бывало… Схватил меня за руку и отпустить боится, еще потеряет. Где он найдет такую, как я?.. Очень он, бедный, радовался, что его из партии не исключили, вынесли только строгий выговор с предупреждением. Зато руководство женского общества объявило его ударником, хоть я и против была. Так он на стройке ложился, на стройке вставал. Домой вернулся, только когда мы на чешме красный флаг подняли. И, знаете ли вы, с той поры дом мой полон и любви и счастья…
…Последние слова Петры совсем затерялись в громе рукоплесканий и восторженных криков.
Все делегатки, вскочив на ноги, приветствовали Петру Манолову, строительницу, победительницу.
1950
Перевод Е. Евгеньевой.
МЕСТЬ КОММУНИСТА
Посвящается бай Петко
Дней этак за двадцать до Нового года я самым торжественным образом пообещал одной весьма любезной редакции написать для новогоднего номера газеты новогодний рассказ.
Много раз перелистывал я свои записные книжки, перерыл все папки, где хранились собранные за тридцать лет пожелтевшие от времени странички с набросками, на спине полежал, подпирал голову то правой, то левой ладонью, выдвигал, образно выражаясь, все потайные ящики своей памяти — напрасно! Ничего не попадалось такого, что могло бы пригодиться для обещанного рассказа.
А между тем гигантское веретено времени уже наматывало на земную ось последние дни, последние ночи старого года. Из любезной редакции начались ежедневные звонки, каждый раз все более нелюбезные. Настроение мое ухудшалось и ухудшалось. И дело было не только в том, что я подводил газету: она легко могла б отыскать другой материал. Меня угнетало сознание скудости моих новогодних жизненных наблюдений. Подоспел последний срок. Если б в тот вечер, в ту ночь я не написал рассказа, то завтра было бы уже поздно. Все чаще и чаще стал я поглядывать на телефон и под конец решился: встал и поднял трубку, чтобы признаться в своей творческой несостоятельности. Но в последний миг…
Да, да, именно в этот «последний» миг, который встречается в любом порядочном новогоднем рассказе, дверь моей «бедной деревенской хижины», как было бы сказано в таком рассказе, отворилась и на пороге появился Он — тот самый спаситель, который всегда поспевает вовремя, чтоб протянуть щедрую свою руку и прийти на помощь беднякам, дабы и они могли радостно встретить новогодний праздник.
Даже внешность моего гостя полностью соответствовала облику не раз уже описанного новогоднего благодетеля: большой, высокий, с широким добродушным лицом, в шапке, как у деда-мороза, в суконной, с каракулевым воротником, шубе; плечи осыпаны алмазными снежинками, густые мохнатые брови в инее, а улыбка такая милая и приветливая, что разом обогрела застывшее, бедное мое сердце.
— Бай Петко?!
Вероятно, в возгласе моем было столько изумления, что гость смешался.
— Ты занят? Может, мне лучше уйти?
— Наоборот! — еще громче закричал я. — Сама судьба привела тебя ко мне!
— До чего ж вы любите эти истасканные выражения! — нахмурился гость. — Не хватает, чтоб ты помянул еще всемогущего господа бога!
— Я сейчас в таком отчаянном положении, — схватившись руками за голову, произнес я, — что впору хоть бога на помощь звать!
Бай Петко встревожился.
— А в чем дело? Что случилось?
— Сейчас расскажу… Но прежде разденься, устраивайся поудобней… Вот сюда, здесь помягче. Чайку китайского заварим…
— Я ведь из-за него-то и пришел…
— Вот, вот, и коньячок найдется…
Я помог ему стащить с себя шубу, усадил в качалку, чаем угостил, в чай лучшего коньяку налил — в общем, из кожи вон лез, чтобы привести его в наилучшее расположение духа, и только после этого изложил во всех подробностях затруднительное мое положение.
— Прошу тебя, вспомни что-нибудь, — закончил я. — Ведь шестьдесят с лишком раз доводилось тебе встречать Новый год. Уж наверно у тебя в запасе есть какая-нибудь подходящая история.
— Нда-а… — протянул бай Петко, несколько раз проведя рукой по белым, примятым шапкою волосам. — Сложная штука этот ваш… как его?… социалистический реализм. Значит, история должна, во-первых, случиться под самый Новый год. Во-вторых, быть веселой, жизнеутверждающей. В-третьих, по возможности повествовать о строительстве социализма и разить империализм… Не много ли будет?
— Ничего не поделаешь. Искусство, бай Петко, сражается сразу на нескольких направлениях.
— Гм… — покачал он головой, и взгляд у него вдруг стал каким-то отсутствующим. Позабыв и обо мне и обо всем вокруг, он пустился странствовать по запутанным лабиринтам воспоминаний, накопленных за прожитые шесть десятков лет.
Я налил еще чаю.
Принялся точить карандаш.
И ждал. Ждал и надеялся, ибо жизнь бай Петко — кладезь неисчерпаемый: не один сюжет, не один эпизод почерпнул я из его рассказов.
…Петко Савов или просто бай Петко, как по-свойски называют его не только в Белослатинской округе, но и по всему Врачанскому краю, в молодости был учителем, а в годы войны офицером, приговоренным за участие в бунте к смертной казни. Изучал он и право и философию, но профессией его стала революционная деятельность, партийная работа и в легальных условиях, и в полулегальных, и в подполье. В каких странах, кроме Испании, он побывал и что там делал — знали лишь те, кому знать надлежит, но если подсчитать, сколько времени провел он в отечественных и зарубежных тюрьмах, то в общей сложности наберется больше девяти лет. Кроме того, три года он пробыл в концлагерях, а уж сколько просидел в обыкновенных полицейских участках — этого он и сам не помнил.
Чистый, хороший человек!
Как часто проходим мы мимо таких людей, не замечая их, а они есть, они живут среди нас. Воспитанные партией, люди эти как бы опередили свою эпоху на пятьсот или, может, на тысячу лет, словно б спустились к нам прямо с сияющих высот Коммунизма, чтоб воочию показать, каким будет человек завтрашнего дня и что такое коммунистическая мораль, благородство, дружба, мужество и доблесть…
Таким человеком был и бай Петко.
Родившись задолго до появления нового общества, в зверином мире собственности, он вынес все, какие только есть на свете, горести и испытания.
Тюрьмы и концлагери по сравнению со всем
