Три ваткрианца, один из которых был проводником, вошли в горы, пересекли древний перевал, спустились в Шансар и выменяли длинную узкую лодку. С ними был и четвертый, не ваткрианец — высокий мужчина с белыми волосами. Они подчинялись ему, как королю, но он пришел сюда своим собственным гонцом, чтобы известить о себе в этом краю, который не отвечал на призывы с юга. Кроме того, место сбора тоже было здесь, Джорахан пометил его на своих картах. Оно давно было заброшено и уцелело лишь благодаря силе обычаев да ходившим вокруг него суевериям.
Они поплыли по бескрайней глади жемчужной воды под небом, лиловым от зноя, и этот чужеземный король садился на весла наравне с ваткрианцами. Деревенские женщины, стирающие белье на берегах, глазели на их южные одеяния, мужчины задирались.
«Я направляюсь к Груди Ашары», — говорил им беловолосый. Так здесь называли древнее место сборов. Они беспрепятственно пропускали его. У них были какие-то непреложные древние законы, повелевающие отпускать с миром людей, идущих к Груди Ашары. Кроме того, стоило забиякам поговорить с беловолосым, как они тут же исполнялись убежденности, что у него есть смысл и цель. Караван длинных лодок тянулся примерно на милю позади той, на которой плыли ваткрианцы — не из враждебности, а из желания посмотреть, что намерен делать беловолосый иноземец.
Они добрались до цели вечером и поднялись по шероховатым, замшелым ступеням. Несмотря на свое имя, это место ничем не напоминало грудь, ни женскую, ни богини. Почти на самой вершине стояло ветхое жилище жрецов, где обитало пять или шесть стариков, которые с трудом передвигались, но откуда-то знали о прибытии гостей. Один из них встал на пути у беловолосого. Он поднял свой посох и швырнул его под ноги пришельцу. Посох содрогнулся и превратился в черную змею. Ваткрианцы с бранью шарахнулись, шансарцы, поднявшиеся на гору вслед за ними, принялись делать магические и религиозные знаки.
Ральднор взглянул дряхлому жрецу прямо в лицо и очень спокойно сказал:
— Разве дитя боится рук, носивших его?
Он поднял змею, которая в его руках мгновенно распрямилась, и подал жрецу его посох. Из глаз старца полились слезы.
— Чужестранец, ты объявляешь себя Ее сыном? — спросил он.
— Разве может человек судить о таких вещах? — вопросом на вопрос ответил Ральднор, глядя в выцветшие старые глаза. — Я предпочитаю говорить, что моя мать была Ее дочерью.
— Ты кощунствуешь, — дребезжащим голосом произнес жрец. Он задрожал, потом закрыл глаза и пошатнулся. Ральднор осторожно взял старика под руку, чтобы не дать ему упасть.
— Теперь ты знаешь, кто я, — сказал он.
— Я заглянул в его разум, — прошептал старый жрец. — Он должен получить то, что хочет, чего бы ни попросил.
Поднялся ропот, словно ветер, поющий в горах.
— Здесь есть маяк, который созывает королей Шансара, — сказал Ральднор. — Я пришел зажечь его.
Они проводили его на вершину холма. Там оказался глубокий кратер, со дна которого тянулось высокое мертвое дерево. Никто из них не знал, кто посадил его, и оно явно прожило долгую жизнь, прежде чем засохнуть. Его чахлыебелые ветви тянулись прямо в небесную высь. Ральднор высек огонь и поджег дерево. Языки пламени проворно разбежались по всему великану, охватив костлявые сучья. Казалось, будто мертвое дерево в один миг ожило, покрывшись чудесными алыми цветами. Люди сначала взволнованно забормотали, потом умолкли. В Шансаре была легенда о перемене, которая постигнет мир, когда на засохшем дереве распустится алый цветок.
Наступила ночь, и горящее дерево казалось красным копьем, рассекающим тьму. Потом поднялся ветер. Он дул порывами, унося огненные цветы во мрак. Небо наполнилось дымом и яркими переливчатыми искрами. Ярко горел маяк, видимый на бесчисленные мили окрест, и ветер разносил пахучий дым.
Это был слишком древний, слишком магический знак, чтобы страна, поклонявшаяся магии, оставила его без внимания. Племена приходили за советом друг к другу, забыв старую вражду и гордость. Короли встречались в бесплодных черных скалах или на берегах озер и шли к древнему месту, притянутые пылающим деревом, словно магнитом. Ибо ночь, в которую на Груди Ашары загорится дерево, сама по себе была мифом и пророчеством.
— Как он будет говорить с ними? Что скажет им?
Это была третья ночь, проведенная на Груди Ашары. Три ваткрианца сидели у своего отдельного костерка, чуть поодаль от дома жрецов. В ту ночь склоны озаряло множество костров, а под горой теплые искры сверкали миллионом рубиновых глаз, рассыпанных по всему темному плато. Дерево наверху все еще дымилось. Огню явно нравилась такая пища.
— Сколько уже пришло? — снова спросил ваткрианец.
— Только Ей ведомо, — отозвался другой. — По меньшей мере, половина королей Шансара, и еще многие находятся в пути, как говорит Урл. И не так важно, что именно он будет говорить — он король, и даже больше. Клянусь Ашкар, я пойду за ним. Мной овладела лихорадка, сам не знаю, почему. Вы тоже ее чувствуете, да и весь Ваткри чувствовал еще до того, как он уложил нас на обе лопатки. Это лихорадка, и все эти племена вокруг горы тоже подхватят ее.
— Я люблю его, — заявил один из них. Еще один расхохотался и отпустил грубую шутку, вороша угли в костре. — Нет, не той любовью, про которую ты подумал своими деревянными мозгами. Это как любовь к земле, к месту, где ты родился, нечто, к чему жаждешь вернуться, за что готов отдать жизнь, лишь бы только оно досталось и твоим детям тоже.
— Э, да ты романтик. Нет, я питаю к нему не любовь. Но ему нужна справедливость — только она одна. И он сын короля, но при этом в лодке или на подъеме работает наравне с нами — я очень ценю это в любом человеке. Он может помочь, но при этом ничуть не роняет королевского достоинства. Таковы были короли встарь. А кроме того… страна черноволосых людей очень богата и сама просится к нам в руки. Те пираты внизу тоже поймут это.
Потом они завернулись в свои одеяла и заснули.
На желтой заре жрецы принесли благовония. Появились короли — могущественные свирепые люди, каждый с двумя-тремя личными телохранителями, старшим сыном и магом. Они обступили кратер. Это место как нельзя лучше подходило для устройства какой-нибудь западни, но западни не было: в такое время законы строго-настрого запрещали подобное. Дерево уже почти перестало дымиться.
Ральднор обратился к ним. Его голос разносился до краев кратера, но этот голос звучал не только у них в ушах. Он говорил с каждым из них в его разуме. Они встревожились; маги принялись бормотать заклятия и делать сложные жесты. От их заклинаний в воздухе стоял гул, точно жужжал пчелиный рой.
Потом настала тишина — постепенно, не сразу. Их подхватил мощный вал, будто вода, вырвавшаяся из-под земли, вспучившая землю, заполнившая кратер, несущаяся вниз по склонам, увлекая за собой камни, на лежащее внизу плато. Сначала один человек, затем другой. У каждого была какая-то крошечная трещинка, какой-то разлом в непробиваемой броне, окружавшей разум. Каждый почувствовал, что сквозь эту трещинку, этот разлом проникает что-то чуждое, но это проникновение было слишком стремительным, чтобы они успели почувствовать страх. В тот миг они не ощущали ни жадности, ни сожалений, ибо он затмил их мысли своими. На этот краткий миг он превратил каждого из них в самого себя. Они видели его стремления и цели, его боль, его страсть и его силу — так, словно все это было их собственным. Они чувствовали его горе, гнев и решимость во что бы то ни стало добиться цели. Потом все померкло, истаяв, как закатные краски в небе, испарившись, точно влага в жару.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
