– Не всю, Вуазне. До тех пор, пока излишняя неподвижность не стала казаться ненормальной и подозрительной. Пока нам не надоело все время ходить по кругу и мы не задумались наконец, нет ли другого пути. Или забытого, неявного, упущенного следа. И он нашелся, всего один.
– Исландия, – признал Ноэль.
И снова Адамберг отметил мужество жлоба Ноэля, без всякого смущения отрекшегося от своих недавних убеждений.
– И вот еще что, – продолжал Адамберг. – Когда Брюнет заходил сюда в мое отсутствие, чтобы снова попросить себе охрану, мог ли он каким-то образом выяснить, что я в Исландии? Насколько я понял, ему сказали только, что я отлучился по семейным обстоятельствам.
В полной тишине Данглар медленно и вяло поднял руку.
– Я, – проговорил он. – Я что-то такое ему сказал, когда мы обсуждали его охрану.
– Какое “такое”?
Майор мужественно вскинул голову. Словно Дантон, подумал он, идущий на заклание.
– Я ему сказал, что мы делаем все, что в наших силах, пока вы прохлаждаетесь в Исландии.
– Это не просто “что-то такое”, Данглар.
– Нет.
– За этой информацией он сюда и явился, увидев, что моя машина припаркована у дома. С самого начала следствия он внимательно наблюдал за моими передвижениями. И вы ему сдали эту информацию, потому что были раздражены. Представьте себе его реакцию: я вернулся к исландской версии! Пошел по следу, который он с таким трудом уничтожил, подталкивая нас к разгадке непостижимой тайны Общества Робеспьера. И тогда он нападает на Венсана Берье. На Берье, анонимного “велосипедиста” из Общества и “лыжного тренера” с Лисьего острова. И вешает его, надев парик. Зачем? Чтобы во что бы то ни стало вернуть нас к Робеспьеру. Но это еще цветочки. Он смещает веревку вбок, поближе к цепи, за которую Берье сможет ухватиться, и к стенной полке, куда он поставит ногу. Веревка шершавая, слишком шершавая, чтобы надежно затянуть скользящую петлю. Он уверен, что Берье, учитывая его спортивную подготовку, как-нибудь выпутается. И точно, Берье остается в живых.
– Он повесил его, но решил пощадить? – спросил Керноркян. – Какого черта?
– Такого, что Берье опишет преступника в парике эпохи Революции. Чтобы мы больше не отвлекались от Робеспьера.
– Ясно, – сказал Эсталер, сосредоточенно кусая губы.
– Ну конечно, – вздохнул Мордан.
– И наш предусмотрительный Брюнет оставляет на полу прядь из парика на тот случай, если “висельник” все же отдаст концы. Но Берье выжил, и Берье рассказал о парике, не вдаваясь в подробности. Он сделал это по той же причине, что и убийца: чтобы мы вплотную занялись Обществом и думать забыли об Исландии. Чтобы мы, не дай бог, не выяснили, что он принимал участие в пожирании своих товарищей. Объяснив свое присутствие на заседаниях увлечением личностью Робеспьера, он, разумеется, солгал. Просто его туда вызывали вместе со всеми остальными.
– Ну конечно, – повторил Мордан и вздохнул еще глубже.
– Брюнет может быть доволен: благодаря парику мы ищем психованного убийцу в костюме восемнадцатого века. А о каком выдающемся психе из Общества могли мы подумать? О психе в седом парике?
– О Робеспьере, – сказала Ретанкур.
– Которому мы рано или поздно предъявили бы обвинение. Потомок Неподкупного, натерпевшийся в детстве от своего одержимого деда, актер, играющий роль так, словно в него вселился дух его героя, – всего этого вполне достаточно, чтобы мы увидели в нем безумца, маньяка, убийцу. К чему, собственно, нас и подводил за ручку Брюнет – Шарль Рольбен, не сомневаясь в успехе своего предприятия. Не забывайте, что он повесил Берье в тот вечер, когда у Франсуа Шато, работавшего в отеле, не было алиби.
– Послал своего друга на гильотину, – сказала Фруасси.
– У таких людей друзей не бывает.
– А почему, – сказала она, поднимая нос от экрана, – после Алисы Готье он взялся за Мафоре? Почему не за Гонсалеса или Брегеля?
– Напустив нас на Общество Робеспьера, он понимал, что мы узнаем, что Мафоре был одним из его основных спонсоров. И сочтем, что цель преступника – уничтожить Общество, а вовсе не какого-то туриста, десять лет назад побывавшего в Исландии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ну, конечно, – снова вздохнув, повторил Мордан. – И все же стрелять в вас было рискованно.
– Не рискованнее, чем в любого другого. Он боялся, что Амадей, самый ненадежный кирпичик в его строении, в конце концов уступит моему напору. К тому же сразу по возвращении из Исландии я отправился к братьям. Это означало, что я там что-то нашел, каким-то образом прознал, что на самом деле произошло на теплом острове. Когда вчера вечером я сел в машину, он последовал за мной. Я направился в Брешь, что подтвердило его худшие опасения. На этот раз он никак не мог оставить нас в живых. Он был готов. Он поехал по скоростной трассе, обогнав меня, пока я кружил по проселочным дорогам, чтобы оторваться от жандармов. Потом через дырявую ограду проник в лес, походя обезвредил Селесту и Марка и двинулся прямо на нас.
– А вы не слышали выстрелов в лесу? – спросил Вуазне.
– Лес находится на расстоянии почти двух километров от дома, кроме того, ветер дул в другую сторону. Если бы Брюнет не был проинформирован о моей поездке в Исландию, Данглар, он бы не решился на крайние меры, будучи уверен, что мы сосредоточились на Обществе и рано или поздно арестуем Франсуа Шато. Мы бы взяли его по-тихому, в понедельник, на выходе из паркинга. Он бы не ранил Селесту и не стрелял бы в нас. Хочу вам всем напомнить, что постороннему человеку нельзя сообщать никаких сведений частного порядка ни об одном из сотрудников уголовного розыска. Даже если он просто вышел пописать или покормить кота. Даже если этот посторонний кажется вам симпатичным, испуганным и готовым сотрудничать. Прошу прощения, Данглар.
Данглар подождал немного, потом встал, и к нему вдруг вернулась его сдержанная, полная достоинства элегантность. Адамберг, не склонный ни к каким излияниям чувств, особенно патетическим, даже отступил, но на лице Данглара он не заметил даже намеков на пафос.
– Позвольте мне, – сказал майор спокойно, – от всей души поздравить вас. Я со своей стороны допустил грубейшую ошибку, которая могла и даже неминуемо должна была повлечь за собой смерть четырех человек, вашу в том числе. Вследствие чего я сегодня же вечером представлю вам прошение об отставке.
– Вечером не получится, – ответил Адамберг, словно отклоняя приглашение на ужин. – Сегодня воскресенье, а в воскресенье я ничего не читаю. Завтра тоже не выйдет – нам надо будет попотеть над рапортом, так что мне необходимо будет ваше перо. Потом тоже нельзя, потому что я попросил трехнедельный отпуск. А в мое отсутствие руководить конторой будете вы.
Куда он поедет? – подумал Данглар. В свои Пиренеи, само собой, обмакнуть босые ноги в зеленые воды По.
– Это приказ? – спросил Мордан, вытянув наконец шею.
– Приказ, – подтвердил Адамберг.
– Это приказ, – шепнул Мордан Данглару.
– А теперь все свободны, – тихо сказал Адамберг, – сегодня воскресенье.
Вейренк схватил Адамберга за руку, когда тот уже направлялся к выходу.
– И все же, не будь бригадиров, ты бы живым оттуда не выбрался.
– Кто знает. Ведь афтурганга не бросает тех, кого вызвал к себе.
– Ах, ну да, я и забыл.
– Ну, если уж на то пошло, – пробормотал Данглар, шедший следом за ними, – афтурганга, видимо, вызвал и жандармов из Сент-Обена.
– Если уж на то пошло, – отозвался Адамберг, – впервые за долгое время, майор, я услышал от вас что-то умное.
Теперь я уеду со спокойным сердцем.
Глава 47
Поужинав, Адамберг и Франсуа Шато прошлись по пустому скверу острова Сите по направлению к статуе Генриха IV. Шато еще не опомнился от ужаса и возмущения, вызванного рассказом Адамберга о его секретаре Брюнете – Шарле Рольбене.
– Представьте себе, судья-каннибал. Шарль! Шарль зарезал своих спутников, чтобы их съесть! Нет, какой кошмар, у меня это не укладывается в голове.
