исповедь:
– Я говорил о том, что когда видишь много смертей неминуемо и необратимо меняешься. Странно, но как только мысль об убийстве Андреаса пришла в мою голову, появились и идеи, как его лучше всего организовать. Я как будто снова был на фронте и решал боевую задачу. Помню, идея заманить его в сарай пришла ко мне на берегу небольшого ручья. Летом это место нельзя было бы разглядеть с тропы из-за густой зелени, но была весна.
Я решил, что заберусь в сарай, который, скорее всего, снова будет не заперт, привлеку внимание шумом, а после этого буду ждать того, кто явится первым. Если придет Андреас – я убью его, если Цицилия – то убью ее, а потом дождусь, пока Андреас придет посмотреть, почему она не возвращается, и тогда убью его.
– А если бы пришла Виктория?
– Не знаю наверняка. Скорее всего, снова попытался бы убедить ее пойти со мной, а когда она вновь не согласилась бы, связал бы ее веревкой, которую заметил в сарае еще в прошлую ночь.
Вольфганг посмотрел в глаза Майеру и спросил:
– Я, наверное, кажусь вам зверем, молодой человек?
Лицо Франца было спокойно, но в его глазах плескалась ледяная ярость способная заморозить штормовой океан. Хольгер даже испугался, что Майер бросится на Вольфганга, несмотря на все предупреждения. Голос Франца оставался ровным, когда он ответил:
– Да, кажетесь.
– И это правда. В тот момент я был больше зверем, чем человеком. Именно поэтому я и рассказываю вам сейчас все это. Впрочем, всему свое время.
Когда пришли сумерки, я пробрался на ферму. Было около шести часов вечера. За час до этого к дому подъехал автомобиль, и я начал опасаться, что Груберы куда-то уедут или кто-то приедет к ним. Скорее всего, именно тогда приехала та хромоногая женщина, потому что в ее комнате был нераспакованный багаж, но точно я сказать не могу, так как с того места, где я стоял, не было видно. Так или иначе, автомобиль уехал и больше к ферме никто не подходил и не подъезжал.
Как я и ожидал, сарай был не заперт. Я стал ждать, когда настанет ночь. Скорее всего, я задремал, и мне повезло, что за это время никто не зашел в сарай…
Франц прервал монолог Вольфганга:
– Почему шестопер?
– Признаться, я впечатлен! Вы и о шестопере знаете? Сначала я хотел использовать нож, но решил перестраховаться, так как не был уверен, что смогу убить Андреаса ножом сразу, одним ударом. Он был физически сильным и, если бы завязалась потасовка, у него были бы шансы меня остановить. А дальше все начало происходить слишком быстро…
– Вы говорили, что у вас был пистолет. Почему вы не воспользовались им?
– Оберкомиссар Вюнш, объясните потом своему молодому коллеге, что такое скрытное нападение. Кроме того, господин Майер, у меня не было пуль.
«Сейчас все произойдет…» – Хольгер сосредоточился, готовясь представлять картину убийства, которую будет описывать Габриель.
– Я долго ждал. До одиннадцати часов. Потом начал стучать о стены сарая киркой, которая стояла у стены там же. Я то и дело поглядывал на дом в щель между досками. Наконец оттуда вышел Андреас. Он, как видно, уже готовился ко сну, потому что был одет лишь в исподнее. Я сразу обратил внимание на то, что в руках у него был только фонарь. Это было хорошо для меня, так как он вполне мог прихватить ружье, и в этом случае сделать все по-тихому не вышло бы. Я притаился за дверью. Так как он был с фонарем, сделать все надо было максимально быстро, чтобы в доме не успели ничего заметить.
Андреас вошел, успел увидеть меня, даже вскрикнул, но очень тихо. Я помню, что успел увидеть удивление в его глазах в свете фонаря, а потом ударил его прямо в лицо. Он сразу осел мешком – у меня получилось свалить его одним ударом. После этого я сразу затушил фонарь. Совру, если скажу, что не получил удовольствия когда услышал хруст его черепа. Еще на фронте я неплохо орудовал дубинкой и, как оказалось, не растерял навык.
Вольфганг говорил абсолютно спокойно, не демонстрируя ни раскаяния, ни страха, ни, напротив, возбуждения или радости. Он просто отчитывался в своих действиях, стараясь не приукрашивать, но и не умалять их.
– Почему вы не ушли сразу после того, как убили Андреаса?
– Не успел. Как видно, либо за ним все время следили из дома и успели заметить меня, либо просто быстро забеспокоились. Так или иначе, вскоре вышла Цицилия. Уходить было уже поздно, кроме того, к ней я тоже не испытывал добрых чувств – она была виновата не меньше Андреаса. Помню, мне тогда показалось странным, что она, в отличие от мужа, была одета в повседневное платье,
Я повторил схему, но в этот раз так чисто сработать не вышло… Она была ниже меня, я этого не учел, поэтому первый удар получился скользящим. Она оперлась о стену рукой, но не упала, и, самое главное, заблокировала собой открытую дверь. Я втащил ее внутрь, повалил на пол и начал бить…
Вольфганг умолк и ушел в себя. Впервые за все время разговора возникла длинная пауза. «Если мы ждали удачный момент, чтобы напасть, то это определенно он». Вюнш дернулся к пистолету, на долю секунды опередив Майера, однако реакция Габриеля оказалась еще лучше. Walther мгновенно скользнул ему в руку и уставился прямо в лоб Хольгера. Вюнш успел остановить себя и медленно вернулся на место. Франц сделал то же самое.
– Я же говорил, что даже если вы сможете арестовать меня, я буду отрицать все, что сейчас вам рассказываю. Единственный шанс для вас получить меня – это вести себя разумно и больше не нарываться на пули. Еще одна такая выходка – и я выстрелю. Давайте сделаем вид, что этого досадного эксцесса не было, и вернемся в тот сарай.
Хольгеру очень не хотелось возвращаться в тот сарай, особенно в компании Вольфганга, но выбора не было.
– Я поднял взгляд от тела Цицилии и увидел Викторию, которую держала за руку девочка лет семи. За каким чертом она потащила в сарай девочку, та ведь уже была одета в сорочку и готовилась ко сну?!
Вюнш не смог удержаться:
– За вами.
Вольфганг посмотрел на него непонимающе, а после – широко улыбнулся впервые за весь разговор.
– Метко отметили, оберкомиссар Вюнш. Очень метко… Самое обидное, что Виктория так до конца жизни и не отреклась от своего проклятого отца. Она бросилась
