— Отец! Погиб! Погиб навсегда! Но этого не может быть! Спасите его, молю вас, хотя бы из жалости…
Но видя презрительное молчание клерика, молодая девушка сразу вспомнила свое похищение. Она узнала Иеремию Скидэма. Она увидела себя во власти ужасного существа, так настойчиво преследовавшего ее с самого начала переезда… С ее губ сорвалось невольное восклицание:
— Но кто же вы? И что вы от меня хотите?
— Вы это сейчас узнаете, — произнес, наконец, незнакомец грубым тоном. — И после небольшого молчания продолжал:
— Вы меня считаете американцем и служителем вашего Бога. Я же ни тот, ни другой. Боги, которым я служу, гораздо могущественнее вашего. Имя мое Сукрийяна и я служу Кали, богини смерти!
Дебора подняла голову и с выражением удивления смотрела на непроницаемое лицо своего похитителя. Имя, только что произнесенное им, это проклятое имя, было слишком хорошо знакомо ей. Значит, все это правда, слова ее отца не результат расстроенного воображения? Факир, которого она видела в Чикаго, на самом деле только спал в лаковом ящике. И он проснулся! Но когда, как? По какому чуду?
И как бы отвечая на ее мысли, Сукрийяна начал говорить отрывистыми фразами. Он рассказал свою фантастическую одиссею, как внезапно разбуженный в Чикаго, в лаборатории Токсона, неизвестной ему, но без сомнения, магической силой, он по какому-то чуду услышал завещание ученого, из которого узнал о своей судьбе. Он рассказал, как присвоил платье и доллары мистера Токсона, как он ориентировался в большом городе и, наконец, одевшись клериком, вовремя прибыл в Нью-Йорк, чтобы занять место тоже на «Лаконии».
От его рассказа мисс Деборой овладел страх, увеличивающийся с каждой минутой. Однако, пересилив себя, она дрожащим голосом спросила:
— Но что же, наконец, вы намереваетесь сделать со мной?
— Святилище богини Кали осквернено твоими соотечественниками. Сива ждет отмщения. Я уже принес в жертву твоего отца и всех находящихся на «Лаконии» неверных. Но этого все — таки мало. Чтобы искупление было полным, нужно самую чистую жертву принести божеству по нашим обрядам. Этой жертвой будешь ты: твоя бледная, чуждая нам кровь, смягчит гнев наших богов!
Глаза индуса метали молнии, на лице его, сделавшемся отвратительным, была написана ярость и казалось, что он уже хочет своими длинными скелетообразными руками тащить добычу на смерть.
Дебора была одна, без всякой возможной помощи, и она быстро решилась: лучше покончить с собой сейчас же, чем подвергнуться позднее страшной участи. Одним прыжком она поднялась, протянула вперед руки и приготовилась броситься в воду.
— Папа, вскричала она, я иду к вам!..
Но Дебора не окончила этой фразы: сильная рука оттащила ее; тщетно она боролась, напрягая все свои силы — страшный враг душил ее, прижимая к своей трепетавшей груди. Она чувствовала на волосах его порывистое дыхание… Шлюпка, лишенная руля, страшно качалась, черпая бортами, поднявшееся волнение грозило затопить ее. Сукрийяна увидел опасность. Держа одной рукой совершенно растерявшуюся девушку, другой пытался поднять крышку ящика, чтобы заключить в него Дебору.
Внезапно, он испустил крик изумления и бешенства.
От внутреннего давления тяжелая крышка как бы сама собой неожиданно открылась — и из ящика поднялся человек. Два сильных удара кулаком обрушились на череп индуса, оглушили его, и он, выпустя молодую девушку, покатился на дно шлюпки.
Освобожденная мисс Дебора испустила крик радостного удивления:
— Эдгар! Кузен!
Но Пензоне, — так как это был он, — не отвечал. Не давая времени факиру прийти в себя, он схватил его и, подняв, вровень с головой, как какой-нибудь тюк, далеко бросил в волны.
Едва море поглотило тело Сукрийяны, как Пензоне уже сидел на веслах и сильно греб. Двумя взмахами он направил шлюпку по течению волн. Опасность миновала, но все — таки положение было не из хороших. Беловатая линия прибоя волн обрисовывала обрывистый берег, к которому течение несло шлюпку. Это были рифы, покрытые морской пеной, выступавшие стеной между твердой землей и хрупкой лодочкой. Достигнет ли она суши, прежде чем без риска пройдет через эти рассеянные щедрой рукой природы скалы?
Мисс Дебора, недоумевающая и вместе с тем радостная, настойчиво допрашивала кузена.
— Вы, — говорила она, — вы здесь? Каким образом? Да вы ли это?
— Я самолично, кузина, к вашим услугам, как видите, — отвечал храбрый юноша. — К счастью, я проснулся вовремя, чтобы вырвать вас из когтей этой старой обезьяны. Но кто же мог предположить, что он возвратится из другого мира, откуда никто не приходит, и что вся эта история с факиром и его летаргическим сном, есть чистейшая правда?
— Дорогой Эдгар, — возразила Дебора, — я вам обязана жизнью. Благодарю вас, дайте мне пожать вашу руку. — Если вы ничего не имеет против, кузина Дебби, я предпочел бы просто поцеловать вас в обе щеки, как это делают у нас в Нормандии.
— От всего, сердца, — сказала она и подставила свои побледневшие щечки, на которых молодой человек запечатлел два крепких поцелуя. Но Дебора, вспомнив об отце, начала плакать и, рыдая, склонилась на плечо кузена.
— Бедная Дебби!.. Я понимаю вас!.. Я все слышал, — тихо произнес Эдгар, — сам сильно растроганный. — Я любил вашего отца, как родного. Если хотите, будьте моей сестрой и мы никогда более не расстанемся…
Она отвечала только рыданием; однако, несколько утешенная этими простыми словами и уступая вполне естественному любопытству, стала снова расспрашивать Пензоне. Странное объяснение, услышанное ею от факира во время их быстрого и краткого разговора, позволило ей без труда догадаться о смелом поступке своего кузена, не хотевшего присутствовать при их отъезде. Но каким образом он, решившись с таким риском следовать за ней, мог пробыть целую неделю в этом узком гробу? Каким образом он вышел именно в тот момент, когда она почти погибала в руках чудовища, хотевшего принести ее в жертву своему божеству? Пензоне, работая веслами, быстро рассказывал ей свои приключения. Он сказал ей, как ему пришла мысль, чтобы не выходить из своей добровольной тюрьмы, взять с собой порядочное количество химических продуктов, в изобилии находящихся в лаборатории дяди, как то: питательные лепешки с некоторой дозой изобретенного доктором Токсоном наркотического вещества. Благодаря именно этому последнему препарату он мог на все время переезда погрузиться в летаргический сон, как раз подходящий к его планам.
— Но, — спросила молодая девушка, — как же вы проснулись? Проснулись на исходе только шестого дня?
— Чтобы иметь шести — семидневный сон, ответил Пензоне, — я разделил дозу приема. Часа два назад мой сон само собой стал понемногу рассеиваться. Ко мне возвращалось сознание. Мысли были еще не ясны, и я сначала испытывал жестокий ужас. Я стал считать себя заживо погребенным! Но скоро возвратилось полное сознание, и я успокоил свои смешные опасения. Моя лаковая тюрьма качалась странным образом. Более свежий воздух доходил до меня через отверстия в ящике. Я сделал усилие выйти из своей онемелости, — напрасное старание! Я был еще парализован принятым наркотиком. Я слышал все, что происходило вокруг меня, шум моря и ветра, ваши отчаянные вопли, угрозы Сукрийяны… Я понимал, я догадывался обо всем: о пробуждении факира, гибели парохода, — и не мог сделать ни малейшего движения, ни крикнуть… Это было ужасно!..
— Слушайте!.. — внезапно прервала его Дебора, вы ничего не слышите, Эдгар? Крик о помощи…
— Крик чайки, должно быть, ответил — Пензоне.
Но, вглядываясь в волнующуюся поверхность моря, молодая девушка заметила, что по направлению к шлюпке волны несут обломки разбитого парохода. — Смотрите же, Эдгар, — сказала она после некоторого молчания, — не видите ли вы человека, цепляющегося за этот плывущий предмет? Это, без сомнения, один из пассажиров бедной «Лаконии». Быть может, мой отец…
И луч надежды заблистал в ее глазах, жадно устремленных на волны. Обломок мачты, несомый капризными волнами, то всплывал, то скрывался, но с каждой секундой очертания его становились все яснее, и уже Пензоне быстро греб к нему навстречу. Прошло несколько томительных минут. Лихорадочным жестом мисс Дебора указывала своему кузену направление и, свесившись за борт, казалось, хотела в своем горячем желании, сократить расстояние. Вдруг она испустила радостный крик:
— Отец, отец! Эдгар, скорее, скорее!
Не оборачиваясь, чтобы удостовериться, не поддалась ли кузина иллюзии, Пензоне сделал нечеловеческое усилие над своей мускулатурой, которую, к счастью, не слишком ослабил продолжительный пост.
— Папа, мужайтесь, мы здесь! — кричала Дебора.
Легкое суденышко летело по гребням волн. Через несколько смертельно долгих минут оно коснулось обломка мачты, и Пензоне сложил весла. Перевесившись за борт, он схватил почти безжизненное тело и втащил его в шлюпку.
