Тэлби совсем опустил голову.
– Давайте думать позитивно. Кроме того, что Дэниелс какое-то время жила у Уэстон, единственной связью между ними остается любовь к животным. Что скажешь, Пол?
– Согласен, – отозвался инспектор Хитченс. – Осмотр сарая на ферме «Рингхэмский хребет» нашими силами и представителями Королевского общества защиты животных подтвердил подозрение, что он использовался для собачьих боев. По нашему мнению, Дженни Уэстон знала, что там происходит. Возможно, она проходила мимо, оказавшись на пустоши в позднее время. Она сообщила эту информацию в Общество защиты животных и заявила, что у нее есть фотоулики. Приходила ли она на ферму в дальнейшем, мы не знаем. Сделала ли Дэниелс то же самое, мы также не знаем. Однако специальное следственное подразделение общества передало нам список известных или предполагаемых участников собачьих боев. Среди них есть довольно-таки неприятные типы, и один-два нам даже известны.
– Один из них – Кейт Тисдейл? – спросил Купер.
– Да, его имя есть в списке. Сегодня проводится операция «Намордник». Мы собираемся сделать несколько арестов.
Когда Бен Купер вернулся в отделение, там находился сержант Дейв Ренни. Своим видом он как-то не вписывался в рабочую обстановку – больше было похоже, что он сидит дома перед телевизором и смотрит «Улицу Коронации»; казалось даже странным, что на нем нет домашних тапочек. Купер заметил на столе Ренни кипу бумаг – бланки, криво заполненные от руки шариковой ручкой. Иные из них выглядели довольно безграмотно.
– Это что такое, сержант? Свидетельские показания?
– Анкеты, – ответил Ренни. – Утренняя и дневная смены передали. Я только что вынул их из ящика в буфете.
– А, про торговые автоматы.
Купер взял несколько анкет.
– Ну и что говорят?
– Я еще не смотрел. Но по-моему, народ в основном «за». Смотри, ассортимент вполне приличный – горячая еда, бутерброды, закуски, напитки. Все, что требовалось сделать, – выбрать, чем пользоваться. Поэтому, кажется, торговые автоматы – неизбежное решение, но на самом-то деле мы воспользуемся их ответами как основанием для проталкивания идеи. Умно, правда?
Глаза Купера округлились от удивления, когда он проглядел одну из анкет.
– Поразительно.
Ренни кивнул.
– Удивительно, что начальство собирается со всем этим делать.
– Сержант, здесь написано, что хотелось бы горячей пищи, но горячие женщины были бы предпочтительнее.
– Ну, Бен, ты же знаешь, как это бывает, – фыркнул Ренни. – Всегда находится кто-то, кому нужно постебаться, и не важно над чем.
– А в графе «другие предложения» просят поставить автоматы по продаже кондомов и выделить место для использованных шприцов.
– Возможно, придется убрать парочку анкет, прежде чем показывать их главному инспектору, – сказал Ренни.
– Кстати, а кто это писал?
– Бен, все анкеты анонимные.
– И это разумно?
– Ты знаешь не хуже меня: если люди должны указать свое имя, то от них ничего не добьешься. Копы очень не любят подписываться под чем-то, что выглядит официально.
Купер продолжал листать анкеты.
– Смотри, как здесь написано слово «фруктововкусовой».
– Просто не верится, что люди бывают такие неграмотные. Что случилось с образовательной системой?
– Да ты только на почерк посмотри! Графолог умер бы от счастья при виде такого образчика. Скорее всего, это писал какой-то психопат с манией убийства.
Ренни бросил взгляд через плечо Купера и нахмурился. Потом он принялся старательно перекладывать остальные анкеты. Одни были написаны ярко-красными чернилами, у других на полях были намалеваны непристойные рисунки. Попалась даже оскорбительная карикатура на Колина Джепсона. Была анкета, сделанная под анонимное письмо – вырезанные из газетных заголовков слова наклеили так, что получилось сообщение: «У вас есть десять минут для эвакуации буфета, пока не взорвались стейк и пирог с почками».
– В этом отделении почти каждый тянет на психопата, – кисло заметил Ренни. – Ни одной нормальной анкеты.
Купер не ответил. Он все еще рассматривал анкетный бланк, который крепко сжимал в руке, так крепко, что бумага немного смялась и едва не порвалась под пальцами.
– Слушай, сержант, – сказал он, – я возьму этот лист?
– Делай, что хочешь, – пожал плечами Ренни, – от них все равно пользы…
Тодд Уининк тоже собирался на скотный рынок. Правда, он не делал никаких к тому приготовлений, разве что съел на скорую руку сандвич. Несколько капель томатного соуса упали с булки на стол. Бен Купер взял его за плечо и пристально посмотрел в глаза. Никто из них не произнес ни слова, пока они не вышли в коридор.
– Бен, ты что?
– Выйдем на улицу. Кофе попьем.
– Ну а если я не хочу кофе?
Уининк попытался остановиться, но Купер сжал его локоть и подтолкнул к выходу.
– Все равно пойдешь, – сказал он.
– Бен, тебе не кажется, что ты слишком настойчив? И я уверен, приятель, что мне это не нравится.
– Нам с тобой есть о чем поговорить.
– Ты меня пугаешь. Ты постоянно готов поговорить?
Кафе Мэй находилось на Уэст-стрит, узенькой улочке, сбегающей по крутому склону холма к Клаппергейтскому торговому центру. Оно было уютным и не особенно привлекало туристов. Надпись на окне гласила «Итальянская кухня», но ее слегка замазали с левой стороны белым, когда в прошлый раз переклеивали обои на кухне, и теперь она выглядела не особенно убедительно.
Купер много лет ходил к Мэй. Он помнил время, когда надпись на окне только появилась, – это случилось как раз после того, как Мэй и ее любовник, Фрэнк, вернулись из четырехдневной поездки в Рим. За эти четыре дня Мэй открыла для себя макароны. Она вернулась назад в Эдендейл, полная рассказов о совершенно потрясающих феттучино и фунгини. В меню появился целый ряд блюд из макарон, нацарапанный синей шариковой ручкой, которая со временем так выцвела, что невозможно стало разбирать слова. Теперь от итальянского влияния осталось лишь слово, похожее на «тальятелле». Оно было приписано сбоку на полях, рядом со стейком и чипсами. Но при желании, чтобы зарекомендовать себя у Мэй, достаточно было просто заказать макароны.
В кафе сидела лишь супружеская пара средних лет, молча пившая чай за столиком у прилавка. У женщины были полиэтиленовые мешки, полные продуктов из магазина Сомерфилда, а у мужчины был такой пустой взгляд, словно он изо всех сил желал оказаться где-то очень далеко отсюда. Они посмотрели на детективов и отвели глаза в сторону, чтобы не привлекать к себе внимания.
Купер заказал две чашки кофе – черного и крепкого, какой всегда делала Мэй.
– По поводу твоих проблем, Тодд… – сказал он.
– Я бы предпочел, чтобы ты держал рот на замке, дружище, – перебил его Уининк. – В любом случае это старая история. Я и раньше тебе это говорил.
– Ты кого-то подставил?
– Просто чтобы подтолкнуть дело, Бен. Другие сказали бы, что это не имеет значения, если подозреваемый виновен. Мы не можем поймать их, отбросив некоторые технические детали, верно? Ты знаешь, что такое суды, – не говоря уж о чертовом Обществе защиты преступников. Понятно, когда парниша готов маленько отдохнуть в Дерби. Так в чем проблема?
За прилавком стояла сама Мэй, крупная женщина, лет за пятьдесят. От кухонного жара ее лицо все время было красным, а большие, широко расставленные груди, выпиравшие из-под голубого фартука, напоминали две перевернутые супницы. Волосы ее сейчас были выкрашены в неопределенный бледно-соломенный цвет.
– Тодд, есть люди, у которых на тебя зуб. Если они получат шанс…
Уининк вытянул вперед руки.
– А вот с этого места поподробнее. Друзья для того и нужны. Хотя, конечно, Бен, я рассчитываю, что ты не будешь болтать где попало. Пока мы держимся вместе, с нами ничего не сделают.
– А должны что-то сделать?
– Должны? Ты что, не видишь, что над нами все смеются? На прошлой неделе мне вставили за то, что я оскорбил заключенного. Я назвал его шотландской свиньей, и главный надрал мне задницу за расизм. Но он и есть шотландская свинья, Бен.
– Я знаю, это трудно.
– Трудно? Ты видел нормативы допросов? Не допускаются ни очные ставки, ни запугивание. Нельзя ни преувеличить значение улик, ни подчеркнуть серьезность преступления. Ничего нельзя. Просто куча дерьма. Кто мы для них, а? Стадо нянек?
– Обстоятельства требуют. Признания, полученного таким образом, суд не примет.
– Великолепно! Значит, мы должны говорить заключенным: «Не волнуйтесь, ничего серьезного, мы все равно вам ничего плохого не сделаем». Да, это, пожалуй, заставит их признаться. Я так и вижу, как они переворачиваются на спину и вываливают кишки, чтобы выручить меня, лишь потому, что я – милый человек.
