— Если ты не будешь тут задерживаться, то никто ничего не узнает, — слишком уж быстро ответил садовник.
— А узнают? — я стал медленно надевать ботинки, а сам все смотрел на садовника.
— А узнают — ничего страшного. Потому что я уже говорил со своей женой. Я отдал ей все деньги, которые выдала мне Школа. А это, поверь мне, очень много, даже несмотря на то, что я потратился на выкуп. Ей и ребенку хватит, чтобы прожить очень долго. Теперь, если что-то случится, я заменим.
— Ты не обязан это делать, я и сам как-нибудь выберусь, — вздохнув, сказал я, уже понимая, что сморозил глупость. Я ведь не обязывал его приходить сюда, нанимать или договариваться о челноке…
— На добро нужно отвечать добром, — оскорблено заявил Инутари. — Тем более что я тоже не просил спасать меня, но ты сделал. Считаешь, что я так и должен нести на себе позор не отданного долга?!
— Я не это имел в виду, — попытался я дать задний ход, но все было напрасно — я уже обидел садовника.
— Ты идешь? — хмуро спросил он.
— Иду.
Инутари опасливо выглянул в коридор, потом поманил меня за собой, но в сторону ворот не пошел, выбрав путь вглубь Школы. Предупреждая лишние вопросы, задержался перед очередным поворотом, шепнув на ухо:
— Мы идем к обрыву Упокоившихся. С него скидывают проигравших. Там есть тропа.
Сказав это, он заторопился вперед, и мне ничего другого не оставалось, как следовать за ним. Мы проскользнули между спящими чутким сном домами, и вышли к обрыву. Тут не было стены, и ветер с силой бил в грудь, дыша сухим холодом. Темными силуэтами на горизонте возвышались холмы, небо едва тронула светлая дымка, или мне показалось?
Сам я ни за что бы не нашел той тропы. Она начиналась прямо под скальным обрывом, и этот первый прыжок с почти четырехметровой высоты дался мне очень тяжело еще и потому, что пришлось повиснуть на руках.
Следуя за серым силуэтом Инутари, я думал о том, что буду делать дальше, когда улечу с Парлака 15. Надо будет перво-наперво попытаться связаться с кораблем…
Если все закончится хорошо, и я не сорвусь с тропы.
Если все будет хорошо, и мы доберемся до челнока.
Если все будет хорошо, и челнок вылетит в космос.
Местами спуск был настолько крут, что приходилось ползти на животе, нашаривая вслепую ногами опору. Как Инутари различал на этом склоне тропу, для меня оставалось загадкой, но всякий раз, когда склон становился пологим, я чувствовал под ногами узкую ровную дорожку.
— Откуда ты знаешь об этой тропе? — сбивающимся от одышки голосом, спросил я, когда мы вышли на очередной относительно ровный отрезок тропинки.
— Ты забыл? Я тут вырос, — как-то нехотя ответил Инутари. — А вообще… все чуть-чуть сложнее. Я, в общем-то, зарабатывал на жизнь моей семье, находясь в стенах Школы. Сатринг считает, что Ученикам не нужны деньги, что достаточно хорошей еды и одежды. В моем случае это было неприемлемо. Потому-то я и занимался воровством. Я крал труды из библиотеки Сатринга, скидывал цифровую информацию на кристаллы и выносил их за пределы Школы.
— Разве здесь есть что-то ценное? — глупо удивился я.
— Разве ты не понимаешь?! Здесь содержатся методики обучения Воинов, технологии постройки всех кораблей Союза и еще много какой информации.
— И тебя допускали до этих секретных, в каком-то роде, материалов?! — вконец опешил я.
— Как бы ни так! Но кому надо, тот всегда берет свое. Так вот, я передавал заимствованную информацию тем, с кем договорился о твоем спасении. Они и так тут нелегально, их ничего не связывает. Воры и перекупщики не боятся ни Сатринга, ни Союза. По дружбе они согласились доставить тебя туда, куда скажешь.
На этом наш разговор закончился, потому что вновь начался крутой спуск. Думать о чем-то постороннем не было никаких сил — все они уходили на то, чтобы, зацепившись за очередной скальный уступ, спуститься хоты бы на метр вниз.
Спуск казался бесконечным, и лишь холмы на горизонте, которые становились все выше, доказывали: мы все-таки спускаемся. Несколько раз Инутари останавливался, давая мне передышку, и каждый раз раздосадовано всматривался в медленно разгорающийся рассвет. По мне, так светало необычайно медленно, но у садовника был свой взгляд на это. Я видел, как он все больше начинает нервничать.
— Что будет с рассветом? — спросил я, наконец. — Меня хватятся?
— Обязательно, — лаконично ответил Инутари и пошел дальше.
Крутизна медленно, но верно пошла на убыль. Воздух стал теплее, ветер стих. Тропа все увереннее вилась между камней, находя незаметные для глаза пути. Здесь, у основания горы все еще было совсем темно.
— Надо быстрее идти, — внезапно перейдя на шепот, сообщил мне садовник. — Здесь очень опасно. Мы совсем рядом с дном пропасти, в которую скидывают тела погибших. Труп зверя, убитого тобой, наверное, уже там. А значит, прибыли и хищники.
Тропа уводила прочь от пропасти, вилась по боку горы, полого спускаясь к ее корням. Это и вправду было уже почти самое подножие, от чего Инутари заторопился, быстро и уверенно шагая вперед. Но некое острое чувство не давало мне покоя, заставляя постоянно оглядываться. Чудилось, что в спину впиваются десятки пристальных взглядов. От этой жути волосы у меня на затылке зашевелились и я, не выдержав, остановился, вглядываясь в еще по-ночному плотный мрак.
И тогда я увидел их. Сотни черных теней кружили в легкой дымке над местом, где много десятилетий подряд Сатринг услужливо выкладывал для них пищу. Бесплотные стервятники взмывали вверх, проносясь обрывками изорванных ветром полотнищ над камнями, и снова падали с небес, чтобы урвать лакомый и такой желанный кусок той уже не удерживаемой телом жизни, которая расползалась над местом гибели.
«Что будет, если ты умрешь?»
Вот откуда берутся легенды о призраках и духах: из пространственных провалов, где можно увидеть и не такое!
Я заставил себя отвернуться от этого затягивающего сознание зрелища. Инутари уже успел спуститься немного вниз по тропе, но, перестав слышать мои шаги, тоже замер. Без сомнения, садовник видел духов смерти — по его телу прошла волна дрожи, а лицо побледнело.
— Бежим! — во весь голос крикнул я, выводя нас из смертельно опасного ступора, и, подавая пример, припустил что есть духу. Инутари, следуя моему отчаянному призыву, рванулся прочь со всей прытью, на которую был способен, а бегал парлакианин гораздо быстрее меня, тем более что тропа ему была хорошо знакома. Еще некоторое время его силуэт маячил между каменными глыбами, а потом пропал, скрывшись за очередным изгибом тропы.
Понимая, что мне не уйти, я остановился, широко расставив ноги, повернулся лицом к преследователям, и вывел перед собой подрагивающие ладони.
— Идите туда, откуда пришли, — сквозь зубы процедил я.
Что-то случилось. Призраки словно налетели на невидимую стену, выстроенную моей волей к жизни, заметались, забились в разъяренном безумии, и их бешеный пляс заворожил меня своей красотой. Их тела, похожие на обрывки тряпья, скользили по воздуху, оставляя едва заметный, голубоватый, мертвенно-светящийся след, рождающий замысловатый, удивительный рисунок. Духи, казалось, ткали какое-то заклятие. Минуты текли, а я все смотрел на них, не имея достаточно воли, чтобы просто развернуться и уйти, при этом понимая что, теряя мгновения, приближаю себя к смерти. Но тут подул слабый ветерок, и жуткий смрад накатил со стороны низины. Я увидел, будто бы стоял рядом, изъеденные падальщиками тела, уродливо распростертые на камнях. А вокруг было еще очень много костей. Белых, изломанных падением с умопомрачительной высоты скального обрыва.
Запах разложения был столь пронзителен и силен, что у меня заслезились глаза. С новой силой и решимостью, я вскинул опустившиеся было руки, и крикнул тем, к кому никогда бы не присоединился по собственной воле:
— Убирайтесь!
Следуя моему приказу, издав пронзительный, леденящий душу стон, который можно было почувствовать, но не услышать, призраки отвернули от меня свои алчные рты, уносясь туда, откуда прилетели.
Теплая рука легла мне на плечо, и я вздрогнул. Вот уж не ожидал, что Инутари вернется. Но он пересилил страх и пришел, чтобы посмотреть, что со мной сталось.
— Пойдем? — как-то совсем подавленно спросил он.
— Да, — тихо согласился я и побрел за ним следом. Внутри я чувствовал ужасную опустошенность. Это усилие что-то выжгло во мне. Сатриг был прав: все, что бы я не делал, взимало плату. Я тратил на это свою жизнь и свои силы. Все, что я отдавал, было мое и только мое. Я не умел ничего черпать из мира вокруг, а, значит, тратился весь, без остатка. Еще пара таких приключений и мне нечего будет отдать. Тогда и наступит конец всего. Для меня.
Когда мы добрались до старых кварталов, было уже светло. Город еще спал мягким предутренним сном, и нам посчастливилось проскользнуть по нему незамеченными. Инутари всячески сторонился широких улиц, мы шли все больше проулками; минуя подворотни, выглянув из-за угла, перебегали дороги. Потом шмыгнули в неприметную дыру в заборе, остановившись во дворе полуразрушенного здания с разбитыми окнами.
