— Итак, продолжим.
Я обратился к вновь прибывшим. Тут шаман залопотал, начиная каждую фразу с непонятного мне слова «Падра».
— Ничего не понимаю. Олень, поди сюда и объясни.
— Да он, Учитель, просит имя Падла ему оставить!
— Так… и кто нарек?
— Командир…
В себе решил, чтобы не нарушать и не сбрасывать с высокого пьедестала у аборигенов Федькин авторитет, оставить как есть – тем более, что в исполнении шамана это звучало именно как «Падра», почти – падре. Подходит, наверно, если нравится – пусть, так сказать, наслаждается. Коротко обговорил с шаманом – все-таки фигура, десять родов под рукой, о возможных перспективах сотрудничества, в особенности – поставках прозрачной слюды в обмен на одежду, продукты и инструмент. Мы им могли дать и горшки, но приличного качества, а не их плетенки, и малость металла – той же меди в изделиях. Заодно я мимоходом выяснил, что следы, обнаруженные нашими летом на пляже оставили соглядатаи его племени, готовившие «последний путь шаману».
Впоследствии, оказалось, что этот самый Падре, со своим вождем – спекулянты еще те. Коммерческая жилка у них оказалась ого-го! Уже летом за наши изделия, успев, прибыть на совет-ярмарку чуть раньше, они чуть не половину товаров нужных себе, наменяли. Но когда прибыл наш караван, первобытные барыги чудом избежали хорошей взбучки, мне даже отстаивать их перед остальными пришлось – сбили цены на рынке «по-черному». Впоследствии племя Волка неплохо влилось в общую индустрию Совета племен, имея такую коммерческую жилку, они были первопроходцами и заводилами разного рода торговых предприятий – лавки и магазины, мелкие рынки, пристани и склады – часто можно было там встретить хозяевами этих хитрецов. Впрочем, торговали они честно, и после первого урока лишнего взять не пытались, установив своеобразный купеческий кодекс – не более двадцати пяти процентов наценки на товар.
* * *
По покрытой первым нетолстым слоем снега земле, пятерка молодых Волков возвращалась к поселку родного племени. На душе шамана было легко и спокойно – Великий Учитель Вождь, сошедший с небес, подарил ему замечательные колокола для призыва духов, научил правильному обряду похорон, чтобы мертвые сразу отправлялись к берегам Священного озера, и дальше – в небеса. Их – мертвых – можно или закопать в землю, или сжечь на большом костре, по усмотрению шамана и вождя, а если тело не нашли – то и просто сжечь в том же костре изображение, и душа найдет покой. А какие перспективы открываются с обменом! Надо собрать весь прозрачный камень, и отправляться срочно назад, а не то соседи – эти дети дохлого шакала – племя Лесной Рыси, тоже живущие неподалеку от мест, где рассыпан в горах прозрачный камень, опередят!
Через месяц примерно, изрядно помороженные, но не побежденные, четверо из тех же воинов-охотников – на этот раз без шамана, были в наших краях, на лыжах нашей конструкции, со здоровенными ручными санками, доверху нагруженными отличной слюдой, по прозрачности приближающейся к стеклу, притащились для обмена. Для торга я на них «спустил» Елку – на нее тоже, где сядешь, там и слезешь, и она при поддержке женского коллектива племени, с наслаждением включившихся в торги, изрядно сбила обменный курс этого продукта. За зимние месяцы посланцы приходили еще раза три-четыре, меняя все на все, даже приволокли обратно битый горшок, купленный в первый приезд. Волки пытались обменять на основании того, что-де товар некачественный, гончары упрекали волчат в криворукости и безалаберном отношении к транспортировке, обещая для пробы испытывать крепость посуды перед продажей на головах покупателей. Конфликт был исчерпан только моим вмешательством – развел спорщиков в стороны, и пригрозил «высоким договаривающимся сторонам» проделать процедуру испытания качества и с той и с другой стороны. Горшок не поменяли, но продали аналогичный по сниженной цене, а то пойдет мода колотить и менять на новые. Торговая и союзная связь с рекой Тагил и племенами на ней была установлена.
Глава 33
Монгольская охота троглодитов
В каменном веке охота была священным действом, окруженным тайной и скрытым от глаз непосвященных. Но и тогда находились пошляки, которые весь процесс рисовали на стенах…
Наконец-то Великий дух охоты погнал стада зверей с полуночи на новые пастбища, мимо поселения Великого Медведя. Огибая непроходимые леса, поймами рек выходили неисчислимые звери, чтобы накормить собой ждущих охотников. Серым ковром текли через броды, переплывали в извека установленных местах воды Великой Отец-реки массы живого мычащего мяса. Значит будут праздники, будут болеть сладкой болью животы объевшихся охотников и других членов племени. А если повезет – ударит Великий Холод и туши убитых сохранятся под снегом до прихода тепла, до момента, когда хлынут стада назад и придет Великая Охота уже весенняя. Но плодами той охоты долго не проживешь, злые духи не дремлют и отбирают добычу охотников, делая ее непригодной к еде через два дня, и все теплое время будут Люди Медведя жить, разбившись на малые группы, собиранием того, что удастся собрать в щедром лесу и степи, если повезет.
Так шло от предков. Вооружившись охотничьими факелами, облитыми слезой колючих деревьев, которые все лето оплакивали участь животных, роняя слезы на палки с намотанным мхом, шкурами и травой, племя двинулось на охоту. С каждым годом становилось все меньше животных, и они делались все пугливее – но люди этого не замечали. Вот уже разведчики доложили вождю и шаману, что на Тропе появились небольшие стада оленей. Люди сноровисто принялись за дело.
Был расчищен и углублен овраг, находящийся немного в стороне от Тропы – каменные ножи споро рубили лишние кусты и ветки, образовавшиеся жерди шли на перекрытие свода, чтобы получилась ровная поверхность. Склоны оврага делались вертикальными, на дно укреплялись колья. За день была перекрыта поверхность на полет копья, а в конце этой поверхности укреплены свежие кусты, так что у стороннего наблюдателя, взглянувшего на сооружение со стороны Тропы, создалось бы впечатление ровного пространства, где вдалеке растет ряд редких кустиков, внешне не мешающих движению.
Вечером, разумеется, был разожжен костер, в который бросили дар Великому духу охоты, чтобы он был благосклонен к Людям Великого Медведя. Даром были старые шкуры, которые уже не укрывали от тепла, оружие, не поддающееся заострению – топоры со сточенной кромкой и расшатавшиеся в креплениях, щедро лился в глотки напиток вызова духов – настой грибов и лишайников, плясал вокруг костра колдун племени с рогами лося на голове, украшенной и медвежьей маской, вопили и притоптывали в такт охотники. По кругу, все убыстряя темп, поскакали все члены племени, допущенные к ритуалу – как опытные, так и те, кто впервые к нему допущен. Вопли слились в многоголосый гул, в котором не различалось отдельных слов. Участники действа бросали копья в центр, где искусно глиной на утоптанной земле были изображены объемные силуэты бегущего бизона, прыгающих сайгаков, оленей и даже Владык – шерстистых мамонтов и носорогов. Бросив копье, участники шустро подбегали к стене, на которой были углем начерчены головы извечных врагов охоты – саблезуба, отнимающего добычу и прогоняющего охотника от добычи, волка и шакала, крадущих добычу, и конечно, сороки – предателя, предупреждающего жертву о приближении. Достав из-под прикрывающих тело драных шкур мужское хозяйство, они щедро омывали стену, стараясь смыть изображения – поверье гласило, что если за время ритуала изображения смыть, то этим нюх у изображенных, а также слух и другие чувства, отобьёт напрочь, следовательно, помешать делу охоты они не смогут.