Я получила ваше письмо. Правильная переписка была бы подвержена тысяче неудобств, а я должна соблюдать двадцать тысяч предосторожностей, и у меня нет времени писать опасные billets-doux[137].
Я очень стеснена… Я не могу рассказать вам все это, но это правда.
Я сделаю все для вас и вашей семьи, будьте в этом твердо уверены.
Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей и вместе с тем чувствую все бремя правления.
Знайте, что все проистекло из ненависти к иностранцам, что Петр III сам слывет за такового.
Прощайте, бывают на свете положения [очень] странные.
Записка Я. Штелина о последних днях царствования Петра III{113}
1762 г. 28 июня в 1 час по полудни. С развода в [Ораниенбауме] все поехали в придворных каретах в Петергоф, чтобы накануне Петрова дня присутствовать при большом обеде в Монплезире у ее величества императрицы и потом вечером принести поздравления и быть за ужинным столом.
2 часа. По прибытии в Петергоф дворец, в котором живет императрица с ее дамами и придворными кавалерами, найден пустым, и с удивлением услышали, что она еще в 5 часов утра потаенно уехала в Петербург всего Лишь с камер-юнгферою Катериной Ивановной Черногоротской и камердинером Шкуриным; находившиеся же при ней кавалеры и дамы ничего не знали о том до полудня.
Продолжительные совещания о том, что делать. Фельдмаршал [князь] Никита Юрьевич Трубецкой, канцлер граф Воронцов и граф Александр Иванович Шувалов отправляются по собственному вызову в Петербург с целью узнать, что там делается, и привезти положительные о том сведения.
3 часа. Решаются идти к каналу, находящемуся за дворцом, и на всякий случай иметь наготове шлюпки, яхту и штатс-галеру. Во время перехода по площади пристает к берегу поручик Преображенской бомбардирской роты Бернгорст, приехавший из Петербурга с фейерверком для Сансуси[138]. На подробные ему вопросы он отвечает, что при выезде из Петербурга в 9-м часу, слышал в Преображенском полку большой шум и видел, как многие солдаты бегали с обнаженными тесаками, провозглашая государыню царствующей императрицей, но, не обратив на то внимания, поехал, чтобы доставить фейерверк. Тотчас посылают по всем дорогам, идущим к городу, для разузнания адъютантов, ординарцев и гусар. Из числа их возвращаются очень немногие, и притом лишь с известием, что все входы в город заняты.
В Петербурге виден дым к стороне крепости: вероятно, от пушечной там пальбы.
В 4 часа, по слуху, что в главе петербургского возмущения находится гетман граф Разумовский, посылают в Гостилицы за братом его, графом Алексеем Григорьевичем, и идут в нижний сад к каналу. Между тем продолжают толковать и рассуждать с графом Романом Илларионовичем Воронцовым, Мельгуновым, Гудовичем, генерал-майором Измайловым, Волковым, Львом Александровичем Нарышкиным. Прочие бродят вокруг или сидят на решётке, а иногда подходят для сообщения своих мыслей о том, что следовало бы предпринять. Значительное большинство – того мнения, что прежде всего необходимо поставить в безопасность особу императора и для этого ехать в Кронштадт. Сам император склоняется к тому же, но хочет отплыть в Кронштадт не прежде, как по получении ближайшего известия о положении дела в Петербурге. Один из предстоящих предлагает государю ехать с небольшою свитою из нескольких знатнейших особ прямо в Петербург, явиться там перед народом и гвардией, указать им на свое происхождение и право, спросить о причине их неудовольствия и обещать всякое удовлетворение. Можно быть уверенным, говорит этот советник, что личное присутствие государя сильно подействует на народ и даст делу благоприятный оборот, подобно тому как внезапное появление Петра Великого неоднократно предотвращало точно такие же опасности. Гудович и Мельгунов оспаривают такой совет, находя, что исполнение его будет слишком опасно для лица монарха.
Сам государь отзывается, что он не доверяет императрице, которая могла бы допустить оскорбить его. На этом дело у? кончается.
Граф Роман Илларионович и Волков диктуют и пишут именные указы, и государь подписывает их на поручне канального шлюза. Адъютанты отправляются с этими указами в разные полки и команды. Четыре писца продолжают писать на другом поручне, под руководством Волкова.
Генерал Дивиер в сопровождении флигель-адъютанта князя Барятинского едет с одним из таких указов в Кронштадт, чтобы удержать за государем эту крепость; но дает возможность обмануть себя адмиралу Талызину, хотя последний приезжает туда с повелениями императрицы несколькими часами позже его.
5 часов. Государь досадует, что большая часть посланных им лиц не возвращаются назад, и выражает нетерпеливое желание узнать что-нибудь более достоверное о положении дел.
Графиня Елизавета Романовна не хочет оставить государя и в тревожном состоянии духа все вертится около него. Две девицы Нарышкины и графиня Брюс составляют ее свиту; прочие дамы скрылись во дворце.
6 часов. По приказанию государя лейб-хирург его дает ему несколько приемов стального порошка.
7 часов. Государь требует холодного жареного и ломоть хлеба. На деревянную скамью у канала ставят блюда жаркого и бутербродов с несколькими бутылками бургундского и шампанского.
Государь посылает ораниенбаумским своим войскам приказание прибыть в Петергоф и окопаться там в зверинце, чтобы выдержать первый натиск.
Штелин изображает фельдмаршалу Миниху и принцу Гольштейн-Бекскому ужасные последствия, которые могут произойти от такого, в сущности мнимого, сопротивления, если бы по неосмотрительности была выпущена против ожидаемой гвардии хотя бы даже одна пуля. Оба соглашаются с его мнением, и все вместе представляют о том государю; но он не хочет их слушать и отзывается, что необходимо иметь какие-нибудь силы для отражения первого напора, что не должно уступать и что он намерен защищаться до последнего человека.
8 часов. Мы повторяем наше представление, но столь же безуспешно. Между тем жалкие ораниенбаумские войска являются под начальством генерал-лейтенанта барона фон Ливен и располагаются в зверинце. У артиллерии очень мало ядер, а картечи и совсем нет. Добавляют ядер от егермейстерской части, но калибр их не соответствует орудиям. Новые, но по-прежнему тщетные просьбы с нашей стороны об отсылке ораниенбаумских войск. Беспокойство государя по случаю медленного возвращения гонцов, отправленных им в разные концы, особенно же в Кронштадт, все более и более возрастает. Наконец приходит весть, что Воронежский полк, для приведения которого немедленно в Петергоф послан был в Красное Село флигель-адъютант Рейстер, повернул в противоположную сторону, что полковник Олсуфьев ведет этот полк прямо в Петербург к императрице и что Рейстера очень дурно там приняли и увезли с собой арестованного.
9 часов. При прогулке по берегу канала продолжаются совещания.
Наконец является из Кронштадта князь Барятинский с бумагою. Государь сам берет ее и читает вместе с графом Воронцовым, Мельгуновым, генерал-майором Измайловым, Львом Нарышкиным и Гудовичем.
Около 10 часов. Решаются тотчас отплыть морем. Государь велит подъехать шлюпкам и садится в них с восемью или десятью человеками, а прочим велит следовать на галере и на яхте. Садясь в шлюпку, он отдает генералу Шильду приказание отослать ораниенбаумские войска назад в Ораниенбаум и оставаться там спокойными.
Галера выходит с рейда и вместе с яхтой направляется к Кронштадту при довольно хорошем попутном ветре.
В 1 часу пополуночи галера подходит к кронштадтской гавани и находит ее запертой боном. Яхта останавливается насупротив галеры, по левую руку от входа в гавань, шагах в 20 или 30 от стены. Спущенная с галеры шлюпка подплывает ко входу в гавань и требует, чтобы отдали бон, но караул на стене отказывает в том с угрозами. Государь кричит, что он сам тут и чтобы его сейчас впустили. Ему отвечают, что из Петербурга получено приказание не впускать никого, кто бы то ни был, а яхте велят удалиться, без чего в нее будут стрелять.
В Кронштадте бьют тревогу. На стене показываются несколько сот вооруженных солдат.
Яхте вторично приказывают немедленно отъехать, в противном случае в нее станут стрелять ядрами. Она спешит распустить паруса и для скорости перерубает якорный канат. Третий окрик, что если она не удалится сейчас же, то откроется пальба из наведенных уже на нее орудий. Яхта действительно тотчас и пускается в ход, поворачивая под ветер, а галера на веслах опережает ее по направлению к Ораниенбауму. Государь кричит, чтобы яхта следовала за галерою, чего, однако, нельзя исполнить за мелководьем ораниенбаумского рейда. С яхты при повороте замечают, что между кронштадтским валом и Кроншлотом расположилось плоскодонное судно с многолюдным экипажем, вероятно, чтобы загородить свободный проход в открытое море.
