– Надпись? – розовея от волнующего предчувствия, спросила Лиза.
Мсье Леже деловито кивнул:
– Ну да. Вот эта, на часах. Видите? – Он протянул худую руку, поросшую рыжими волосками, и ткнул коротким пальцем в картину. – ULTIMA NECAT! На картине она есть, а на вашей фотографической копии – нет.
Лиза взволнованно вгляделась в картину, затем в фотографию и, удостоверившись, что француз прав, тихо воскликнула:
– О боже!
– Не стоит так переживать, – снисходительно успокоил ее мсье Леже. – Тем более что это всего лишь окончание фразы.
– Окончание? – поразилась Лиза.
Француз кивнул тощей головкой и пояснил тоном пожилого сельского учителя:
– Именно так. Полностью фраза должна звучать следующим образом – OMNES VULNERANT, ULTIMA NECAT. А здесь… – Он снова ткнул пальцем в нарисованные на картине часы. – Лишь вторая ее часть. Признаюсь, мне показалось странным, что фраза приведена не целиком, и я просветил картину рентгеном. И знаете, что обнаружил? – Мсье Леже интригующе улыбнулся, выждал пару секунд, чтобы градус Лизиного любопытства достиг верхней отметки, затем торжественно произнес: – Первая часть фразы была закрашена!
– Закрашена! – ахнула Лиза, прижав к щеке ладонь.
Улыбка на самодовольном лице старика француза стала еще шире.
– Вот именно! – воскликнул он. – Причем относительно недавно. Я провел небольшое расследование и выяснил, что в девятнадцатом веке картина принадлежала московскому коллекционеру Генриху Брокару. У этого мсье была странная привычка исправлять старинные картины. Думаю, он и приказал закрасить на часах первую часть фразы, оставив – для каких-то своих личных и непостижимых целей – лишь ее окончание.
Лиза достала блокнот:
– Как, вы сказали, эта фраза звучала целиком?
– OMNES VULNERANT, ULTIMA NECAT, – торжественно произнес мсье Леже. Дождался, пока Лиза запишет фразу в блокнот, и сказал: – В переводе с латыни это значит – «Ранят все последний (час) убивает». Такую надпись в прошлые века ставили почти на всех башенных часах.
– Все ранят, последний – убивает, – эхом отозвалась Лиза, стараясь постигнуть тайный смысл этих слов. – А все – это кто?
– Минуты, мадемуазель. Всего-навсего минуты. Каждая прошедшая минута отнимает у нас кусок жизни, а последняя – отправляет на тот свет. Ну разве это не остроумно?
– Остроумно, – согласилась Лиза, не желая прекословить старику. – Хотя и страшно. Мсье Леже, а можно я сфотографирую картину?
– Ну… – Мсье Леже кокетливо опустил глаза. – Это будет стоить вам поцелуя. Вы согласны?
– Согласна, – самоотверженно ответила Лиза.
– Тогда – пожалуйста!
Лиза достала цифровой фотоаппарат и сделала несколько общих снимков картины. Потом сфотографировала крупным планом циферблат часов, на котором отсутствовали стрелки, но зато имелась таинственная надпись, первую часть которой московский парфюмер Брокар так бессовестно закрасил.
* * *
Глебу Лиза смогла дозвониться уже сидя в самолете.
– Алло, Глеб! Наконец-то я до вас дозвонилась… Я вылетаю через двадцать минут. Вы меня встретите?.. Хорошо. Мне нужно вам кое-что сообщить… На часах, которые стоят в лаборатории монаха-алхимика, есть надпись. ULTIMA NECAT… Подождите, не перебивайте. Так вот, это окончание фразы, начало которой Брокар зачем-то закрасил. Полностью фраза звучит так: Omnes vulnerant, ultima necat. Это значит – «все ранят, последний – убивает»… Алло, вы слышите? Алло, Глеб!.. Черт!
Связь прервалась. Телефон мелодичным перезвоном оповестил Лизу о севшем аккумуляторе, и дисплей потух.
– Сдох, сволочь, – констатировала Лиза и, сердито хмыкнув, сунула аппарат в сумку.
2
До прилета самолета оставалось чуть меньше часа. Корсак отошел от электронного табло аэропорта, сел на скамью и достал из сумки подсвечник, полностью очищенный от парафина. Женщина в красном болоньевом плаще, сидевшая рядом, покосилась, нахмурилась и поближе пододвинула к себе сумку.
Глеб повернул к себе подсвечник той стороной, где на тельце одной из змеек была выгравирована надпись:
OMNES VULNERANT
Итак, это первая часть фразы, окончание которой Лиза обнаружила на часах епископа Феофила.
Глеб потер пальцами лоб. Дельные мысли никак не хотели приходить в голову. Глеб снова провел пальцем по надписи. OMNES VULNERANT. «Все ранят».
Угрожающая фраза. Больше годится для кинжала, чем для простого подсвечника. Глеб представил себе, что держит в руке не подсвечник, а кинжал, и сделал плавный жест, словно вонзал лезвие кинжала в чью-то плоть.
– Кого же ты должен ранить, приятель? – тихо проговорил он, обращаясь к подсвечнику. – В чье бренное тело ты должен войти?
Продолжая держать перед собой подсвечник, журналист рассеянно посмотрел на женщину в красном плаще. Женщина опасливо покосилась на Глеба, затем, видимо решив больше не искушать судьбу, встала и пересела на другую скамью.
– Войти… В тело… – задумчиво бормотал Глеб. – Войти…
Внезапно в голову ему пришла мысль. Он достал из кармана брелок, выщелкнул маленькое лезвие и принялся отвинчивать бронзовый болтик, с помощью которого змейки крепились к круглой чаше основания. Отвинтив, он вытряхнул болтик из паза на ладонь и осторожно отделил чашу от змеек. Затем облизнул пересохшие от волнения губы, улыбнулся и тихо пробормотал:
– Вот оно что! Ах вы мои милые змейки.
Он поднял голову, посмотрел на женщину в красном плаще и весело ей подмигнул. Женщина вскочила со скамьи, схватила сумку и резво засеменила прочь, бубня под нос что-то сердитое про «расплодившееся хулиганье».
Встреча получилась бурной. Лиза Фаворская распахнула объятия и громко воскликнула:
– Боже мой, как же я соскучилась!
Глеб обнял Лизу и смущенно посмотрел по сторонам.
– Вы всегда так громко выражаете свои чувства? – спросил он.
– Конечно! – с улыбкой ответила Лиза. – А кого мне стесняться? – Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Потом вытерла след от помады и объяснила: – У меня вырубился телефон. Как всегда, в самый неподходящий момент. Вы хоть успели расслышать, что я сказала?
– Про надпись на часах?
– Да.
Глеб кивнул.
– И что вы обо всем этом думаете? – спросила Лиза.
– Думаю, что вы умница! Помните, я рассказывал о Романове? Бывшем парфюмере, который преподает биохимию? Так вот, в свое время он купил несколько вещиц, принадлежавших Брокару. Среди них был и подсвечник в виде двух переплетенных змеек.
– Как на картине Тильбоха? – мгновенно вспомнила Лиза.
– Да. Но самое главное: на подсвечнике есть надпись – OMNES VULNERANT. «Все ранят».
– Постойте… – Лиза на секунду задумалась, и вдруг глаза ее широко распахнулись. – Это что, первая часть фразы?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
