и Джонни увидел. Именная бирка, пришитая к тряпице, которой Фримантл перевязал палец. Бирка. Имя.
Алисса Мерримон.
Грязная, в крови. Джонни посмотрел на Фримантла, который изображал пальцем что-то в воздухе.
— Круг, — сказал он.
И вынул револьвер.
Глава 41
Домой Хант вернулся поздно. Еда успела остыть, но Аллен промолчал. Поели на кухне молча, в обоюдном напряжении. Уже у двери в комнату сына Хант извинился за опоздание.
— Дела.
— Конечно.
Глядя, как Аллен сбрасывает грязную обувь, Хант добавил:
— Скоро все кончится.
— Колледж через три месяца. — Сын стащил рубашку и бросил вслед за кроссовками. На груди, начиная от ложбинки у основания шеи, курчавились редкие волосы. А ведь почти вырос, понял вдруг Хант. Почти мужчина и при этом еще мальчишка. Он помолчал, зная, что лучше от его слов не станет.
— Аллен…
— Она так и не позвонила.
— Кто?
— Мама, — с детской обидой бросил сын.
— Не знаю, что и сказать.
— Вот и не говори.
Сердитый, обиженный мальчишка.
— Послушай, я…
— Просто закрой дверь.
Хант остался на месте.
— Пожалуйста. — Сын произнес это с таким выражением, что Ханту стало не по себе, как будто его ударили под дых или огрели молотком. Камень лег на сердце грузом миллиона несбывшихся надежд и ожиданий и твердой уверенностью в том, что у сына должно быть по-другому. — Пожалуйста, — повторил Аллен, не оставив Ханту выбора.
— Спокойной ночи.
Он закрыл дверь и спустился вниз. Убрал в мусорный мешок картонные коробки и пакеты и плеснул в стакан скотча, зная, что вряд ли допьет. День выдался тяжелый и не отпускал: смерть, мерзкие люди, дети, чья жизнь оборвалась так рано, и рой оставшихся без ответа вопросов. Принять бы душ да завалиться в постель часов на десять… Он потер ладонями щеки и ощутил под пальцами лицо старика. Потом прошел в кабинет, открыл ящик стола и достал папку с делом Алиссы Мерримон. Взгляд остановился на фотографии, пробежал по заметкам, подчеркнутым вопросам, но мысли перенеслись на Йокама. Перед глазами снова прошла вся сцена в доме Мичума: выстрел, запах дыма, твердая рука друга и его глаза, застывшие и безмятежные.
Телефон зазвонил в половине первого ночи.
— Не спишь? — спросил Йокам.
— Нет.
— Пьешь?
Хант закрыл папку.
— Нет.
— А я пью.
— В чем дело, Джон? Что у тебя на уме? — Ответ Хант знал.
— Мы ведь давно вместе?
— Давно.
— Напарники?
— И друзья.
Молчание затянулось. В трубке слышалось только дыхание Йокама.
— Что ты рассказал им? — спросил он наконец.
— Рассказал, как было.
— Я не об этом спрашиваю, ты же знаешь.
Хант представил друга — в скромном домике, в гостиной, со стаканом в руке перед давно погасшим камином. Йокаму шел шестьдесят четвертый год. В полиции он прослужил тридцать лет, и ничего другого в жизни у него не было. На вопрос Хант не ответил.
— Ты мой друг, Клайд. Он пошел на тебя с топором. Что еще мне оставалось?
— Ты поэтому выстрелил ему в сердце?
— Конечно.
— А не со злости? Не потому, что хотел посчитаться?
— Посчитаться? За что? — На том конце проснулась злость иного свойства.
— Сам знаешь за что.
— Нет, ты мне скажи, Клайд. Ты скажи за что.
— За тех детей. За семь могил в низине. За то дерьмо, что годами творилось на нашем собственном заднем дворе.
— Нет.
— За все время, Йок, я никогда не видел, чтобы что-то задело тебя лично. До сегодняшнего дня. Сегодня задело.
— На моего напарника напали с топором. На моего друга. Задело? Можно и так сказать, а можно сказать, что такая у нас работа. Так что ты все-таки сказал им?
Хант замялся.
— Ты сказал, что выстрел был оправданным?
— Мы держались фактов. Они спросили мое мнение, но я не стал отвечать.
— Но ты же скажешь им свое мнение.
— Завтра. Скажу завтра.
— И что ты им скажешь?
Хант потянулся за стаканом. В жидкости на дне низкого хрустального стакана вспыхнул огонек. Мысленно детектив снова проиграл сцену в доме Мичума: занесенный топор, Йокам входит в комнату. Что он увидел? Нужно ли было стрелять на поражение? Компьютер стоял чуть в стороне, но заметил ли его Йокам? Хант поставил себя на место напарника и подумал, что видит все так, как оно и было.
И снова Йокам заговорил раньше.
— Ты заявил на Кена Холлоуэя? Насчет того, что он препятствовал расследованию?
В суете, последовавшей за стрельбой в доме Мичума, Хант почти позабыл о звонке Холлоуэя.
— Нет.
— Но заявишь?
— Да.
На линии снова повисло молчание, тяжелое и неприятное. Хант допил скотч. Он уже знал, что к чему может привести, и молил Бога, что этого не случилось.
— Ничего этого не случилось бы, если б не Холлоуэй, — сказал наконец Йокам. — Мы взяли бы Мичума в торговом центре. Без всякой стрельбы. И диски никто не сжег бы. Это из-за тебя, Клайд. И вот это — личное.
Телефон в руке как будто загудел.
— Спокойной ночи, Йокам.
Пауза.
— Спокойной ночи, Клайд.
Трубка замолчала.
Хант налил еще скотча.
Глава 42
Фримантл молча смотрел на револьвер. Руки у Джонни дрожали, и оружие дрожало тоже.
— Где она? — дрожащим голосом спросил мальчишка.
Встревоженный Джек придвинулся ближе.
— Ты что делаешь?
— Где моя сестра?
— Я не знаю твою сестру. — В печи выстрелил уголек. — И тебя не знаю.
Джонни потянулся за клочком одежды с именем Алиссы и показал его Ливаю.
— Вот моя сестра. Ее зовут Алисса Мерримон. Здесь ее имя. — Великан не спускал глаз с лица мальчика. — Посмотрите.
Фримантл пожал плечами.
— Я не умею читать.
— Ее похитили год назад. Это ее имя.
— По-моему, он не знает, — вставил Джек.
— Должен знать.
— Я бы сказал, если б знал. А он не знает.
— Где вы это взяли? — Джонни подтолкнул тряпицу к Фримантлу. — Где? Когда?
Великан пожал плечами, и под кожей проступили мышцы.
— Я взял ее у того поломанного человека. Сразу после того, как ты меня укусил.
— У кого?
— У поломанного человека. — Он произнес эти слова так, словно называл имя. — Взял у него из руки. Он держал ее в руке.
Дуло револьвера нырнуло вниз.
— После того, как вы меня схватили?
— Бог сказал мне узнать, от чего ты бежишь, вот я тебя и схватил.
— Дэвид Уилсон. Он был жив, когда вы его нашли?
Фримантл склонил голову и закрыл глаза, задумавшись.
— Опусти револьвер, — прошептал Джек. Джонни замялся. — Ты взаправду думаешь, что Алисса у него? Из-за тебя тут кого-нибудь убьют.
Мало-помалу ствол опустился
