Анной и начал встречаться с ней? — интересуется Терренс.
— Нет, Терренс, ни в коем случае. Я никогда не завидовал ни тебе, ни Даниэлю и всегда желал вам счастья. Просто я чувствовал боль от того, что не мог сам испытать это чувство. Любые разговоры о любви и девушках сильно ранили меня.
— Но, Питер… — с грустью во взгляде неуверенно произносит Даниэль. — Раз ты говоришь, что считал меня своим другом, то почему не намекнул на свои проблемы? Почему открыто не попросил меня закрыть свой рот и прекратить говорить про Анну? Зачем нужно было мучить себя и слушать то, что тебе было неприятно? Я бы все понял, если бы ты попросил об этом!
— Я могу дать один общий ответ на большинство вопросов, которые интересуют вас с МакКлайфом. Мне было страшно показывать свои настоящие эмоции.
— И надо было страдать из-за того, что мы постоянно болтали про Анну и Ракель?
— Если бы я сказал, что не хочу говорить о ваших девчонках, вы бы обиделись, — без эмоций отвечает Питер. — Решили бы, что я не рад за вас и даже завидую. А я не хотел, чтобы вы так подумали. Вот и был вынужден стиснуть зубы и делать вид, что разговоры про любовь никак меня не задевают.
— Питер…
— Черт, не могу поверить… — качает головой Терренс, приложив руку ко лбу. — Поверить не могу, что мы сами подталкивали тебя к столь отчаянному шагу. Если бы не эти разговоры, можно было бы избежать хотя бы части проблем.
— Да, чувак, честное слово, нам и в голову не могла прийти мысль, что это может так сильно ранить тебя, — неуверенно добавляет Даниэль. — Мы делали это в шутку и считали, что в этом не было ничего плохого.
— Все в порядке, парни, — спокойно отвечает Питер. — Вы не виноваты в моих страданиях… У меня и без того было много причин впадать в депрессию. Например, страх влюбиться в кого-нибудь. И тот факт, что я начал влюбляться в свою подругу.
— Мы все понимаем, приятель, — с грустью во взгляде говорит Терренс. — Нам очень жаль, что та девчонка посмела так унизить тебя. Мне бы и самому было ужасно плохо, если бы какая-нибудь девчонка поступила так со мной.
— И мне тоже, — произносит Даниэль. — А уж если бы я еще и был влюблен в эту девушку, то сам бы получил огромную психологическую травму. Мы прекрасно все понимаем. И надеемся, что Кристина ответит за это. Раз она была вынуждена сидеть на диетах из-за склонности к полноте, так пусть разжиреет и потеряет всех своих поклонников.
— Да уж! Хотел бы я посмотреть на нее, когда ее начнут обзывать жирной.
— Это было реально ужасно… — с отчаянием отвечает Питер. — Вы не представляйте себе, насколько мне было плохо… Какую боль причинила мне эта малявка! Эта проститутка, которая прыгала из одной койки в другую уже с тринадцати-четырнадцати лет. Ее мамаша с папашей все ей позволяли и слишком избаловали ее. Удивлен, что их деточка не залетела от кого-нибудь и не припиралась в школу с огромным животом. А то подкинула бы предкам ребеночка и потом продолжила бы сказать по койкам.
— Ее родителям реально по фиг, что тринадцатилетняя девка успела переспать с кучей парней? — удивляется Даниэль.
— Реально! А она всегда говорила, что найдет себе богатого папеньку, чтобы и дальше жить как королева. Кристина сама признавалась, что у нее было два страха: стать нищей оборванкой и лишиться возможности покупать себе что она хочет и растолстеть как бочка и из стройной лани превратиться в неуклюжего слона. У нее были бзики на этой почве. Харпер выносила мозг друзьям и мне, когда она притворялась, что любит меня. И эти люди терпеливо слушали ее. Парни клялись, что разбогатеют, женятся на ней и купят ей все, что она пожелает, а девчонки наперебой давали советы о том, как сохранить тонкую талию.
— Да уж… Хорошая была свита у этой прошмандовки… Парни были ее подкаблучниками, а девки не уставали говорить ей комплименты…
— О, идеальное описание! — восклицает Питер. — Свита прошмандовки! Эти люди делали все, чтобы сделать ее счастливой. По ее указке и друзьями моими притворялись, и ржали надо мной, когда она раскрыла все карты. Представляю, что бы они со мной сделали, если бы я наплевал на все стереотипы насчет мужчин и разревелся у всех на глазах.
— Мы прекрасно понимаем твои чувства, Питер, — уверенно говорит Терренс. — Это действительно ужасно. Гораздо ужаснее, чем услышать от девушки, которую любишь, что-то вроде: «Прости, ты очень хороший и милый, но я не могу ответить тебе взаимностью и считаю тебя всего лишь другом.» Кажется, что девчонка не хочет обидеть тебя и старается говорить это как можно деликатнее. Но на самом деле она причиняет тебе невыносимую боль. Ее можно пережить, но на это нужно очень много времени.
— Уж лучше бы она сразу отвергла меня, чем заставила пройти через такое унижение… Из-за этой белобрысой стервы я никогда не смогу забыть тот позор и до конца своих дней буду бояться заводить отношения с девушками из страха, что они предадут меня так же, как и она.
— Нет, Питер, не говори так! — округляет глаза Даниэль. — Я понимаю, что тебе очень тяжело. Но уверен, что очень скоро тебе повезет в любви. Ты еще встретишь девушку, которой сможешь довериться.
— Нет, Даниэль… — с грустью во взгляде качает головой Питер. — Такой ужас я никогда не смогу забыть.
— Неужели именно из-за этого ты не хочешь признаваться своей подруге в том, что она тебе нравится? — интересуется Терренс.
— Я никогда не скажу ей об этом, — резко отрезает Питер. — Уж лучше я сохраню это в тайне, чем буду бояться, что меня предадут и отвергнут. Если я раскрою рот, нашей дружбе придет конец. А я совсем не хочу терять ее.
— Почему? Неужели лучше молчать и мучатся? Быть для нее всего лишь другом!
— Лучше уж быть другом. Ведь ей вряд ли нужен такой бездарный урод, как я. Она хочет быть с настоящим мужиком, а не с какой-то размазней. Да и наверняка эта девушка уже нашла себе кого-то.
Терренс и Даниэль переглядываются друг с другом, понимая, что им нужно сделать что-то для того, чтобы Хелен и Питер признались друг другу в своих чувствах.
— А если она никого не нашла? — интересуется Терренс. — Если та девушка и сама неравнодушна к тебе?
— Пф, не втирай мне дичь, Терренс! — хмуро бросает Питер. — Мы живем не в сказке! Чудес и волшебства не
