Одно утешение – письма сыновей. Константин Константинович, разложив их на письменном столе, перечитывает по несколько раз. Как же им, бедным, тяжело… как и всей русской армии! Вот Олег пишет, что на фронте не хватает самого необходимого – теплой одежды, продуктов питания. Строки расплываются от выступивших на глазах отца слез. Но он и так уже наизусть знает, о чем пишет сын:
…Очень нужны бурки, которые греют больше, чем пальто… никогда в жизни не было у нас такого желания есть, как теперь. Белого хлеба нет. Сахару очень мало. Иногда чай бывает без сахара… Часто во время похода ложимся на землю, засыпаем минут на пять. Вдруг команда: «К коням!», ничего не понимаешь. Вскарабкиваешься на несчастную лошадь, которая, может быть, уже два дня не ела овса, и катишь дальше…
Война уравняла всех: и простолюдина, и сына великого князя.
Но вскоре оборвалась последняя ниточка, связывавшая родителей с Олегом, – его письма с фронта. 28 сентября 1914 года пришло известие о его ранении. Об этом – лаконичная запись в дневнике великого князя:
Сейчас получил телеграмму от Игоря и профессоров, что, к сожалению, рана оказалась серьезною. Сделана операция для избежания заражения раны. Олег находится в Вильно в Витебском госпитале.
А незадолго до этого в часть, где служил Олег, пришла телеграмма от императора:
Радуюсь за лихость моих лейб-гусар. Жалую корнету князю Олегу Константиновичу орден Св. Георгия 4-й степени. Николай.
Только не довелось герою предстать перед родными и сослуживцами с высокой наградой на груди…
27 сентября 2-я Гвардейская кавалерийская дивизия, имея в авангарде два эскадрона гусарского полка, наступала в направлении Владиславова. Недалеко от деревни Пильвишки был замечен неприятельский разъезд, который боковая застава и начала обстреливать. Князь Олег, давно рвавшийся в бой, стал просить разрешения у эскадронного командира, графа Игнатьева, разрешения вместе с бойцами своего взвода захватить вражеский разъезд. Командир долго не соглашался его отпустить, но в конце концов уступил. Вот как описывает дальнейшие события генерал Н. Н. Ермолинский:
Все остальное произошло очень быстро. Преследуя отступающий неприятельский разъезд, князь Олег вынесся далеко вперед на своей кровной кобыле Диане. Вот они настигают отстреливающегося противника… Пятеро немцев валятся, прочие сдаются; но в это время в князя Олега целится с земли раненый всадник… Выстрел, и князь Олег валится с лошади…
Пуля прошла через седалищный бугор и прямую кишку. Операция была проведена удачно, но врачи признали, что ранение тяжелое. Утром 29 сентября в госпиталь пришла телеграмма, что великий князь и великая княгиня должны прибыть в Вильно к пяти часам вечера. Это известие очень обрадовало раненого, и он беспрестанно повторял: «Вот хорошо! Вот хорошо!..»
Но железнодорожные пути были загромождены составами, и поезд опоздал. А Олегу с утра становилось все хуже: дыхание участилось, пульс ослабел, появились признаки сепсиса, бред. Но юный князь отчаянно боролся за жизнь, и, хотя с трудом выговаривал слова, на вопрос о самочувствии отвечал неизменно: «Чувствую себя ве-ли-ко-леп-но…»
Наконец приехали августейшие родители. Он узнал их, выражение его лица стало сияющим, и он несколько раз прошептал, назвав их так, как привык еще в детстве: «Пасика, масика здесь…»
Великий князь привез умирающему сыну Георгиевский крест его деда. Князь Олег прошептал: «Крестик анпапа́!» Потянулся к нему рукой, поцеловал белую эмаль. Крест отец приколол к его рубашке, с правой стороны груди. В этот же день, поздно вечером, Константин Константинович записал в дневнике:
…С какой нежностью обвивал он руками за шею мать и меня, сколько говорил нежных слов! Но сознание заметно угасало. Он метался, не находил себе места, просил то повернуть его на один бок, то на другой, то поднять выше ноги. На боли в местах поранения он не жаловался. Дышал он часто и, сам замечая это, обратил мое внимание на это порывистое дыхание. Затем начал заговариваться, все твердил о какой-то убежавшей кобыле, прося ее поймать… Учащенное дыхание сменилось не то икотой, не то хрипом. Мы поняли, что это агония. Я послал за священником, чтобы напутствовать нашего мальчика.
Началось страшное ожидание смерти: шепот священника, последние резкие вздохи умирающего… Великий князь, стоя на коленях у изголовья сына, закрывал ему глаза, великая княгиня грела холодевшие руки. На коленях же в ногах его стоял брат – князь Игорь Константинович, несколько сослуживцев. В 8 часов 20 минут вечера юный герой умер.
Тело князя императорской крови Олега Константиновича, согласно его воле, перевезли в любимое имение семьи Осташево. Когда поезд подошел к станции, войска взяли на караул. Под звуки «Коль славен» гроб вынесли на площадь и поставили на лафет. Тысячная толпа обнажила головы. Вот как описывает дальнейшее генерал Н. Н. Ермолинский:
По прибытии в имение печальное шествие направилось к месту последнего упокоения почившего. Это место для могилы он сам себе избрал при жизни – в поэтическом уголке, на высоком, обрывистом кургане, где растут тополя и заросшая мхом старая лиственница. С кургана, господствующего над всей округой, открывается великолепный вид на причудливые изгибы реки Рузы, на поля, уходящие в безбрежную даль, и на далеко синеющий лес…
Гроб опустили в могилу… Над ней быстро образовался холм, покрытый венками, цветами и увенчанный простым деревянным крестом.
Многообещавшая жизнь князя Олега кончилась.
Через некоторое время над его могилой был заложен и освящен храм во имя святых благоверных князей Олега Брянского, великого князя Игоря Черниговского и преподобного Серафима Саровского.
А великий князь Константин Константинович часто после гибели сына повторял: «Скоро и мы…»
Он мог по праву гордиться Олегом! За свою короткую жизнь тот успел многое: окончил Александровский лицей и получил юридическое образование. Как и отец, Олег был литературно одарен: писал стихи, рассказы, пьесы, вел дневник. Но был очень скромен, требователен к себе и не опубликовал ни одно из своих произведений. И это несмотря на отзыв академика М. Розанова, считавшего, что в юном князе «погибло прекрасное обещание для русской литературы».
Среди дневниковых записей князя Олега сохранилась одна, которая словно предвещает его раннюю кончину:
…Но мне становится совсем приятно, когда я думаю, что в «Новом времени» будет напечатан мой некролог, где будет написано, что я кончил Лицей, что я там хорошо учился, получил пушкинскую медаль и что меня там любили… Сознание подсказывает, что, в сущности говоря, теперь мне было бы очень глупо умереть, так много поработав над собой и в конце концов ничего не сделав. Нет, ни за что, ни за что я не хочу умереть без славы, ничего не сделав в жизни. Не хочу умирать с тем, чтобы меня забыли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
