бы уже на следующий день вновь предавался меланхолии, поскольку совершил это убийство чужими руками – руками своей жертвы. Но спасло меня то, что когда петля уже вонзилась ей в шею, и она начала задыхаться, то вдруг в ее глазах я увидел самый желанный вызов – я увидел страх смерти и жажду жизни. Она начала вырываться и молить меня одним взглядом, потому что даже кряхтеть уже не могла. И тут-то все и произошло. Тут-то еще вчера несчастный и плаксивый старик стал повелителем своей жизни, и ее жизни, которой я распорядился так, как мечтал это сделать долгие годы. Это я убил ее, Мой Друг. Я убил.
– И решили не останавливаться на достигнутом?
– Да, Мой Друг. Решил ковать железо пока горячо. Во-первых, так удачно вышло, что именно вас обвинили в этом убийстве, а во-вторых, эта дура меня всегда бесила своими бесконечными телефонными разговорами со своим мужем или с сыном, а вчера просто терпение уже лопнуло, и я понял, что должен ее убить. Понял я, поймите и вы.
Он вновь отошел от камеры, встал за спиной Каролины, и словно играючи потеребил концы удавки на ее шее. Девушка заплакала еще сильнее, в отчаянии уронив голову на грудь.
– Так не честно, господин Асфиксия, – покачал я головой.
– Что именно? – заинтересованно спросил он.
– Вы прикрываете свои убийства чужим именем. Не один из них, – я указал на стены кабинета с портретами серийных убийц, – так не делал. Все они гордились тем, что о них идет молва. А вы используете меня в качестве прикрытия.
– Ах, Мой Друг, – он радостно хлопнул в ладоши. – Какой же вы славный человек, я не перестаю вами восхищаться. В этом-то и дело. Не у одного из них не было такого противника, как вы, понимаете? Вот в чем моя отрада и цель. Остановите меня, Мой Друг. Это только наша с вами партия, и больше ничья. Я не хочу связываться с тупыми полицейскими, особенно с этим ослом из ФБР. Нет, они мне все не соперники, они глупцы, которых я запросто обведу вокруг пальца. Но вы, Мой Друг, совсем другое дело. Другое дело, поверьте мне. Вы умны и амбициозны. И сейчас вы в отчаянии, хотите восстановить справедливость и отмыться от ложных обвинений. Вот именно вы и должны меня остановить. Остановите – и там уже пусть вся эта челядь судачит обо мне. Не остановите – отправитесь в тюрьму, а я, возможно, сменю почерк и найду нового козла отпущения. Но пока, Мой Друг, только вы и я. И это наша партия. И вы должны остановить меня, потому что сам я не остановлюсь. Вы думаете, я не понимаю, что поступаю плохо? О, уверяю вас, Мой Друг, понимаю, как никто другой. И уже хочу быть пойман вами, но только в честной борьбе. Только в честной борьбе, Мой Друг. И каково же это удовольствие, Мой Друг: понимать, что все зло в мире от человека. Вот настоящая реализация восторга.
– Если вы хотите игры, господин Асфиксия, то должны дать мне подсказку. Хоть маленькую подсказу, где вас искать, потому что начинать с нуля против вас – это все равно, что сразу признать поражение. Дайте нить. Хоть намекните, где вы сейчас находитесь?
Он смотрел на меня со снисходительной улыбкой, по которой было трудно понять, распознал ли он мою лесть, или принял ее за чистую монету.
– Могу сказать вот что: сейчас три часа дня. Каролина умрет ровно в десять вечера, если вы меня не остановите. Все это время я буду наслаждаться ее страхом, потому что очень уж проголодался по нему в своих мечтах за все эти годы и хочу теперь им пресытиться. Пресытиться, Мой Друг. Что касается подсказки, вот она, Мой Друг: мы там, где вы только захотите.
– Слишком туманно, – покачал я головой.
– Ну, Мой Друг, другой подсказки у меня нет, – господин Асфиксия развел руками. – И еще, Мой Друг, – продолжил он и поднял с пола предмет, в котором я узнал технический нож. – Я должен вас немного мотивировать, а то вы еще подумаете, что я с вами шучу. Но я ведь не шучу. И отрежу нашей милой коллеге один маленький пальчик.
– Нет, господин Асфиксия! Нет! – я вскочил с пола и бросился к телевизору, как будто мог ему помешать. – Не делайте этого!
– Сделаю, мой друг, сделаю.
Он подошел к Каролине, которая начала биться в истерике, разжал ей пальцы левой руки и одним движением отнял ей мизинец.
– Нет! – закричал я и рухнул на колени, закрыв глаза и слыша ужасные вопли раненой девушки.
– Да что же ты так кричишь, дура, – как-то неуверенно прокомментировал господин Асфиксия, словно сам испугался того, что сделал. – Это всего лишь один палец. У тебя их еще девять на руках и десять на ногах. Еще девятнадцать пальцев, слышишь? Замолчи же, слышишь?
Я вновь открыл глаза и увидел, как он оборачивает какой-то тряпкой или носовым платком окровавленную руку Каролины, кричавшей и мотавшей головой от нестерпимой боли.
– Ну ты так голову себе оторвешь еще до десяти часов, глупышка, – говорил господин Асфиксия, и я ясно слышал в его голосе попытку успокоить самого себя. – Девятнадцать пальцев еще у тебя! Девятнадцать! Что, так больно? – Он встал и повернулся ко мне. – Что делать-то? Что она так кричит? У нее их еще девятнадцать, – и он поднял с пола отрезанный палец и поднес его к самым глазам.
А я и слова вымолвить не мог. Только смотрел на этот кошмар и слезы лились из моих глаз.
– В общем, Мой Друг, – растерянно продолжил этот чертов маньяк, опустив руку. – Подсказку я вам дал, мотивацию тоже. Игра началась. И если вы не успеете к десяти часам вечера, то на вас ляжет обвинение еще в одном убийстве.
Он достал из кармана пульт и через мгновение экран погас.
Глава пятнадцатая
День 7. Вечер
Я сидел на ступенях старой и заброшенной деревянной церквушки, которая уже давно перестала принимать своих прихожан-лютеран, и, судя по всему, осталась стоять здесь как одинокий и довольно грустный памятник архитектуры. Стояла она на той же обширной поляне, на которой я оставил Инцитата, только в значительном отдалении от того места, где я, лежа в траве, испытал такое обманчивое и кратковременное ощущение благодати. Я пришел сюда из дома господина Асфиксии, пришел уже ни от кого не прячась, и потому, как это часто и бывает, никто не обратил на меня никакого внимания;
