Сменхкара не сразу понял причину радости своей супруги. Он сказал ей, что воздух Ахетатона более бодрящий, чем в Фивах. Она чуть было не ответила, что бодрит ее не воздух, а дыхание Неферхеру.
Впервые за свои восемнадцать лет жизни она почувствовала, что действительно живет.
— Что это значит? — взревел Хумос, шагая по залу своего дома в Карнаке. Там же находились еще один жрец, главный интендант земель Амона, секретарь начальника всей охраны Маху и старший сын Хумоса. — Он уже три месяца в Ахетатоне! В этом еретическом городе! Такие ужасные беспорядки произошли во время праздника Осириса, а он приехал только на пять дней! Он должен был присутствовать на празднике сам, по крайней мере в первый год своего правления.
Присутствующие были приглашены на неофициальное собрание, организованное верховным жрецом для подготовки необходимых царю сведений. Он лично пригласил Маху, но тот, как всегда осторожный, отправил вместо себя секретаря, чтобы сначала узнать, чего от него хочет верховный жрец.
— Он знает ситуацию, почтенный господин, — сказал секретарь. — Никакое решение не было принято без царского разрешения. Когда в Абду начались беспорядки, он приехал на следующий же день.
— Храм Амона является средоточием власти самого великого из богов, а царская власть происходит от божественной власти, — торжественно заявил Хумос. — Храм в Карнаке бросает свою тень и на Фивы, вот почему на протяжении веков этот город является столицей царства.
Второй жрец утвердительно кивал головой. Другие слушатели были удивлены такой принципиальностью Хумоса. Очевидно, в глазах верховного жреца ситуация выглядела весьма сложной.
— Разве не в Фивах короновался царь? — продолжал Хумос. — Разве не просил он о примирении всех жрецов царства? Разве мы не заключили договор с посланниками царя? Разве мы не отказались от постройки храма Амона в Ахетатоне, получив его согласие короноваться в Фивах? Что значит это возвращение в город Атона? Разве Фивы не достойны его царского присутствия? Наш божественный царь не может привыкнуть к городу, который вполне подходил его отцу?
После такой резкой критики повисло молчание. Всех охватило беспокойство: неужели снова начнется противостояние трона и жрецов, так вредившее Эхнатону в последние годы его правления?
— Фиванский дворец, почтенный господин, — наконец заговорил секретарь Маху, — мал для правителя, который привык к просторным дворцам Ахетатона. Ведь он попросил архитекторов изучить возможность постройки нового дворца на Великой Реке.
— Нам не нужен новый дворец, — возразил Хумос. — Нам нужен порядок в стране. Народ должен ощущать присутствие Царя, как ощущается присутствие бога в храме.
Последнее замечание задело секретаря Маху.
— Население Фив увеличилось за последние двадцать лет, почтенный господин, — настаивал он. — Мой господин Маху принимает меры по увеличению отрядов охраны с одобрения царя и советника Тхуту. Но этого не сделаешь за одну или две недели.
Хумос не стал продолжать свою резкую критику. Он не собирался спорить с Маху через его подчиненного. Было ясно: Хумос очень недоволен таким поворотом событий.
Несомненно, недовольны были и другие жрецы, начиная с его коллеги Нефертепа.
Слуги начали расставлять блюда на большом столе в центре зала. Собравшиеся устроились за столом, и разговор пошел на другие темы.
— Нард из Пунта, о высокочтимый господин! Понюхай, и ты никогда его не забудешь! Он предназначен только для божественных людей.
Неферхеру забавляло хвастовство маленького человечка, открывшего перед ним горшок с нардом. Оттуда вырвался сильный аромат, метнувшийся в ноздри, как спасавшаяся от врага птица. Торговец сказал правду: запах, мягкий и острый одновременно, был несравненным. В отличие от нарда, к которому Неферхеру привык, этот не был маслом. Он был похож на мазь почти белого цвета. Неферхеру догадался, каким образом она была приготовлена: цветы экзотического растения сдавливали между досками, смазанными говяжьим жиром. И так продолжалось до тех пор, пока жир не пропитывался ароматами цветов. Эту процедуру повторяли, видимо, несколько раз, потому что запах был очень сильным.
— Сколько?
— Восьмая часть от его цены. Один дебен, господин.
— За что я плачу? За вес горшка тоже?
— Что тебя беспокоит, господин? Ведь не ты платишь.
— Я счетовод моей госпожи царицы.
— Земные блага — дым на ветру. Сегодня корона, завтра крышка.
И снова крысиный взгляд.
— Что за речи такие?
— Птица чувствует грозу, змею торопит дрожь земли. Ты предпочитаешь быть птицей или змеей, господин?
Неферхеру посмотрел на торговца.
— Что ты пытаешься мне сказать?
— А ты, господин, что пытаешься не услышать? Твоим преемником станет тот, у кого слух будет тонок.
Может, это был сумасшедший? Неферхеру пошел во дворец, чтобы достать из сундука в комнатке для хранения косметики золотое кольцо — эквивалент одного дебена. Он был обеспокоен. Хоть Неферхеру и состоял на службе у царицы, он не принадлежал к чиновникам третьего класса, а значит, не мог арестовать этого хулигана и силой заставить его сказать то, на что он намекал. Правда, он мог сообщить какому-нибудь дворцовому чиновнику, но его реакция могла быть слишком жесткой. Лучше всего было узнать, что за сообщение ему пытался передать этот торговец благовониями, и понять, правдиво оно или нет.
Торговец взял кольцо, иронически осмотрел его, сделал вид, что изучает, а затем спрятал в складках пояса.
— Тысячу золотых колец получишь ты, господин, если у тебя тонкий слух.
Предложение было очевидным.
— Что я должен сделать?
— А! Звон золота радует сердце и смягчает чувства! Тысяча золотых колец, господин, за то, чтобы взять лодку Сета, когда он будет пронзать копьем змея Апопа, вместо того чтобы сесть в лодку мертвых, сопровождающуюся плакальщицами.
Неясная и в то же время тревожная речь.
— Что я должен сделать, я тебя спрашиваю?
— Быть постоянно на службе Великой Всевидящей Нехбет, от ока которой не ускользнет и мошка.
Неферхеру вздрогнул. Нехбет была еще и богиней-защитницей родов. Было ли это намеком на беременность Меритатон? Но как этот уродец узнал бы об этом? Только он и она были хранителями этой тайны.
— Говори! — приказал он. — Или я заставлю тебя сказать.
— Господин, разве бьют собаку, чтобы заставить ее петь? Я взываю к твоей мудрости, чтобы ты понял, что жизненные циклы людей и богов совсем разные. Твои ноздри чисты, и ты учуял запах золота. Успокой свою душу. Я чувствую, что она взволнована. Очисть свой разум, и ты оценишь возможность, предоставленную тебе богами посредством моей несчастной персоны: прежде чем выжить в схватках небесных, выжить в земных.
