и прочих немцев; лакеи же в доме министра финансов и вовсе составили целый план переворота, пока их господа проводили совещание: начать тем, что свернуть головы «русским французам», обманывающим императора, выбрать кого поумнее и половчее из своих рядов и идти на врага – защищать Отечество, веру и государя. Вот в чём главная загвоздка – выбрать вождя! Пока он не явится, все разговоры останутся разговорами.
Они хотели Кутузова. Не верили в его бездарность. Теперь оскорбленный Барклай просится в отпуск, Беннигсен ябедничает на Кутузова, к которому якобы приводят распутных девок, наряженных казаками, Ростопчин, напротив, пишет, что Кутузов хуже мертвого и что какой-то бездельник подписывает за него бумаги, подделывая почерк, что Беннигсен интригует, чтобы стать главнокомандующим, Платов пьяница, а Барклай глуп…
У старика есть одно важное преимущество: он живучий. Подставит под удар мягкое место, лишь бы ему не проломили череп, будет искать брод, но не пустится вплавь, утопит другого, чтобы выплыть самому. Ему нет равных в плетении интриг. Если он сейчас перехитрит всех своих злопыхателей (бывших его восхвалителей), сия победа будет не менее важна для преодоления неприятеля, чем разгром его в сражении. Наполеона же предоставьте Александру.
* * *
«Господин брат мой!
Узнав, что брат посланника Вашего Императорского Величества в Касселе находится в Москве, я вызвал его к себе и побеседовал с ним. Я рекомендовал ему отправиться к Вашему Величеству, дабы известить Вас о моих чувствах. Прекрасного и великолепного города Москвы более не существует, Ростопчин приказал его сжечь. Четыреста поджигателей были пойманы с поличным; все заявили, что жгли по приказу губернатора и полицмейстера, их расстреляли. Пожар как будто прекратился наконец. Три четверти домов сгорели, четверть осталась. Такое поведение жестоко и бессмысленно. Имеет ли оно целью лишить нас запасов? Но сии запасы находились в погребах, куда огонь не смог пробраться. К тому же зачем уничтожать один из прекраснейших городов в мире, строившийся веками, ради достижения столь малой цели? Такого поведения придерживались со времен Смоленска, оно обрекло на нищенство 600 000 семейств. Пожарные трубы в Москве были испорчены или вывезены, часть оружия из Арсенала роздана злодеям, которые вынудили произвести несколько выстрелов из пушки по Кремлю, чтобы прогнать их. Человеколюбие, интересы Вашего Величества и сего большого города требовали отдать мне его на сохранение, раз уж русская армия не стала его защищать, там следовало оставить администрацию, управы и внутреннюю стражу. Так поступили в Вене (дважды), в Берлине, в Мадриде. Так поступили мы сами в Милане при вступлении в него Суворова. Пожары дозволяют грабеж, которому предаются солдаты, чтобы спасти уцелевшее из огня. Если бы я предполагал, что подобные вещи творятся по приказу Вашего Величества, то не писал бы Вам этого письма, но я полагаю невозможным, чтобы, при Ваших принципах, сердечной доброте, праведности мыслей Вы дали разрешения на подобные выходки, не достойные великого государя и великой нации. В то время как из Москвы вывезли пожарные трубы, там оставили сто пятьдесят полевых орудий, 60 000 новых ружей, 1 606 000 патронов для пехоты, более 400 тонн пороха, 300 тонн селитры, столько же серы и проч.
Я вёл войну с Вашим Величеством без озлобления: одна записка от Вас, до или после последней баталии, остановила бы мое продвижение, я даже пожертвовал бы выгодами от вступления в Москву. Если Ваше Величество еще сохраняет остатки былых чувств ко мне, Вы примете к сведению это письмо. Как бы то ни было, Вы можете быть мне только благодарны за отчет о том, что происходит в Москве.
Наполеон».
…Раненый старик Голохвастов с рассеченным саблей носом, Луиза и кормилица с Сашей сидели в открытой линейке, остальные шли пешком. Компания получилась порядочная: узнав, что Иван Алексеевич добыл пропуск из Москвы, несколько посторонних людей умолили его забрать их с собой под видом прислуги. Несколько улан верхами проводили Яковлева с челядью на Клинскую дорогу; завидев казачьи разъезды, пожелали счастливого пути и поскакали назад.
Казаки бросали похотливые взгляды на закрасневшуюся Дарью, однако до Клина добрались без происшествий. Линейка въехала во двор большого дома и остановилась; Луиза умоляющим взглядом смотрела в спину Ивана Алексеевича, поднимавшегося на крыльцо меж двух казаков, он не оглянулся. Снова начал накрапывать дождь; кормилица баюкала ребенка.
– Mon général, je voudrais vous parler en tête à tête.
– Vous pouvez vous exprimer ici, ces messieurs ont toute ma confiance[43].
Волконский, Иловайский 4-й, Бенкендорф рассматривали немолодого уже человека в синем охотничьем кафтане с бронзовыми пуговицами, почерневшем белье и грязных сапогах, небритого, изможденного, но с гордой посадкой головы и аристократической осанкой. Взгляд добряка Винцингероде из-под нависших светлых бровей был непривычно суров.
– Надеюсь, вы помните меня? – сказал человек. – Мы с вами состояли при великом князе Константине во время Итальянского похода.
Генерал кивнул.
– Так вот, у меня есть важное поручение к государю, и я надеюсь на ваше содействие. Дело в том, что… я был болен и не успел вовремя выехать из Москвы. Оставшись без крова и без средств к существованию, я был вынужден… обратиться за содействием к новым властям…
Винцингероде слушал, не перебивая. Яковлев собрался с духом и продолжал:
– Император Наполеон пожелал меня видеть и вручил мне вот это письмо для передачи государю. – Он достал из-за пазухи конверт с надписью: «À mon frère empereur Alexandre»[44]. – Он хочет войти в переговоры о замирении. Я… был вынужден дать ему слово дворянина, что сделаю всё возможное в моем положении, чтобы письмо дошло по назначению.
«Шпак, штафирка, фетюк, – говорили ему презрительные взгляды молодых офицеров. – Если бы мне удалось очутиться нос к носу с Наполеоном! Да я бы его… я бы…» Винцингероде нахмурился еще больше:
– Хотя мы старые знакомые, объявленное вами заставляет меня действовать как лицо, обязанное служебным долгом. Одно мое присутствие служит вам защитой от справедливого гнева здесь присутствующих. Врученное вам письмо я перешлю государю, но вместе с ним поедете и вы: я вас арестую. Весьма сожалею, что вы приняли такое поручение.
Генерал продиктовал Волконскому собственное донесение государю и приказал ему назначить офицера и конвойных для отправки арестованного на курьерских. Яковлева вывели во двор – проститься с семьей. В карих глазах Луизы промелькнули быстрой чередой радость, испуг, замешательство, тревога, отчаяние…
– Что делать с вашими? – спросил генерал Иловайский. – Здесь им оставаться невозможно, со дня на день ожидаем серьезного дела.
Стараясь не смотреть на Луизу, Яковлев спросил, можно ли доставить его людей в его ярославское имение? Вот только у него с собой нет
