Ромка помогал мне, так сказать, на основных занятиях, аккомпанируя и добиваясь слаженного пения. Дальше шло почти само.
Так вот, в тот день в «класс» – землянку мальчишек ворвался взъерошенный Сергей Степин, и с порога заорал:
— Вы тут сидите, вопите, а к нам обезьяна приплыла, с мальцом на горбу!
Вышедши на берег, я увидел следующее. «Обезьяна», а именно очень крупная самка-гоминид, по встречавшимся мне описаниям, похожая на гигантопитека[20] или на йети, как его описывают исследователи феномена «снежного человека», лежала на берегу, по-видимому, без сознания. Рядом с ней лежал малыш – размером с пятилетнего ребенка. На ближнем к нам берегу бесновалась толпа, по виду – не принадлежащая ни к людям Мамонта, ни к людям Кремня. Дело было совсем плохо, маленький гигантопитек был совсем плох, даже не пищал, а его мать – кто же еще, видно сразу – спасала дитя из последних сил, дышала через раз.
Объединенными усилиями, на раз-два взяли, «пловцов» затащили в баню, где как раз было тепло со вчерашнего дня. Я подумал, что можно рискнуть, и велел принести малинового взвара и тисовой настойки, которые через воронку влил в рот ребенку и матери. Малышу сделали искусственное дыхание, обоих растерли крепко спиртом. Тела гоминид были покрыты довольно длинной плотной шерстью с небольшим подшерстком. Наши поварихи принесли крепкого бульона с кухни, напоили быстро очнувшегося ребенка этим бульоном из березового рожка. Малыш заскулил, увидев неподвижно лежащую маму, полез прятаться за нее.
Мамаша, двух примерно, с половиной метров росту приходила в себя медленно и тяжко. Она дергала огромными руками и ногами, словно бежала, но видно было, что приходит в себя. Мила – женщина-неандерталка, мать нашего Умки – всеобщего любимца и проказника, головной боли женской части племени, взявшим над ним всеобщее шефство и безбожно баловавшей его, потянула меня за рукав, желая что-то сказать.
— Чего тебе, говори, — обратился я к ней.
Передавая часть мыслей образами, часть – забавно коверкая слова на русском и отрывистыми фразами родного языка, а еще часть – речью-танцем, присущими неандертальцам, Мила сообщила вот что.
— Я знаю, кто это. В преданиях наших людей, говорится, что давно-давно, мы жившие там, — она показала рукой на юг, — были с этими существами соседями. Они живут семьями в горах. В лесу на деревьях как птицы. Строят гнезда. Они добрые соседи. Они не охотятся и не знают огня, едят то, что найдут на земле и на деревьях. Они очень сильные, но сами людей не трогают. Если напасть на них – кидают очень большие камни. С ними можно говорить образами. Я умею.
Женщина заворочалась и села на лежанке, испуганно прижала к себе маленького.
— Не мешай мне Учитель. Я буду говорить с ней.
Мила замерла, напряженно глядя в глаза гоминиду. Та так же напряженно уставилась на нее. По мере этого молчаливого разговора громадная женщина, нервно прижимающая к себе сына, постепенно расслаблялась, и наконец, разрыдалась в голос. Она плакала, как плачут все женщины Земли, имевшие несчастье потерять в этой жизни все, что ее составляло – дом, семью, мужа… Мила потянулась, к ней, поглаживая по руке, что-то уже вслух бормотала, гладила, видимо рассказывая о своих мытарствах, и две женщины приобнявшись, заплакали уже вдвоем. Маленький Умка, забежав – он уже бодро бегал – в помещение, подергал мать за рукав, показывая очередной трофей – разбойник раздобыл где-то сушеных яблок с сиропом и спешил поделиться ими с мамой. Увидев быстро пришедшего в себя малыша, он вначале уставился на него, а потом протянул и ему часть своей добычи, ловко отделив от нее кусок, как когда-то малышка Лада делилась с ним полученным от больших и страшных людей, победивших Чаку. Голод уже не грозил нам, и с уходом голода люди приобретали все больше человеческих черт. Не боясь за завтрашний день, уже можно было не обжираться, как звери про запас, и даже делиться едой из чисто альтруистических побуждений. Мальчик неуверенно улыбнулся, и взял еду из маленькой ручки новоявленного приятеля. «Кажется с приходом, вернее приплывом этих „моржей“ мы приобрели еще одну вездесущую проблему в виде маленького гигантопитека. Теперь они будут доставать лагерь уже вдвоем, появляясь в самых неожиданных местах, и мешая в меру своих немаленьких сил и энергии. Как бы ее еще в мирное русло направить» — думал я.
Дамочки – одна повышенной лохматости, другая, одетая по последней поселковой моде, но чем-то очень похожая на нее, уставились на меня. Прибывшая, выжидательно поглядывала то на меня, то на Милу, ожидая решения своей судьбы. Мила пояснила, что женщина бежала от существ (я понял – шайка-лейка, устраивающая сейчас концерт у пристани на противоположном берегу) три месяца. Пока бежала – преследователи перебили всех мужчин семьи, и сейчас ей пойти некуда. Но если ей позволят, она не помешает, а только поможет и не будет обузой. Были редкие случаи, когда ее народ селился с народом Милы и даже помогал друг другу. Мила также сказала, что верит ей, и на добро эти люди всегда отвечают добром.
Узнав от Милы, что вновь прибывшая называет себя Кла, а сына – Га, сообщил об этом собравшемуся у землянки немаленькому коллективу племени. Возражений на предмет принятия в племя новых членов не поступило. Кто-то из атлантов только спросил:
— А что, тех с берега, тоже в наш пионэрский отряд примем? Что-то они мне не по душе. Смотрите, они тут с комфортом устраиваются, что-то готовить начали! Как бы на поселение не остались. Лично я против соседей с такими милыми привычками – слопают Кла, возьмутся за нас.
Люди на берегу развели костер, достав из плетенки, обмазанной глиной, огонь, и развернув какие-то шкуры, добыли из них, видимо, какие-то припасы. Меня передернуло от отвращения – «припасом» оказалась огромная рука, покрытая более темным мехом, чем наша Кла, которую тут же наши острословы окрестили мамой Клавдией, а сына – конечно Гаврилкой. Люди каменными орудиями порубили на куски руку, и стали обжаривать над на костром это мясо.
Я велел ребятам готовить лодку, и принести мое оружие. Терпеть рядом людоедов не собирался. Завтра они разнообразят свое меню моими учениками, если сразу их не прогнать. Ко мне подошел Федор с спросил о намерениях.
— Да какие могут быть намерения. Гони младших с берега, давай лодку к причалу и стрел побольше, нечего им на это смотреть, поеду и перестреляю их как бешеных собак с лодки.
— Возьмите меня с собой.
— Не испугаешься? Ведь человека убить непросто, это не лесной зверь.
— А что, ждать пока они нас сожрут, как этих Гаврилкиных родичей? Людоедов надо мочить! И Кимов давайте возьмем, и Егорку – всех стражников, что постарше, раз уж так случилось… хорошо еще, что эти твари никого из наших поисковиков не застали пока, а к вечеру, знаете сами – с Бобровки оленеводы приедут за одеждой и харчами. Я вздрогнул – как только мог забыть, что за солью, с мясом для копчения и одеждой, просто помыться в бане должны были вечером подъехать наши оленеводы, осваивающие это ремесло в верховьях Бобровой. Ничего не подозревающие ребята наткнутся на этих… – могут быть жертвы.
