в котором его дезорганизованному Я предлагается целостный гештальт. Мать, согласно Винникотту, отражает истинного ребенка для него самого. Оба игнорируют активную роль другого ребенка, на которого смотрят, который похож на меня, но, если посмотреть со стороны, и отличается от меня. Когда малыш ожидает рождения ребенка, он ждет повторения самого себя; когда ребенок рождается, он во всех отношениях
превышает ожидания, это превышение и есть травма. Но если это превышение преодолевается, то малыш, увидев нового ребенка как ребенка, создает условия, в которых этот ребенок сможет видеть себя: для обоих детей два Я станут Ты и Я. Близнецам или в случае смерти сиблинга достичь этого сложнее.
Обсуждая это разделение на два Я, слишком легко сделать одно Я хорошим, а другое плохим; позже Я станет хорошим Я, а Ты – плохим, и это будет картина войны. Бион отмечает, что его пациент проявляет жестокость в тех случаях, когда он должен был быть сексуальным. Я бы сказала, что для сиблингов условием сексуальности является жестокость, связанная с преодолением себя и другого, и наоборот. Я люблю себя, я буду любить сиблинга как самого себя, мой сиблинг – это не я, я должен любить моего сиблинга как другого, который похож на меня. Таким образом, я подвергаю риску свое уникальное, грандиозное Я: если повезет, я могу увидеть себя со стороны моего сиблинга. Гнев и насилие связаны с преодолением травмы, которая требует перехода от нарциссизма к объектной любви, от собственной значимости к самооценке, от выбора между тем, чтоб убить и чтобы быть уничтоженным, с одной стороны, и терпимостью к себе и другим, чувством собственного достоинства и уважения к другому, с другой стороны. Когда субъект становится объектом внимания другого, и я, и другой оказываются доступны пониманию. Однако жестокость по отношению друг к другу и инцест порождают одни и те же проблемы.
Происхождение гендера
Вот маленькая девочка, которую пациент Биона во сне отправляет к глазному специалисту/специалисту по Я. Он смущен и, вероятно, делит свою жену со своим гомосексуальным (наверняка бисексуальным) шурином. Как сиблинговые Я и Ты становятся гендерными? Когда появившийся на свет новорожденный начинает противостоять старшему сиблингу, эти различия будут видны всем вокруг и ситуация становится трудно переносимой. Именно старшие и младшие сестры (не братья) запустили определенные процессы в детстве мужчины-вагоновожатого, а затем вызвали истерию во взрослом возрасте. Ревность связана с положением – он находится там, где я хочу находиться. Но это связано с ненасытностью желания: даже сытый ребенок хочет все молоко, поэтому ревность перемежается с завистью к тому, что кто-то имеет или чего не имеет; у него есть то, чего нет у меня, а я хочу это; или с презрением – я не хочу того, что он/она получил, или они не получили того, что я получил. Здесь мы должны понять, как «нарциссизм незначительных различий» выбирает небольшие различия, которые становятся большими – гениталии, цвет кожи или что-то еще. В отношении пола в большинстве случаев анализа предполагается, что именно его последующее подчинение репродуктивности способствует угнетению женщины как будущей матери, идеализированной и опороченной. Я хочу предложить совершенно другую точку зрения. Я полагаю, что сиблинговая травма стимулирует построение гендерных различий. Пол возникает в сиблинговых (или эквивалентных им) отношениях.
На первый взгляд, организация общества в теории и на практике подтверждает широко распространенное мнение о взаимосвязи способности к деторождению и статуса женщины как представителя второго пола. Чтобы оспорить это объяснения, я хочу предложить в качестве контраргумента темы половых различий, размножения и безумия в контексте западного мира. Почему безумие? Первая часть моего аргумента уводит нас от сиблингов, к которым я потом вернусь. Взаимосвязь между социальными изменениями и психическими структурами означает, что всегда существуют скрытые психические структуры, которые выходят на поверхность, с одной стороны, чтобы ознаменовать социальные изменения, а с другой – как реакция на них: между психическим и социальным нет однозначной корреляции, но существует несомненная и необходимая взаимозависимость. С психоаналитической точки зрения психические заболевания равны нормальным психическим процессам в широком смысле: так называемые здравомыслие и безумие – это не отдельные психические процессы, а непрерывный процесс. Поэтому психопатология предлагает некоторые преувеличения, которые могут дать нам ключ не только к индивидуальной психике, но и к социальному миру, который ее производит.
В западном мире существует мнение, что в тюрьмах число отбывающих заключение мужчин превышает число женщин примерно в той же пропорции, в какой число женщин с диагностированным психическим расстройством превышает число психически больных мужчин. Такое соотношение подталкивает к выводу о существовании естественных предпосылок для гендерной структуры преступлений и безумия, то есть что мужчины более склонны нарушать гражданский порядок (совершать преступления), а женщины в силу того, что они женщины, вносят беспорядок и неразумность (безумие) в человеческий порядок. Мужчины могут быть против общества; женщины – за пределами человечности. Я полагаю, что понятия психического заболевания и преступности уже имеют гендерный окрас. Речь идет не о непропорциональном количестве женщин, которые становятся психически больными в мире мужчин, именно потому что это мир мужчин, как часто (и, вероятно, справедливо) утверждают некоторые авторы (Chesler, 1997; Porter, 1987; Ussher, 1997; и др.), а о том, что «женщины» и «психические заболевания» являются родственными терминами. Это общее размышление имеет специфическую историю, и именно на аспекты этой специфичности я хочу обратить внимание.
Если женщины как женщины занимают место вне государственных структур и, следовательно, обитают на территории безумия, мужчины как мужчины будут выступать против государственных структур и законов, следовательно, они будут преступниками. Однако, по крайней мере, в настоящее время в Англии наблюдается резкое увеличение числа преступлений, совершаемых женщинами, одновременно возникает обеспокоенность тем, что очень многие преступники весьма серьезно психически больны. Можем ли мы говорить о том, что безумие и преступления выходят за пределы гендерных границ? Недавние отчеты о заключенных, мужчинах и женщинах, в Соединенном Королевстве показывают, что большинство из них психически больны, что, таким образом, сближает гендеры.
Начиная с древних времен во многих культурах и мифах существовало представление, что женщины занимают маргинальную позицию относительно социального порядка. Безумие – крайняя степень психического заболевания – имеет аналогичную позицию: оно составляет характерную черту для гениальности, божественности и/или для ужасов ада и дьявола. Оно иррационально и в случае возникновения должно быть изгнано, даже если его потребности, как в премодернистской идиллии Фуко, все еще удовлетворяются в пределах сообщества, подобно потребностям женщин; тем не менее оно находится вне общественного закона и порядка. На протяжении большей части человеческой
