новостных служб. Разминались операторы. Репортерши проверяли макияж. Они знали, что полицейские начнут скоро разъезжаться и что их ждет долгая и медленная поездка в черный лес за городской окраиной, где у сырой вязкой земли отнимут последние тела.
История получит продолжение и развитие.
День сулит новые возможности.
Хант объехал квартал и оказался у небольшой автомобильной стоянки. Еще не было семи, но Йокам уже ждал. Он сидел на бетонном бордюре возле южного конца парковки, прижавшись спиной к проволочной ограде. Позади него пили кофе и перекусывали фастфудом бывалого виды мужчины в строительных касках. Бульдозеры и краны отдыхали поодаль, влажные и серые в таком чахлом утреннем свете, что сама земля казалась застывшей. Наверное, построят банк, решил Хант. Или, может быть, офисное здание. Скорее всего, это дело рук Холлоуэя. И вот тогда колеса коммерции закрутятся на всю катушку.
Выглядел Йокам не лучшим образом и был к тому же небрит; в уголке его рта висела сигарета. Затянувшись в последний раз, он щелчком отправил ее по ту сторону забора. Хант, выйдя из машины, прошел последние двадцать футов пешком.
— Привет, Джон. — Хант держался нейтрально и настороженно. Дружба дружбой, но сомнение встало между ними впервые, и теперь оба ступили на еще незнакомую территорию.
— Привет, Клайд. — Йокам достал еще одну сигарету, покатал ее между пальцами, но закуривать не стал и в глаза Ханту посмотреть не решился. Взгляд его скользнул по крыше полицейского участка и упал на туфли со следами грязи с поля за домом Мичума.
Хант ждал.
— Насчет прошлого вечера, — начал Йокам. — Выпил лишнего. Был не прав.
На лице Ханта ничего не отразилось.
— Так вот все просто?
Йокам все же закурил.
— Ладно, я был не в себе.
Хант промолчал, и напарник сменил тему.
— Это видишь? — Он поднял стопку сложенных газет с бордюра, на котором сидел.
— Что, все плохо?
Йокам пожал плечами и протянул газеты. Хант полистал страницы. Заголовки били с расчетом на сенсацию. На фотографиях были видны машины службы судмедэкспертизы в обрамлении густого леса и мешки для тел перед погрузкой в фургоны. Репортеры высказывали предположения о количестве жертв, намекали на некомпетентность полиции и рассказывали об охраннике, застреленном неназванным полицейским. Пересказывая заново историю Тиффани Шор, все задавали один и тот же вопрос: «Где Джонни Мерримон?»
— Они знают, что мы всем обязаны Джонни. — Хант покачал головой.
— Мальчишка у них теперь герой. — В голосе Йокама прозвучало что-то — то ли досада, то ли эхо похмелья.
— Парень пропал, — напомнил Хант.
— Да я ж ни на что такое не намекаю. — Напарник похлопал ладонью по газетам. — Просто мы здесь полными придурками выглядим.
— Профессиональный риск.
— Кроме шуток.
— Они уже столпились там, у входа. С десяток машин. Ты их видишь?
— Про меня пока не знают. — Йокам имел в виду Мичума и стрельбу в доме. — Через переднюю дверь я не пойду, даже если ты мне заплатишь.
Хант знал, что будет дальше. Детали выйдут наружу, история разрастется, и его друга прожуют и выплюнут.
— Ждать им недолго, скоро получат свое.
Йокам кивнул и снова посмотрел на заднюю стену здания полицейского участка.
— Поскорей бы уж все это закончилось.
Они вместе пересекли парковочную площадку, но напряжение и настороженность остались как напоминание о ночном звонке и о том, что было и не было сказано. У двери Йокам остановился.
— Я опять про прошлый вечер, — смущенно сказал он. — Нашло что-то, помутнение… Понимаешь? — Хант начал было что-то говорить, но Йокам недослушал, открыл дверь и боком шагнул внутрь. — Делай, как считаешь нужным.
Воздух внутри разве что не трещал от напряжения — Хант видел это в особой порывистости движений, в том, как обратились к ним все взгляды. Йокама встретили как героя. Ему пожимали руку, его хлопали по спине. Полицейские ненавидят педофилов, а в доме Мичума обнаружилась целая сокровищница изобличающих улик, самой пугающей из которых была толстая стопка фотографий, сделанных с записей камер наблюдения торгового центра. Девочкам на них было от десяти до пятнадцати — юные, со свежими лицами, неловкие. Одни сидели за столиками в фуд-корте, другие спускались или поднимались на эскалаторе.
На фотографиях Мичум делал надписи черным маркером:
«Рэйчел, Джейн, Кристина».
Там, где он сомневался, стояли вопросительные знаки:
«Карли? Симона? Эйприл?»
На некоторых снимках в нижнем углу значился адрес. Девочки жили на тихих улицах, далеко от центра. Кое-где под лицами или именами стояли цифры — возраст:
«Рэйчел 12. Кристина 11».
Хранились фотографии в запертом на ключ нижнем ящике письменного стола Мичума, и Ханту, когда он увидел их, стало не по себе. А еще его обожгла ярость. Правильно или неправильно, но убить мерзавца — доброе дело. И вообще все получилось даже красиво. Бертон Джарвис умер на улице, полуголый и умоляющий сохранить ему жизнь. Умер от руки одной из своих жертв. Мичум застрелен в собственном доме, убит одним из старших детективов департамента полиции.
Красота.
Справедливость.
Большинство копов улыбались и не скрывали радости, но не шеф. Бледный, с лихорадочными ярко-красными пятнами на мясистых щеках, он стоял в дверях своего кабинета, поглядывая то в одну, то в другую сторону. Уже сейчас, в четверть восьмого, на его рубашке проступили пятна пота. За спиной у него мелькали тени. Странные люди в темных костюмах. Люди, похожие на копов.
— Пять минут, — сказал шеф и закрыл дверь.
— Мы сегодня рано, — заметил Хант.
Йокам пожал плечами.
— Я пока покурю.
Проводив его взглядом, из-за своего стола поднялся и подошел к Ханту детектив Кросс.
— К вам можно по личному делу?
Они прошли в офис Ханта. В несвежей, заляпанной кофейными пятнами рубашке, мятый и небритый, Кросс выглядел так, словно не спал всю ночь. Впервые Ханту бросилось в глаза, что на висках у него проглядывает седина.
— В чем дело?
— О мальчишке Мерримонов новостей нет?
— Мы не теряем надежду…
— Но пока ничего не слышно, так?
— Какая-то проблема? — спросил Хант.
— Мой сын, Джек. Не могу его найти.
— Что значит «не можете найти»?
Кросс пригладил волосы толстыми пальцами.
— Мы поругались, и он ушел из дома.
— Когда?
— Прошлой ночью. — Детектив помолчал. — Может быть, позапрошлой.
— Может быть?
— Насчет первой ночи я не уверен. Он мог уйти и тогда, и на следующее утро. Сам я ушел рано и его не видел. Жена волнуется — вы же знаете, что в газетах пишут. А ей волноваться нельзя.
— Она волнуется, а вы — нет.
Кросс переступил с ноги на ногу, и Хант понял, что
