этот импровизированный кабинет выходил и зев русской печи, поэтому тут с открытой, разумеется, заслонкой трубы мне позволялось сколько угодно курить. Это ли не мечта всякого алкоголика?! Часа через два-три он возвращался с продуктами и выпивкой и звал меня донести полные пакеты. Вот и все. Потом мы обедали под яблоней в саду и начинали прослушивать и перечитывать наговоренное мной за утро. Кое-что исправляли, кое-что выбрасывали, или он требовал добавлений. В ходе этих "творческих" дискуссий мы (или я одна) напивались и… И с утра все начиналось сначала.
Они просчитались в том, что я-то местная, а городок маленький, меня тут каждая собака знает. Однажды, выкуривая первую без фильтра сигарету, я услышала кроме соловьиного пения со щебетом скворцов и воробьев убойно медленное шарканье по дроге за изгородью. Тут надо понять, ведь меня переполнял сладкий эфир счастья, которым при переизбытке почему-то непременно хочется поделиться с ближними. Я выглянула в щелочку. Так и есть – по улице плелся как всегда убитый горем Пикадор, длинный, тощий и сутулый, как вопросительный знак. Вообще-то он обитал в другом районе, В Огрызково, там он обитал в однокомнатной квартире с отключенным отоплением, электричеством и водой, а так же с огромным долгом коммунальщикам, который раз в год частично оплачивала его сестра.
– Пика, ты, что ли? – крикнула я в щелочку. Он остановился, озираясь. – Я тут! Иди к забору!
Он естественно притащился:
– Ты, что ли, Балаболка?
– Ну а кто еще, ха-ха!
– Что ты тут делаешь?!
– Живу тут! Ха-ха! Починиться не хочешь?
– А-то!!
Я подала ему поверх ограды бутылку:
– Тяни пока это! У меня есть и покрепче, но в доме. А друга будить неохота. А тебя куда несет?
– Так у Ольки, моей бывшей, тут от матери дом остался. Она его сдает… – он основательно приложился. – Ну и гадость!.. А закурить есть? – вернул мне пузырь.
– Есть, дорогой мой! Все есть! – я просунула сигареты с зажигалкой. – Фильтр оторви! Жаль, что мой спит, я пригласила бы тебя! А что ты там у Ольки забыл?
Пикадор закурил, в голосе появилось блаженство:
– Ну, она там убирается… Ей иногда наливают съемщики…
– Ясно. А далеко это?
– Да вот, два дома по той стороне пройти!
– Вот не знала! – я добила пузырь. – Мой друган скоро поднимется и свалит по делам. Тогда я тебя кониной угощу!
– Кониной?! Ну ни хрена ты устроилась?! А со жрачкой как?
Страсть набивать утробу у Пикадора стояла на втором месте по значимости. После неуемной тяги к алкоголю и табаку. На третьем месте было ничегонеделание. Последнее, как и предпоследнее, приходилось преодолевать во имя основы – спиритус вини.
Естественно, что он сумел дождаться отъезда моего (якобы) Артёма. Возможно даже, что он и наблюдал за этим действом из-за Олькиной изгороди.
Меня же эта встреча своротила с привычной колеи повествования, я уже не могла продолжить свою болтовню в микрофон, просто глотала кислое вино, экономя коньяк и перечитывая уже наговоренное, и ждала. Очень уж я соскучилась по общению с местными выпивохами!
Уезжая, Артём всегда запирал жестяную калитку на замок, простейший шнейперный, ха-ха! Тем более, что механизм находился внутри, с моей стороны, и ничем не был прикрыт.
Мы выпили, посудачили за житуху, я узнала, кто еще из знакомых попал в дурку с белой горячкой, а кто и дал дуба. Что в нашей дурке теперь лежат с кронавирусом, а местных психов отсылают в Бурашево, где у нас областной городок умалишенных. Помянули всех. И не всегда хорошими словами.
А потом Пикадор разглядел вдруг комп с микрофоном и ксероксом:
– Ну ни хрена себе! У Олькиной жилицы точь такая же фигня стоит! И она целыми днями из нее листы вынимает!
В мою уже нетрезвую душу хлынули ледяные струи подозрений:
– Я могу увидеть эту жилицу?
– А че нет?! Погнали!
Если у Пикадора оставалось с десяток коричневых зубов, то у его бывшей их не было уже вообще. Поэтому, когда мы заявились и объявили свои пожелания, она прошамкала:
– Шмотреть нижжа! Они там шекшом жанимаютша!.. – и для убедительности похлопала правой ладонью сверху по левому кулаку.
Мы пришли не с пустыми руками и угостили беззубую. От этого она подобрела:
– Ешли хошь, можно в окно позыркать!.. – и скабрезно захихикала. – Кама-шутра!..
После чего мы обошли крохотный домишко, и по одному заглянули из куста сирени в освещенное электричеством помещение. Там хорошо знакомая мне парочка, Татьяна с Артёмом, трахалась хорошо известным мне способом – он всегда любил, чтоб партнёрша сидела на нём сверху.
Разумеется, я мгновенно протрезвела. Во всех смыслах.
Завершение
Что добавить ко всему рассказанному…
Подполковнику Кабыстоку бывшая жена (или ее высокопоставленный муженек) купила однокомнатную квартиру на окраине Твери. Матвей Егорович немного жалеет лишь об утраченной библиотеке, занимается по утрам Ушу и гуляет после двух чашек чая Тигуанинь (Железной Богини) и мечтает о Да-Хун-Пао (Большой Красный Дракон), который стоит 700 000 $ за кило.
Ева каким-то образом сумела избежать уголовного преследования (кровь знаменитого отца!) и уехала к еще живой маме в свободную теперь Эстонию. Разумеется, первое время она была не в себе, теряла нить разговора, выпивала и потихоньку поплакивала в подушку ночами, но когда узнала от Серого список всех жертв и отношений Витюнчика с матерью, просто разозлилась. Разозлилась и поступила в Театр, хотя была и при деньгах. Или потому и смогла поступить. И ещё купить шикарный особняк для матери, так и не ушедшей на законный покой.
Виола дождалась настоящего Владимира из заключения и поселилась с ним в родном ей Огрызково, в съемном пока еще доме. А раненого Николая Косимова, выдававшего себя за него, кто-то тихо задушил в Вышневолоцкой больнице, не смотря на вооруженную охрану.
Зюйд-Веста со всеми воровскими почестями похоронили на Новодевичьем в Москве.
Лжемайора якобы Синицына со лжекапитаном якобы Гайдуком, оказавшихся мелкими служащими посольства США, просто выслали из страны.
Ну а Серега Вронский, как был бомжом, так им и остался – отдал лимон бакинских Еве, а то, что было еще на другой, его личной карте (чуть больше семисот рябчиков), – Бологовкому детскому дому, хотя теперь у него же и другое название. А сам с так и неразоблаченной шпионкой Луизой Слим остался бомжевать в своем маленьком городке – сажать по весне огород, летом собирать грибы-ягоды и круглый год ловить рыбу в озерке. Они были очень горды тем, что берегли Человечество от того страшного изобретения – ПТО. Не зная, что некто в расстройстве чувств пытается отдать его общественности.
