«Ясновельможный пан, хватит уже протирать Ваши штаны и просирать мои деньги, которые я одалживаю под такие проценты, что отдавать их придется уже в аду. Пусть замок возьмет с реки этот головорез Лапусин. Я сам его побаиваюсь, но в чем сомневаться не приходится, так это в том, что он со своими головорезами за один день сделает то, что Вы, любезный моему сердцу поклонник гусиной печенки и несовершеннолетних плебеек, не можете сделать уже восемь месяцев. Повелеваю Вам на время штурма во всем ему содействовать и во всем подчиняться».
Ян Казимир, видимо, считал достижением Лапусина то, что зимой удалось заключить перемирие с защитниками замка, в течение которого из крепости вывезли тело Януша Рад-зивилла и на сторону польского короля перешли некоторые солдаты гарнизона. Однако все это устроил именно Михал.
Михал вновь вызвался идти вместе с Лапусиным к стенам Тикотина. Более всего он боялся, что разъяренная морская ватага адмирала и солдатня Паца ворвется в крепость, растерзает мужественного Юшкевича и оставит от фамильного замка Радзивиллов, который должен перейти по наследству к семье или же лично к Аннусе, одни обугленные камни.
Как бы там ни было, когда Михал прибыл к замку, там творился сущий ад: море огня со стороны осаждающих и ответное смертоносное море со стен замка. Лапусин пока не прибыл.
— Проклятье! — ругался Пац. — И когда у них закончатся порох или ядра?! Они, похоже, все это производят там, за стенами крепости! В таком случае нам гамон!
Подошел адмирал. На этот раз он поступил хитрее: корабли пристали к берегу на почтительном расстоянии от замка, а к самой крепости флибустьеры Лапусина подплывали на длинных гребных галерах, которые заметить издалека было не так уж и просто, в отличие от парусных судов. Тем не менее защитники, пусть и поздно, но все же заприметили капитана и открыли прицельный огонь. Лапусин пошел на абордаж прямо со стороны реки. Его людям по канатам и кошкам удалось-таки ворваться в замок, но удержаться лапусинские пираты, тем не менее, там не сумели. Короткий бой на саблях выиграли солдаты Юшкевича. Не так уж прост оказался Тикотин, не так уж силен и отважен Лапусин. Тем не менее через месяц, в феврале 1657 года, замок был в конце концов взят именно благодаря адмиралу. Михал же предостерег и солдат Пацау и матросов Лапусина от грабежа и разбоя, и лишь лично Михалу Радзивиллу сдал шпагу Юшкевич, который попал в плен, получив ранение.
Чуть позже, в марте во время сейма в Бресте Сапега с Юрием Глебовичем в присутствии Михала активно обсуждали судьбу Тикотинского замка.
— Замок — это имущество Радзивиллов! — возмущался Михал. — Он должен отойти к нашей семье! Дочь Януша Анна имеет прямые законные права на Тикотин, так что, спадары, не ломайте копья!
Сапега краснел, как вареный рак, и кричал:
— Януш Радзивилл предал короля! Его имущество отходит к нам, победителям!
— Ну, так, может, отдать половину замка Лапусину? — хмурил черную бровь Михал. Он готов был ударить Сапегу по лицу. «Боже, как прав был Кмитич! — думал Михал. — Старый хитрый и жадный лис — вот кто наш новый гетман, будь он неладен!»
Возмущенный Михал уехал в свою Белую, чтобы, главным образом, успокоить нервы и обдумать дальнейший план своих действий. Белая была его вторым любимым, после Нес-вижа, местом. Красивое уютное поместье, проектирование которого отец Михала Александр Людвик поручил люблинскому архитектору Павлу Негро. Тот выбрал живописное место вблизи розлива реки Кшны. Дворцовый комплекс, окруженный с трех сторон широким рвом и земляными валами, спроектированными по староголландской системе, представлялся Михалу хорошим укреплением в случае нападения московитов. Но сюда, полагал Несвижский князь, они уж точно не доберутся… С каким нескрываемым удовольствием въезжал Михал в замок через мост и прекрасную позднеренессансную браму, видом и формой напоминавшую римскую триумфальную арку. Это был его самый любимый еще с детства элемент всего замкового комплекса. Тут он однажды стоял с Анной Марией Радзивилл и хвастался свершениями своего отца, а та, как обычно делают все дети, хвасталась своим. Потом они со смехом целовали друг друга в губы…
Дворец был совсем новым, его строительство начали в 1622 году по приказу отца, а закончили совсем недавно. Он был оригинальным, отличался большими соединительными объемами и не имел внутреннего двора. Четыре угловых бастиона и система аркад в продолжение главного фасада придавали строению типичный характер раннего барокко, что так любили короли из шведско-польской династии Ваза, к которым принадлежал и Ян Казимир. Особой гордостью Радзи-виллов был католический костел Святой Анны, построенный еще в начале XV века, и реформаторский арианский храм.
Все это встретило Михала привычной тишиной, цветущими белым молоком садами и покоем. Но как же ошибся Несвижский ординат! Не было спасения от нескончаемой лавы войны и здесь, в этом тихом и, казалось бы, райском местечке. Грохочущий поток войны дополз и до безмятежной Белой, приютившейся вблизи польской границы. 27 апреля на резиденцию неожиданно, словно с неба свалившись, напали московские войска с наемными казаками. Спешно и суетливо Михал стал организовывать защиту. Тщетно. Его никто не слушал. Комендант крепости приказал выбросить белый флаг.
— Ну уж нет! Я им не сдамся! — крикнул Михал, впрыгнул в седло и пришпорил коня. Лишь он один из всех защитников покинул окруженный дворец, пролетев на своем горячем коне прямо через позиции казаков.
— Трымай го! — кричали где-то за спиной у Михала казаки. За князем устремились четыре всадника, причем первый на стремительном скакуне стал нагонять Михала, норовя сбить беглеца длинной пикой. Но Михал выхватил из седельной кобуры пистолет и не глядя, отведя назад руку, выстрелил почти в упор в круп казацкого коня. И конь, и его всадник кубарем полетели по пыльной дороге, остальные же отстали, а Михал ускакал обратно в Подляшье…
Но над Литвой нависла новая беда: с юга шли венгры Дер-дя Ракоши и шведы Карла Густава. В мае 1657 года двадцать тысяч венгров, румын и прочих жителей Трансильвании при поддержке двенадцати тысяч казаков Хмельницкого под началом Ждановича через Карпаты подошли ко Львову, признавшему Ракоши своим королем, но не впустившему в ворота его армию, затем переправились через Буг и пошли на Брест. В тот момент в Бресте стояли полки Сапеги и Станислава Потоцкого, ожидавших подхода Винцента Гонсевского. Узнав о приближении врагов, Сапега спешно покинул город, оставив в Бресте лишь двухтысячный наемный гарнизон. Сам же гетман подался к Каменцу, а Потоцкий — к Сандомиру. Но и немецкий комендант Бреста не решился воевать и капитулировал. Все вооружение фортеции забрали шведы, к которым примкнула и часть брестского гарнизона — 1 700 немцев.
