сопровождении Альфреда. Он снова надел мундир и обвесился всеми возможными медалями, которые только имел, я же одела простое фиалкового цвета платье, соответствующее ужину в семейном кругу.
Иен в черном сюртуке и снежно-белой рубашке уже был тут. Я заметила, что кто-то (Альфред?) озаботился отсадить его на самый дальний от меня конец стола, что показалось мне несправедливым- если бы не Иен, я бы тут не сидела.
Он бросил на меня, идущую рядом с Альфредом, пустой взгляд и тут же заговорил с сидящей рядом с ним Гвендолин. Нужно провести коронацию побыстрее, — подумала я, — чтобы Иен мог уехать. Если он захочет остаться- я буду рада, но если ему неприятно тут находиться и видеть меня с Альфредом, я хочу, чтобы у него был выбор. Хотя почему решила, что ему неприятно? На меня он даже не смотрел и был всецело занят своей соседкой.
— Дорогая, — я вздрогнула и поняла, что последнюю минуту сверлила взглядом скатерть, и Альфред звал меня уже два раза. От такого обращения у меня свело зубы, но я учтиво повернулась к нему:
— Да?
— Я говорю, что хочу поднять тост, — недовольно отозвался Альфред. — За победу и наше счастливое будущее.
— Да, конечно, — я взяла бокал и подняла его за тонкую ножку. — И за всех, благодаря кому эта победа стала возможной!
Альфред расцвел, и все выпили за победу, потом- за мое здоровье, за его здоровье, за наш будущий союз и еще много за что.
Время летело быстро. Казалось, что я не могу ни на минуту замедлиться, подумать о том, что происходит- дни неслись вперед со скоростью локомотива на всех парах, а я, как опоздавший пассажир, судорожно пыталась его догнать и хоть что-то успеть.
Суд, состоящий из судей, выбранных новым премьер-министром, признал Фердинанда виновным и казнил за преступления против эггерионского народа. Они заседали неделю, и дело, состоящее из задокументированных доказательств убийств и совершенного им разбоя, было таким толстым, что папки, сложенные на пол, закрывали собой писарей вместе со столами.
Я не присутствовала на казни, я даже не говорила с ним после того, как мы нанесли ему ночной визит. Говорили, Фердинанд в последние дни совсем тронулся умом и утверждал, что я явилась ему в компании страшного человека, который превратил его в мышь. Чего только не наболтает человек, стремящийся избежать наказания за свои преступления!
Его солдат решено было отправить в колонии, где всегда нужны рабочие руки, предварительно отобрав у них оружие. Переселенцев же, которых Фердинанд успел привезти с родины, погрузили на корабль и отправили на родину- преступлений они не совершали, но жители занятых ими деревень, которых переселили на болота, хотели вернуться к себе домой. Впрочем, некоторые из переселенцев отправились строить новое будущее вместе с солдатами в колонии- я была не против, если им не хватило хороших земель на родине, пусть поищут их за океаном.
Премьер-министр прислал мне секретаря — вернее, секретаршу, высокую тощую даму с тонкими губами, бывшую компаньонку своей дочери, которая обладала немалыми познаниями в юриспруденции и экономике. Я дала ей несколько заданий, удостоверилась, что она выполняет мои поручения четко и понимает, что я от нее хочу, и оставила женщину при себе.
Полным ходом шла подготовка к свадьбе и коронации, именно в таком порядке. Сначала я хотела провести коронацию перед свадьбой- чтобы Иен не вынужден был на ней присутствовать- но оказалось, что в стране есть древний и забытый закон, согласно которому незамужние девушки не могли становиться королевами, и поэтому, чтобы надеть на голову корону и взять в руки скипетр, я должна была быть замужем. Теперь я проводила дни, зазубривая обе церемонии, и в гардеробной комнате появились два платья, — коронационное и подвенечное, над которыми без устали работали две группы портных. Портные ревниво поглядывали друг на друга, со зверским видом клацали ножницами и ссорились, что другая группа таскает их наперстки и идеи. Когда двое портняжек передрались из-за того, что один якобы передрал у другого эскиз вышивки, коронационное платье переместили в другое крыло и в портняжьем мире настало благоденствие и спокойствие.
Альфред тоже был занят подготовками к церемониям и примерками. Для него все это было в новинку, и он постоянно путался и шел не туда на репетициях, обвиняя всех в своих ошибках. Всех, кроме меня- перед свадьбой он вдруг сделался необычайно обходителен, опасаясь испортить со мной отношения. Я ожидала, что после возвращения во дворец он будет настаивать на том, чтобы я отослала Иена куда подальше- но он молчал, лишь бросая на брюнета недобрые взгляды.
Иена я тоже видела редко- мне казалось, он избегает меня. Я подумывала о том, чтобы поговорить с ним и расторгнуть наш договор раньше- но он молчал и обращался ко мне лишь по необходимости, и я подумала, что если я предложу ему удалиться, да еще и сообщу, что делаю это для того, чтобы не ранить его чувства, он может оскорбиться по настоящему- во первых, в чувствах он мне все же не признавался, а во вторых, даже если ему и было неприятно находиться рядом во время предсвадебной суеты, он это ни за что не признает. Мужчины не любят проявлять слабости, даже если они принадлежат к волшебному народу.
Да и я не хотела отсылать его раньше- наверное, я эгоистка, законченная эгоистка, но мне хотелось, чтобы он был рядом, пока это возможно. Пусть мы почти не разговаривали- но он жил тут, под одной со мной крышей, и утром, одеваясь, я одевалась для него, я знала, что я увижу его за завтраком, обедом и ужином, и это давало мне силы стойко переносить бесконечные совещания с министрами, репетиции и кучу других дел.
Однако, хоть он и казался абсолютно равнодушным, иногда я ловила на себе его взгляд, полный непонятного мне чувства- горечь, упрек, сожаление. Однако в следующую секунду он отворачивался к Гвендолин, что-то говорил ей, и она заливисто смеялась, смотря на него сияющими глазами. И я лишь стискивала зубы и отворачивалась.
Из-за волнения я вдруг начала плохо спать и часто просыпалась, вскидывалась по ночам и потом лежала, глядя на темный балдахин, не в силах заснуть. Однажды, ровно за неделю до свадьбы, я так же проснулась и обнаружила, что на
