<Из альбома А. П. Керн.>
* * *
Если в жизни поднебеснойСуществует дух прелестный,То тебе подобен он;Я скажу тебе резон:Невозможно!
* * *
Amour, exil — [50]
Какая гиль!
* * *
Не смею вам стихи БарковаБлагопристойно перевесть,И даже имени такогоНе смею громко произнесть!
* * *
Когда, стройна и светлоока,Передо мной стоит она…Я мыслю: "в день Ильи-пророкаОна была разведена!"
* * *
Вези, вези, не жалей,Со мной ехать веселей.
—
Мне изюмНейдет на ум,ЦуккербродНе лезет в рот,Пастила нехорошаБез тебя, моя душа.
<19 октября 1828.>
Усердно помолившись богу,Лицею прокричав ура,Прощайте, братцы: мне в дорогу,А вам в постель уже пора.
* * *
Уродился я, бедный недоносок,С глупых лет брожу я сиротою;Недорослем меня бедного женили;Новая семья не полюбила;Сударыня жена не приласкала.
* * *
В прохладе сладостной фонтановИ стен, обрызганных кругом,Поэт бывало тешил хановСтихов гремучим жемчугом.
На нити праздного весельяНизал он хитрою <рукой>Прозрачной лести ожерельяИ четки мудрости златой.
[Любили] Крым сыны Саади,Порой восточный [краснобай]Здесь развивал [свои] тетрадиИ удивлял Бахчисарай.
Его рассказы [расстилались],Как эриванские ковры,[И ими] ярко [украшались]Гиреев ханские [пиры].
Но ни один волшебник [милый],Владетель умственных даров,Не вымышлял с такою силой,Так хитро сказок и стихов,
Как прозорливый <и> [крылатый]Поэт той чудной стороны,Где мужи грозны и косматы,А жены гуриям равны.
Клеопатра
Чертог сиял. Гремели хоромПевцы при звуке флейт и лир.Царица голосом и взоромСвой пышный оживляла пир;Сердца неслись к ее престолу,Но вдруг над чашей золотойОна задумалась и долуПоникла дивною главой…
И пышный пир как будто дремлет:Безмолвны гости. Хор молчит.Но вновь она чело подъемлетИ с видом ясным говорит:– В моей любви для вас блаженство.Блаженство можно вам купить…Внемлите ж мне: могу равенствоМеж нами я восстановить.Кто к торгу страстному приступит?Свою любовь я продаю;Скажите: кто меж вами купитЦеною жизни ночь мою? —
Рекла – и ужас всех объемлет,И страстью дрогнули сердца.Она смущенный ропот внемлетС холодной дерзостью лица,И взор презрительный обводитКругом поклонников своих…Вдруг из толпы один выходит,Вослед за ним и два других.Смела их поступь; ясны очи;Навстречу им она встает;Свершилось: куплены три ночи,И ложе смерти их зовет.
—
Благословенные жрецами,Теперь из урны роковойПред неподвижными гостямиВыходят жребии чредой.И первый – Флавий, воин смелый,В дружинах римских поседелый;Снести не мог он от женыВысокомерного презренья;Он принял вызов наслажденья,Как принимал во дни войныОн вызов ярого сраженья.За ним Критон, младой мудрец,Рожденный в рощах Эпикура,Критон, поклонник и певецХарит, Киприды и Амура.Любезный сердцу и очам,Как вешний цвет едва развитый,Последний имени векамНе передал. Его ланитыПух первый нежно отенял;Восторг в очах его сиял;Страстей неопытная силаКипела в сердце молодом…И грустный взор остановилаЦарица гордая на нем.
—
– Клянусь, о матерь наслаждений,Тебе неслыханно служу,На ложе страстных искушенийПростой наемницей всхожу.Внемли же, мощная Киприда,И вы, подземные цари,О боги грозного Аида,Клянусь – до утренней зариМоих властителей желаньяЯ сладострастно утомлюИ всеми тайнами лобзаньяИ дивной негой утолю.Но только утренней порфиройАврора вечная блеснет,Клянусь – под смертною секиройГлава счастливцев отпадет.
—
И вот уже сокрылся день.Восходит месяц златорогий.Александрийские чертогиПокрыла сладостная тень.Фонтаны бьют, горят лампады,Курится легкий фимиам,И сладострастные прохладыЗемным готовятся богам.В роскошном сумрачном покое,Средь обольстительных чудес,Под сенью пурпурных завес,Блистает ложе золотое.
Анчар. [51]
В пустыне чахлой и скупой,На почве, зноем раскаленной,Анчар, как грозный часовой,Стоит – один во всей вселенной.
Природа жаждущих степейЕго в день гнева породила,И зелень мертвую ветвейИ корни ядом напоила.
Яд каплет сквозь его кору,К полудню растопясь от зною,И застывает ввечеруГустой прозрачною смолою.
К нему и птица не летитИ тигр нейдет – лишь вихорь черныйНа древо смерти набежитИ мчится прочь уже тлетворный.
И если туча оросит,Блуждая, лист его дремучий,С его ветвей уж ядовитСтекает дождь в песок горючий.
Но человека человекПослал к анчару властным взглядом,И тот послушно в путь потекИ к утру возвратился с ядом.
Принес он смертную смолуДа ветвь с увядшими листами,И пот по бледному челуСтруился хладными ручьями;
Принес – и ослабел и легПод сводом шалаша на лыки,И умер бедный раб у ногНепобедимого владыки.
А князь тем ядом напиталСвои послушливые стрелы,И с ними гибель разослалК соседям в чуждые пределы.
Ответ Катенину
Напрасно, пламенный поэт,Свой чудный кубок мне подносишьИ выпить за здоровье просишь:Не пью, любезный мой сосед!Товарищ милый, но лукавый,Твой кубок полон не вином,Но упоительной отравой:Он заманит меня потомТебе во след опять за славой.Не так ли опытный гусар,Вербуя рекрута, подноситЕму веселый Вакха дар,Пока воинственный угарЕго на месте не подкосит?Я сам служивый – мне домойПора убраться на покой.Останься ты в строях Парнасса;Пред делом кубок наливайИ лавр Корнеля или ТассаОдин с похмелья пожинай.
Ответ А. И. Готовцевой
И недоверчиво и жадноСмотрю я на твои цветы.Кто, строгий стоик, примет хладноПривет харит и красоты?Горжуся им – но и робею;Твой недосказанный упрекЯ разгадать вполне не смею.Твой гнев ужели я навлек?О сколько б мук себе готовилКрасавиц ветреный зоил,Когда б предательски злословилСей пол, которому служил!Любви безумством и волненьемНаказан был бы он; а тыБыла всегда б опроверженьемЕго печальной клеветы.
Цветок
