Наверху, в цитадели хирург ампутировал ногу. Он откинул кусок кожи, который прикроет культю, и разрезал мышцы и кровеносные сосуды, быстро орудуя короткой пилой. Санитары с трудом удерживали раненого фузилера на столе: тот, пытаясь сдержать крик, корчился на кожаной подстилке, уже перенесшей проявления боли пятнадцати других мужчин. Когда кость подалась под хищными зубами пилы, хирург заворчал:
– Ну, вот почти и все, сынок. Хороший парень!
В траншее, откуда днем запускали ракеты, немецкие стрелки Кросса хоронили двоих своих товарищей. Траншею углубили, тела уложили на дно и прикрыли камнями: это не даст им попасть в лапы хищникам, обожающим мертвечину. Сверху насыпали небольшой холм, Кросс произнес несколько теперь уже бессмысленных слов, а потом, глядя на то, как снег заметает свежую могилу, они запели песню, появившуюся лишь на этой войне и сразу пришедшуюся немцам по сердцу. «Ich hatt' einen Kameraden, Einen bess'ren findst du nicht...» – услышал Шарп в цитадели. «Был у меня товарищ, товарищ дорогой».[124]
Перед Шарпом навытяжку стоял Брукер: капитан фузилеров был тщательно выбрит, его мундир вычищен, и это заставляло Шарпа чувствовать себя грязным оборванцем
– Наши потери, капитан?
– Пятнадцать убиты, сэр, тридцать восемь тяжело ранены.
– Мне жаль, – Шарп взял у него рапорт и сунул в подсумок. – Боеприпасы?
– Хватает, сэр.
– Пайки?
– На два дня, сэр.
– Будем надеяться, что так надолго это не затянется, – Шарп потер щеку. – Значит, в замке осталось сто восемьдесят фузилеров?
– Сто восемьдесят два, сэр. С офицерами, конечно, больше.
– Разумеется, – Шарп улыбнулся, пытаясь пробиться сквозь сдержанность Брукера. – И мы удерживаем здесь целую армию.
– Да, сэр, – мрачно буркнул Брукер.
– Не беспокойтесь, капитан. Сегодня вы получите еще девяносто фузилеров из монастыря.
– Вы так считаете, сэр?
Шарп чуть было не рявкнул, что если бы не считал так, не говорил бы, но прикусил язык: ему нужна была помощь Брукера, а не его неприязнь.
– Есть еще полторы сотни у дозорной башни.
– Конечно, сэр, – лицо Брукера оставалось мрачным, как у методистского священника, грозящего адскими муками.
– Вы проверили, как содержат пленных?
Брукер этого не сделал, но боялся признаться Шарпу.
– Конечно, сэр.
– Отлично. Мне бы не хотелось, чтобы эти ублюдки напали на нас с тыла. Смените часовых на ночь.
– Может быть, их покормить?
– Нет, пусть голодают. У вас есть часы, капитан?
Брукер достал из кармана часы-луковицу.
– Без четверти четыре, сэр.
Шарп извинился и дошел до пролома в стене на месте обрушившейся бойницы. Снаружи было темно, небо почти почернело, низкие облака принесли с собой ранние сумерки. Долину засыпало снегом. Внизу, возле еще одной свежей могилы, чуть меньшей по размеру, Шарп заметил капитана Кросса. Стрелок рядом с ним, когда-то бывший горнистом, приложил инструмент погибшего мальчишки к губам. Сперва он сыграл простой короткий сигнал, и над долиной проплыла чистая нота, потом раздался один длинный: по нему Шарп требовал сверять часы. Завершали мелодию длинные мягкие ноты, медленные и печальные. «Ich hatt' einen Kameraden...»
Скрипнула дверь, кто-то кашлянул, привлекая внимание. Шарп обернулся и увидел одного из стрелков.
– Что-то случилось?
– Наилучшие пожелания от капитана Фредриксона, сэр, – в руках стрелок держал лист бумаги.
– Спасибо, – Шарп развернул записку.
«Партизаны на севере, востоке и юге. Какой пароль на сегодня? Я получу свою драку или нет?» – прочел он. Подпись на этот раз гласила: «Капитан Вильям Фредриксон, 5-й бат. 60-го, в отставке». Шарп усмехнулся, позаимствовал у Брукера карандаш и пристроился писать на краю обрушившейся бойницы. «Пароль на сегодня: терпение, отзыв: добродетель. Ждите свою драку на рассвете. Ночью моих часовых к востоку от ручья не будет. Удачной охоты. Ричард Шарп». Он отдал записку стрелку и проводил его взглядом, затем передал пароль Брукеру.
– Кстати, лучше предупредите часовых о партизанах: кто-то из них может пожаловать к нам ночью.
– Да, сэр.
И выше нос, ублюдок ты этакий, хотел добавить Шарп.
– Можете выполнять, капитан Брукер.
Минуты текли неторопливо. Артиллеристы смели снег с запальных отверстий своих орудий: скоро стволы стану слишком горячими, и снег, сейчас покрывающий бронзу слоем не меньше дюйма толщиной, растает. Каждое орудие было более семи футов длиной и помещалось на лафете между пятифутовых колес. В зарядных ящиках у каждого лежало по сорок восемь ядер, в передках еще по девять, и пушкари горели желанием отправить их все в восточный фасад монастыря, втоптать его на землю, чтобы впустить целый батальон пехоты. Этот батальон днем шел в хвосте колонны и практически не был затронут ракетами; он двинется в атаку с последним лучом солнца. Потом, под покровом темноты, французы перевезут пушки, пробьют амбразуры в южной стене, и двенадцатифунтовые монстры обратятся против замка. Пушкари покажут, как надо делать свою работу.
За пять минут до четырех долина казалась пустынной: фузилеры попрятались за каменными стенами, стрелки – в неглубокие окопы, вырытые среди кустарника, французы притаились в селении.
Шарп взобрался на надвратную башню и притопывал ногами на холодном снегу, переговариваясь со стрелками.
– Должно быть, сейчас начнут.
В дула пушек полетели саржевые мешки с порохом, за ними последовали ядра с все еще привязанными к ним для устойчивости деревянными «башмаками»: они сгорят в полете. Сквозь запальные отверстия канониры проткнули мешки, потом вставили запальные трубки: крутой уклон запальных отверстий заставил каждую скользнуть точно к цели. Полковник взглянул на часы: без двух минут четыре.
– Чума им на голову! Огонь!
Восемь орудий откатились назад, проделав в снегу восемь пар глубоких борозд, и расчеты взялись за работу, снова устанавливая их на позиции с помощью веревок и гандшпугов.[125] Канониры в это время протирали губками шипящие стволы и готовили новые заряды.
Первые ядра ударились оземь в сотне ярдов от монастыря, подскочили и грохнули в стену. По мере того, как стволы будут нагреваться, место отскока станет смещаться все ближе к цели, пока отскока и вовсе не понадобится.
– Огонь!
С надвратной башни пушек видно не было, но длинные красные вспышки и блики на снегу выдавали их расположение. Шарп наблюдал, как залп за залпом окрашивает снег багрянцем. Пушкари старались изо всех сил, залпы шли все чаще, ритм движений расчетов из тягучего стал размашистым – именно так работают хорошо подготовленные артиллеристы: каждый знает свою задачу, каждый гордится тем, что выполняет ее на отлично. Алые вспышки мелькали одна за другой, ядра били в стену монастыря; возведенная вовсе не для защиты, она вскоре пошла трещинами и рухнула.
