вы перед ним сбросили с себя одежды! Ваше тело, дорогая, просто прелестно, нет ничего сладостнее ваших прекрасных форм! Надо быть окончательным олухом, как мой Этьен, чтобы не вкусить от таких щедрот… с единственной целью досадить мне!
– Существует ли что-нибудь, о чем вы не разузнали? – прошептала пунцовая от стыда Гортензия.
– Я всегда знаю то, что мне надо. Иногда полезно подслушивать у дверей…
– Подобно какому-нибудь лакею?
Презрительным пожатием плеч маркиз отмел оскорбление.
– Мне не приходилось слишком стараться. Ваш, гм, супруг кричал достаточно громко. Ко всему прочему, я ожидал от него чего-то в этом духе, зная его ничтожность, и уже, признаюсь, начинал лелеять некую мысль, весьма для меня приятную: а что, если мне самому подарить себе наследника, но тут увидел, что вы бегом выскочили из дома. Ваш белый наряд помог мне проследить за вами, и то, что я обнаружил, открыло передо мной иные горизонты…
– Это бесчестно с вашей стороны! – закричала Гортензия. – Какая низость! И вправду вы – чудовище…
– Вы так считаете? Я, напротив, думал, что веду себя весьма покладисто. Ведь вы моя должница: я подарил вам два месяца утех… совершенно запретных, положим, и, однако же, не воспротивился этому.
– С чего бы?
– Но ведь существуют очевидные вещи, – рассмеялся маркиз. – Не всегда ребенок получается с первого раза. А мне было важно, чтобы семя пустило корешки. Остальное вам известно…
– А вот Этьен ничего не знал…
– Само собой… и мне не слишком понятно, что за муха его укусила. Повеситься, потому что его хитренький план мести не удался?.. Смеху подобно!
– Нет. Он повесился, потому что любил меня, а я внушила ему ужас. Он подумал, что я отдалась вам.
– Надо же! Можно предположить, что у него было больше ума, чем казалось… В подобном случае, вероятно, мне бы и следовало действовать в согласии с первоначальной идеей? Очень хотелось бы лицезреть вас снова в том обличье, в каком я вас видел в ту прекрасную ночь… Но только поближе. Что вы скажете, если это произойдет здесь, в комнате?
Он сделал шаг к ее постели. С искаженным от ужаса и отвращения лицом Гортензия выпрыгнула из кровати, на лету подхватила халатик и плотно завернулась в него, сожалея, что это не кольчуга.
– Подите вон, слышите?.. Выйдите отсюда. Меня от вас тошнит!..
Маркиз поднял очи горе.
– Боже, какие выражения. Я ни в коем случае не советовал бы вам прибегать к ним, если вы желаете время от времени видеть своего ребенка! Поскольку именно это и следует вам зарубить на вашем хорошеньком носике: у меня теперь есть наследник, которого я желал. Он поможет мне добыть ваше состояние, считайте, что оно уже у меня в руках. Следовательно, отныне я в вас совершенно не нуждаюсь…
– Это угроза?
– Что вы, отнюдь. Скажем… замечание по поводу очевидных обстоятельств. Вам даже трудно вообразить, сколько женщин погибает от родильной горячки в этом отсталом краю. Вы же разрешились от бремени слишком быстро, чтобы можно было поспеть за доктором… И в нашем замке станет одним несчастным случаем больше…
Отважно сражаясь с охватившим ее паническим страхом, она нашла в себе смелость дерзко возражать бессовестному негодяю, которому сознание собственной безнаказанности позволило сбросить наконец личину.
– А вам не приходит в голову, что слишком часто происходящие у вас несчастные случаи могут привлечь внимание правосудия? Ведь вы, маркиз, – всего лишь один из подданных, как и любой другой! И мы живем не при старом порядке, хотя король и пытается возродить его из пепла. Император Наполеон, мой крестный, издал Гражданский кодекс, и французы уже привыкли повиноваться тому, что в нем написано. Никто не имеет права ставить себя вне закона…
– Отнюдь. Я имею такое право, ибо не признаю законов узурпатора…
– …которые стали тем не менее и законами Людовика Восемнадцатого!
– Я не желаю ничего об этом знать!.. И потом, довольно разговоров! Дорогая моя, запомните хорошенько следующее: если вы намерены однажды повидать вашего сына и даже если вам угодно, чтобы я разрешил вам еще сколько-нибудь пожить на этом свете, придется выказывать немалое сердечное расположение к моей персоне, и даже более нежели расположение!
– Что вы хотите этим сказать?
Неторопливо, шаг за шагом, он стал приближаться к ней. Она так же медленно отступала, пока не уперлась спиной в комод. Сердце громко стучало в груди, а перед собой она видела бегающие глаза маркиза, все ближе и ближе… Ей показалось, что сейчас он упрется в нее, но она ошиблась: он остановился, не доходя, но все же достаточно близко, чтобы она ощутила на себе его дыхание.
– Что в тот вечер, когда мне придет фантазия постучать в вашу дверь, а она не должна быть заперта… – И чтобы не оставить сомнений в своих намерениях, он погладил ее левую грудь…
Вне себя от ярости и отвращения она плюнула ему прямо в лицо.
– Кровосмешение? Вы имеете наглость предложить мне стать вашей любовницей… дядя? В вашем-то возрасте?.. Это может убить вас. Подумайте хорошенько!
Он отстранился, небрежно обтер щеку платком и улыбнулся.
– Кровосмешение? Ну да… Я так жалел, что не смог истинным образом доказать Виктории свою любовь. А как хотелось!.. Но она убежала, а вас я держу крепко, притом вы еще прекраснее ее! Что до возраста, для Лозарга он не имеет значения! Все мы – из крепкого дерева. Хотите пари, что я подарю вам по крайней мере еще одного ребенка?..
Он разразился смехом. Потом дверь тихо затворилась за ним, но щелканье ключа, повернувшегося в замке, дало понять Гортензии, что с этой минуты она пленница. Напряжение, до сих пор поддерживавшее ее перед лицом палача, внезапно спало. Колени ее подогнулись, и она рухнула на ковер…
Когда Гортензия пришла в себя, первым ее побуждением было доплестись до окна и попробовать его открыть. Но она была еще слишком слаба для такого усилия. Она стояла, упершись обеими руками в каменный средник, деливший окно надвое, глядя на бурные потоки воды, с утра обрушившиеся на замок и, как в кошмарном сне, затопившие всю округу… Ей снова захотелось измерить, высоко ли над землей окно, но она и так знала, что это напрасный труд. Даже связав концами все простыни, она не смогла бы достигнуть дна обрыва. И в том состоянии слабости, в какое ее повергли испытания минувших дней, руки не выдержали бы веса тела, ставшего, однако, на удивление легким… Отчаявшись, она упала на колени перед стоявшим у кровати распятием из черного дерева и слоновой кости и
