единой стратегии.
— Годы не притупили твоего чутья, дружище. Потому я тебя и позвал.
— Или, возможно, — продолжал нищий, — он в самом деле перевербовался!
— Не думаю, но это не важно. В Вашингтоне считают, что да. Монах мертв, все они из «Тредстоун» мертвы. Улики указывают на Каина.
— Монах? — повторил оборванец. — Имя из прошлого, он действовал в Берлине, в Вене. Мы хорошо его знали, по счастью издалека. Монах всегда устраивал так, чтобы участников было как можно меньше. Он исходил из соображения, что в любую организацию можно внедрить шпиона. Он наверняка приказал Каину докладывать только ему. Быть может, этим объясняется растерянность в Вашингтоне, месяцы молчания.
— А наша чем объясняется? Сколько месяцев ни слова, ни действия.
— Уйма возможностей. Болезнь, усталость, необходимость готовить новые кадры. Посеять смятение в стане врагов. У Монаха бездна таких фокусов.
— Однако перед смертью он сказал коллеге, что не знает, в чем дело. И даже не уверен, что этот человек — Каин.
— Кто этот коллега?
— Некто Джиллет. Он работал на нас, но Эббот не мог этого знать.
— Еще одно возможное объяснение. У Монаха был нюх на таких людей. В Вене говорили, что Дэвид Эббот не поверит Христу, явившемуся накормить его хлебами, и пойдет в булочную.
— Возможно. Твои слова утешают, ты выискиваешь то, чего не ищут другие.
— У меня куда больше опыта, когда-то и я был наверху. Но, увы, спустил все свои денежки.
— И сейчас делаешь то же самое.
— Мот — что еще скажешь.
— Очевидно, что-то еще.
— Ты проницателен, Карлос. Нам стоило встретиться раньше.
— А теперь ты самонадеян.
— Всегда. Ты знаешь, что я знаю, что ты можешь пустить меня в расход, когда вздумается, поэтому я должен сделать так, чтобы меня ценили. И не только за опыт.
— Что ты можешь мне сказать?
— Быть может, это не очень ценно, но все-таки кое-что. Я оделся поприличней и провел день в «Постоялом дворе на углу». Там был один толстяк, которого Сюрте допросила и отпустила, но у него слишком уж бегали глаза. И слишком уж он потел. Я поболтал с ним, предъявив удостоверение НАТО, которое сделал еще в начале пятидесятых. Он вроде одолжил напрокат свою машину в три часа ночи. Блондину с женщиной. По описанию соответствует аржантейской фотографии.
— Напрокат?
— Как бы. Женщина должна была вернуть машину в течение дня.
— Не вернет.
— Конечно нет, но возникает вопрос, не правда ли? Почему Каин таким странным образом раздобывал себе машину?
— Чтобы как можно быстрее оказаться как можно дальше.
— Тогда информация не имеет никакой ценности, — сказал оборванец. — Но существует столько способов сделать это куда незаметнее. И не мог же Борн довериться алчному ночному портье, который запросто клюнет на вознаграждение от Сюрте. Или еще чье-нибудь.
— К чему ты клонишь?
— Я полагаю, что Борн взял эту машину с единственной целью: следить за кем-то здесь, в Париже. Никаких появлений на людях, когда его можно засечь, никаких машин напрокат, по которым его можно выследить, никаких лихорадочных поисков такси. Просто поменял номера — и ничем не примечательный черный «рено» растворился в уличном потоке. Где его теперь искать?
Фигура за шторкой пошевелилась.
— У Лавье, — тихо сказал убийца. — И всех, кого он подозревает в «Классиках». Ему больше некуда деваться. За ним будут следить, и через несколько дней — а может часов — появится ничем не примечательный черный «рено». У тебя есть подробное описание машины?
— Вплоть до вмятин на левом крыле.
— Хорошо. Собери стариков. Прочешите улицы, гаражи, стоянки. Тому, кто ее найдет, больше никогда не придется заботиться о работе.
— Кстати, если уж речь зашла о подобных материях…
В узкую щель между шторкой и рамой просунули конверт.
— Если твое предположение верно, считай это задатком.
— Оно верно, Карлос.
— Почему ты так уверен?
— Потому что Каин поступает так, как поступил бы ты, как поступил бы я — в былые дни. Он заслуживает уважения.
— Он заслуживает смерти, — сказал убийца. — Есть совпадение в числах. Через несколько дней будет 25 марта. 25 марта 1968 года в джунглях Тамкуана был казнен Джейсон Борн. Теперь, через много лет, почти день в день, идет охота на другого Джейсона Борна, и американцы хотят его смерти не меньше нашего. Хотел бы я знать, кто из нас первым спустит курок на этот раз.
