— Отпиши еще, что мы просим панов не доводить нас до крайности, к которой нас боль и угнетение неволит, и не принуждать, чтобы мы искали себе помощи.
Он подошел к поставцу, где лежали трубка и кисет с табаком. Молча набил трубку и, раскурив, сделал несколько глубоких затяжек. Успокоившись немного, прошелся по светлице, потом посмотрел остро на Выговского и, с сожалением покачав головой, обращаясь не то к Выговскому, не то к кому-то другому, с горечью в голосе проговорил:
— Ой, ляхи, ляхи, хитростями и неправдою поступаете со мной. Ну подождите… Хочется вам войны со мной, будете ее иметь.
И Выговскому сразу же подумалось, что гетману стало известно о его тайных сношениях с польскими агентами, которым он передавал секретные сведения, о вербовке на свою сторону казацких старшин. Он осторожно поднял глаза на гетмана, но тот уже отвернулся к окну в глубоком раздумье.
Инструкция короля, решения сейма, сведения о том, что Потоцкий и Калиновский спешно собирают войска, — все это свидетельствовало о том, что подготовка к новой войне против Украины развернулась в Речи Посполитой с новой силой. Пока он был в молдавском походе, польские паны времени даром не теряли. Главное, на что направило свои усилия польское правительство, — это лишить Украину ее самой важной опоры и поддержки — России. Специально для этого и посла Пражмовского направили в Москву. И тот как только мог оговаривал Хмельницкого и «дружески» предостерегал русское правительство о якобы грозящей русским границам опасности от Хмельницкого и крымского хана, которые «ради такого злого умышления» объединились «тайно сообща». Когда же ведущий с Пражмовским переговоры боярин Григорий Гаврилович Пушкин попросил, чтобы он «те свои речи дал им на письме», поскольку «в посольских обычаях издавна повелось, что послы или посланники, говоря о делах, на свои речи дают письмо», польский посол отказался это сделать, ссылаясь на то, что «ему наказано о том деле говорить словом».
В ответ Пражмовскому дали понять, что ему не верят, а русское правительство осведомлено о другом: именно Польша пытается подбить хана идти на Москву. Польский посол возвратился несолоно хлебавши.
Хмельницкий понимал, что ляхи на этом не успокоятся. Отпуская русского посла Унковского, он снова передал государю просьбу о заступничестве от польского панства, которое собирается развязать новую войну. А сейчас подумал, что нужно послать в Москву Суличича, чтобы тот подтвердил его просьбу. Время не ждет. Необходимо, чтобы Москва наконец более решительно повела себя по отношению и к Украине и к Польше.
После сейма к Хмельницкому прибыл посланец короля Маховский с вестью, что в Чигирин скоро приедут комиссары для переговоров «о мире». Немного погодя Ян-Казимир передал через Киселя письмо с заверениями в своем миролюбии.
Хмельницкий знал цену этим словам. Сразу же после сейма польское правительство начало подготовку к войне. Жестокими, невиданными ранее мерами взимали чрезвычайные налоги с населения. Набирали наемников. Наконец король объявил «посполитое рушение».
В это время к Чернобылю под самый Киев подошли войска литовского подканцлера Леона Сапеги, а в Горностай-Поле появились ратные люди шляхтича Обрамовича. Гетман направил к ним послов узнать, «для чего они пришли близко пограничных казачьих мест с воинскими людьми». Но послы так и не вернулись. Тогда он приказал «всем казакам по всем местам быть наготове» и полковникам собираться на раду. Съехались не мешкая.
…Хмельницкий обвел глазами Богуна, Нечая, Джеджелия, Небабу, Шумейко и других полковников, старшину и простых казаков, собравшихся здесь, и подумал, что пока они с ним, ему не страшен никакой бой, никакие Потоцкие и Вишневецкие. И эта мысль прибавила силы.
— Панове, братья, — обратился он к ним своим густым и гулким басом, — нам объявляется война. Давно уже грозят ею поляки, замыслив отнять у нас свободу, доблестно купленную нашей кровью…
На последнем сейме в Варшаве они решили: продают свои сокровища, вывозят дорогую утварь, чтобы уплатить чужеземному войску и собрать его под свои знамена. Послали за пехотою в немецкую землю, набирают жолнеров в Короне[88] и Литве. Все шляхетство идет в посполитое рушение с оружием и запасами. Как только соберут людей, тотчас нападут на нас. Думают, чем скорее, тем лучше. Хотят начать войну зимой, чтобы мы не могли вести земляные оборонительные работы и чтобы наши союзники — татары из-за недостатка подножного корма не могли поспеть нам на помощь.
Хмельницкий поправил заткнутую за широкий пояс булаву, погладил усы, и проговорил:
— Гроза большая наступает на нас, панове-братья. Надобно что-то решать. Спрашиваю, братья, вашего совета. Ожидать ли нам врагов в нашем отечестве или опередить их и самим на них напасть? Или, может, помириться с ляхами?
Собравшиеся внимательно слушали гетмана. Но как только он произнес последние слова, тишину разорвали гневные возгласы.
— Не будем! Боронь боже мириться! Идем на короля!
Но тут же послышались и другие голоса, идущие от отдельно объединившейся группы старшин.
— Нужно идти на соглашение с королем и решить дело миром!
В ответ на эти слова собрание взорвалось стоголосым гневным криком.
— Прочь с рады! Предатели! Лучше смерть в бою с ляхами, чем неволя!
Вверх полетели шапки. Кто-то вырвал из ножен саблю, и она грозно заблистала над головами. И сразу же над рядами казаков поднялась стена клинков. Вот-вот могла начаться сеча. И в это время над собранием взметнулась вверх и словно поразила всех грозной силой и могуществом горящая золотом булава гетмана.
— Хватит, братья! Не саблями грозиться, а дело решать надобно!
Все постепенно притихли. И тогда наперед вышел полковник Гладкий. Всем было известно, что он против войны. Что же скажет он сейчас?
— Лучше, Хмелю, нам остаться на своей земле, укрепить границы и ждать ляхов. Тут они от холода и голода будут пропадать пуще, чем от оружия. Поляки привыкли спать на печке, жить в довольстве. Не вынесут они зимней стужи и голода и разбегутся сами.
И вдруг наперед выскочил Нечай. Он прискакал на раду прямо с кордона. После возвращения из молдавского похода казакам Брацлавского полка во главе с Данилом Нечаем было поручено охранять часть освобожденной территории на линии Красне — Мурафа — Шар-город — Черновцы от поляков. И ему как никому другому были известны устремления войска.
— Не то говорит Гладкий, — прозвучал его резкий порывистый голос. — Не то, батьку Хмелю! Не пристало нам сидеть спокойно, ожидая неприятеля, и смотреть, как он без всякого отпора начнет лить кровь наших земляков. Это недоброе дело и принесет нам только вред. Гораздо лучше будет, когда мы сами пойдем в неприятельскую землю и приведем врага в страх и смятение. Одолеем в первом бою ляхов, и уже трудно будет возвратить жолнерам бодрость, а шляхте надежду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
