Фараси усмехнулся. Уголками губ. Едва заметно. Не глядя на сына. И покачал головой, как бы выражая сомнение в том, о чем говорил принц, как бы желая опровергнуть все слова принца. Фараон сказал:
– Нет.
Хотя это «нет» и было произнесено спокойно, негромко, принцу показалось, что обвалился потолок. «Что слышат мои уши?» – подумал Мернептах.
– Я скажу тебе нечто, – бесстрастно продолжач фараон, – нечто такое, что сослужит тебе хорошую службу на троне. Я скажу тебе нечто, что сделает тебя воистину великим. Выше меня. Чтобы великим ты был сам по себе, а не двойник твой, созданный моими слугами для сказок и песен.
Мернептах казался смущенным. Неужели фараон решил покрыть позором свое имя, отрицая величайший из своих подвигов?..
– Я скажу тебе о битве, сын мой, скажу о битве, сделавшей меня солнцеподобным в глазах смертных. Но я расскажу тебе правду о битве при Кодшу. И эта правда сделает тебя достославным из всех фараонов, сидевших на троне Верхнего и Нижнего Египта… Да, я осадил этот город, который на дороге в Нижний Ретену. Я осадил его. Я подошел к стенам Кодшу, пройдя через пустыню с моими отрядами, дыша песком и размалывая песок на зубах. И в глазах моих был песок, и я смотрел через камни, которые были в моих глазах. И веки мои покраснели и чуть не кровоточили. Но я шел вперед во главе отряда Амона, а за спиною у меня были отряды Ра, Птах и Сутех. Я несся, как птица Нехебт, потому что был молод и не знал усталости, ине было золота на коже моей и в крови моей, как сейчас.
Фараон говорил медленно, словно берег свои силы, что было не удивительно в его девяносто лет. На лице его было золото, и в крови его было золото. А в глазах горел огонь: это жар сердца изливался через них.
– А когда я подошел к стенам Кодшу, я не увидел Метеллу-азиата. Войско его скрылось, точно мышь при виде тигра. И я приказал разбить лагерь и расставить вокруг боевые колесницы. Но вот откуда ни возьмись кинулись на нас азиаты, и смяли они мой лагерь. И я оказался один против врага… Это правда.
– Знаю, – сказал Мернептах.
– Ты ничего не знаешь, – проговорил фараон, по-прежнему глядя прямо перед собою и словно в воздухе читая тайные письмена. – Ты не знаешь всего, но тебе даны уши, чтобы ты слышал то, что услышишь… Да будет тебе известно, что в тот день я бился, как лев. И одним глазом смотрел на юг. Я смотрел на юг, и не видел пыли, и не видел войска моего. А вокруг были враги. Напротив, на том берегу Оронте, стоял сам Метелла и с ним войско – восемь тысяч пращников, тяжело вооруженных, и лучников тоже. Метелла стоял на том берегу и ждал моей смерти.
Принц поднял руку, желая показать, что крайне неприятно слышать о смерти истинного льва, если даже речь идет о прошлом.
– Ты слушай, слушай, – строго сказал фараон. – Ты узнаешь истинную правду о битве, которая удивила мир, живущий под солнцем. И нет человека в мире, который не знал бы о той победе, и не было бы победы без меня.
Принц наклонился и поцеловал руку фараона, сухую, как пальмовая кора.
– Но, сын мой, если бы кто-нибудь из моих военачальников одержал именно такую победу, какую одержал я, я приказал бы казнить его без промедления. Слышишь?
– Слышу, – ответил принц.
– Понимаешь меня?
– Нет, – сказал принц.
Фараон почему-то глотнул воздуха. Как рыба на песчаном берегу. Он сказал:
– Дело в том – и ты запомни это, – что я проиграл битву при Кодшу. Я едва унес ноги. И слезы бессилия стояли у меня в горле. И сухие были глаза. Я до сих пор не уразумею: почему Метелла не убил меня? Почему не преследовал и не связал меня как пленника? Я не был в Кодшу. Не взял его. Потому что не смог. Видел его только вблизи, как вижу тебя. Когда я унес ноги с поля боя, когда увидел над собою штандарты отряда Ра и Метелла предложил мир, я сказал себе: это Амон-Ра дарует мне жизнь и отвращает от меня позор!
Мернептах стоял, скрестив руки, и глядел себе на кончики сандалий. Его смущала эта откровенность отца, и он не знал, как ему поступить.
– А когда я вернулся к нашей благодетельнице Хапи, – продолжал фараон, – и умыл лицо ее божественной водой, трубы играли победу, а писцы и ваятели уже прославляли меня на все лады. И семеры лизали мне руки, как псы. Битва при Кодшу была возвещена всему миру, я был вознесен выше небес. И я стоял рядом с солнцем, которое на небе, и братом моим был Амон-Ра. Жрецы не жалели в храмах благовоний, которые из Пунта и Офира. На храмах высекались победные надписи – от пола до потолка. А та, кто знал правду, были сосланы на рудники в Нубию, и они подохли, как голодные шакалы. И живописцы. И писцы… Вот как все было…
Фараон передохнул. Он посмотрел в решетчатое окно и заторопился:
– Зачем я все это говорю тебе, принц Мернептах?
Тон был особенно сухой. Официальный.
– Не знаю, – глухо сказал сын.
– Чтобы остерегался лгунов и вертящих хвостами добрых собак, – сказал фараон. – Они могут погубить наш великий дом и запросто отдадут страну врагам нашим. Ты слышишь меня?
– Да, – ответил принц.
Фараон прикрыл глаза и тихо сказал:
– Иди.
И указал плетью на дверь.
Мернептах вышел из зала, и нубийцы прикрыли за ним двери, тяжелые, точно каменные плиты. Джау нетерпеливо бросился к нему.
– Что случилось? – спросил он. – И отчего ты так задумчив?
Принц отвел его в сторону, к большому окну, из которого был виден весь двор и Дельта была как на ладони. Солнце вставало за просторами азиатскими, и поднимался пар над рекой.
– Джау, – сказал принц, – он был слишком откровенным.
– Так.
– Он сказал, что битву при Кодшу проиграл…
– Так.
– … а не выиграл.
– Скорей! – крикнул Джау и побежал в зал, увлекая за собой принца.
А когда они добежали… Когда они приблизились к трону, благой бог лежал, запрокинув голову и опустив руки, из которых выпали знаки царственной власти. Золото, золото покрывало лицо фараона, и он уже был подобен мумиям, которые в пирамидах.
– Вознеслась душа, – проговорил жрец.
Принц стоял в полной растерянности. И он услышал как сквозь стену слова Джау, обращенные к новому фараону:
– Твое величество, свершилось предначертанное. И это должно было быть именно так, ибо откровенность его была чрезвычайной. Так может говорить благой бог только перед смертью. И он хотел помочь тебе, потому что был великим воином!
– Ты так думаешь? – спросил Мернептах.
Жрец промолчал.
1965
Чудак
Олень был съеден. Обглодан до последнего суставчика. Женщины убрали кости.
В шикарную гостиную принесли холодной воды, подслащенной диким медом. Вода аппетитно булькала в мешке из медвежьей шкуры, напоминавшей бурдюк.
Комната была вырублена в прочной суглинистой скале. Яркий свет врывался из входа диаметром с обруч сорокаведерной бочки. Густо пахло дымом, подгоревшим мясом и шкурами, которыми была устлана гостиная. В общем, это жилище вполне соответствовало тому высокому положению, которое занимал Ахаун – вождь мудрого и живучего племени. Это племя занимало небольшой уголок на том самом месте между Тигром и Евфратом, на котором за пять тысяч лет до этого счастливо коротали свой век Адам и Ева.
Ахаун, мужчина лет тридцати, неторопливо обсосал пальцы своих рук, только что беспощадно ломавших оленьи ребра. Хитровато улыбнулся и сказал своим гостям:
– Как видно, всем понравился олень…
Здесь находились только лучшие: лучший зверолов, лучший метатель камней, лучший охотник на барсов, лучший следопыт, сильнейший борец, лучший скороход.
– Да, да, да! – гаркнули гости в один голос.
– Червячка заморили? – спросил хозяин.
– Да, да, да! – сказали гости.
– А там жарится еще один, – порадовал хозяин.
Гости оскалили зубы, от души приветствуя нового оленя.
Борода у Ахауна достигала пупа. За трапезой он ее перекидывал через левое плечо. Но что может быть приятней после еды, чем запустить пятерню в бороду и чесать ее этак медленно, этак основательно, время от времени грубовато подергивая ее? Знаете, от удовольствия мурашки по пяткам бегают…
Ахаун сказал:
– Но прежде я хотел бы, чтобы вы послушали одного чудака…
– Чудака? – спросил зверолов.
– Чудака…
– Как это – чудака? – словно бы не расслышал лучший метатель камней.
– Вот так – чудак! – Вождь племени чуть не продырявил себе указательным пальцем висок, чтобы показать, какой же это непроходимый чудак.
– Где же он? – сказал следопыт, шмыгая носом, точно чудак должен был пахнуть как-то особенно.
– Он ждет на лужайке. Перед моим домом.
Охотник на барсов вышел из пещеры, чтобы привести этого чудака.
Ахаун сказал:
– Вы сейчас услышите нечто, но вы не смейтесь. Изо всей мочи крепитесь. Не вздумайте хохотать. Вы меня поняли? Слушать серьезно…
– Поняли, – сказали гости.
– То есть и вида не подавайте, что он порет чепуху…
– Трудно, но постараемся, – сказал первый силач.
