и в конце концов уставился в пыльный пол.
— Тот человек был жив?
Фримантл сидел все так же, закрыв глаза.
— Река говорила. Шепотом. Слова как одуванчики. — Он поднял руку и как будто загреб под себя воздух. — Я так устал…
— Говорила? — Джонни ухватился за одно это слово. — Поломанный человек что-то сказал? Хоть что-нибудь?
— Не помню.
— Надо вспомнить.
Великан повернул руки ладонями вверх.
— Прилетели вороны. Я испугался. — Их, мужчину и мальчика, разделяло не больше фута. — Я бы сказал, если б мог. — Фримантл лег на теплый камень. — Может, вспомню утром. — Мне жаль твою сестру… Все, с меня хватит.
Джонни молча смотрел на великана. Смотрел, пока не онемели ноги. Смотрел, чувствуя отчаяние, как чувствуют голод. А когда наконец отвернулся, Фримантл уже храпел.
Джонни положил револьвер на полку. В темноте проступали балки и столбы. Он посмотрел вверх, и в груди у него открылась темная яма. И яма была пуста.
Молчание прервал Джек:
— Почему он боится ворон?
— Наверное, когда вороны подлетают близко, он слышит дьявола.
— Дьявола?
— Он слышит голос. Почему бы и не другой?
— А если это все правда? — Джек обхватил руками колени и раскачивался вперед-назад, не глядя Джонни в глаза. — Если он действительно слышит голос Бога? Что, если он слышит… ну знаешь…
— Не слышит.
— Но что, если?
— Никто ничего не слышит.
Джек еще крепче сжал колени.
— Мне вороны тоже не нравятся. Еще маленьким их боялся. Что, если вот поэтому?..
— Перестань.
— Знаешь, как в народе называют стаю ворон? — тихонько, полушепотом спросил Джек.
Джонни знал ответ.
— Пропасть.
— Может, не просто так называют. — Джек посмотрел на Фримантла. — Что, если Бог прислал его по какой-то причине?
— Послушай, этот парень убил двоих за то, что его дочь умерла из-за них от духоты в перегретой машине. Если ему легче жить, считая, что так повелел Бог, то пусть так и будет. Вороны, какой-то другой голос… это просто совесть не дает ему покоя, напоминает, что он виноват.
— Ну да?
— Да. — Они оба посмотрели на Фримантла. — Но он что-то знает.
— Мне страшно, Джонни.
Глаза у Джонни блеснули. Ночь близилась к рассвету, а он не спускал глаз с Фримантла.
— Он что-то знает.
* * *
Джек крепко уснул. В щелях вздыхал ветер, и тонкий голосок дважды приносил что-то ужасное. Огонь угасал. Злость Джонни сменилась печалью, а печаль — нежеланным, но глубоким забытьем. Ему приснился вонючий лес и пронзительные желтые глаза, жесткое падение сквозь поломанные ветви и обнадеживающая улыбка сестры. Она сидела на корточках в низком подвале, грязная, в лохмотьях. В подвале горела одна-единственная свеча, и Алисса, вздрогнув от неожиданности, подняла голову. «Это ты?» — спросила она, и Джонни вскинулся с криком, так и не прорвавшимся за решетку сцепленных зубов.
В первое мгновение он не понял, где находится и что случилось, но чувствовал — что-то не так. Что-то не так было рядом, висело в жарком воздухе.
Ливай Фримантл сидел, поджав ноги, на полу, в каких-то трех футах от него. Пот катился с него градом, и тени казались серыми на черной коже. Руки лежали на коленях, и в руках он держал револьвер, причем палец уже нашел спусковой крючок.
— Заряжено, — сказал Джонни.
Фримантл поднял голову и посмотрел на него, и Джонни почему-то показалось, что болезнь распространилась дальше по телу и что за пустыми глазами почти не осталось сознания. Великан поднял револьвер и посмотрел в дуло. Секунда растянулась в вечность.
— Можно я возьму? — Джонни протянул руку.
Фримантл как будто не услышал. Рукоятка револьвера утонула в его здоровенной руке.
— В меня однажды стреляли. — Джонни едва расслышал его. Фримантл коснулся пальцем пулевого шрама на животе. — Маленьким детям нельзя иметь оружие.
— Кто в вас стрелял?
— Моя жена.
— Почему?
Ливай посмотрел на револьвер.
— Просто так.
— Можно мне взять? — Джонни подался вперед, и Фримантл протянул оружие с таким видом, словно это было яблоко. Или стакан с водой. Джонни взял револьвер и прицелился Фримантлу в лицо. Ему было страшно. Сон все еще не отпускал.
— Где моя сестра?
Между дулом и глазами великана было восемнадцать дюймов.
— Где она? — Уже громче. Двенадцать дюймов. Десять. На этот раз револьвер не дрожал, но Фримантл оставался равнодушен, как бык, увидевший перед собой крепежный пистолет.
— Когда она выстрелила, сказала, что я тупой. — Шесть дюймов. Джонни держал револьвер обеими руками и уже положил палец на спусковой крючок.
— Нельзя называть людей тупыми, — продолжал Ливай. — Называть людей тупыми нехорошо.
Джонни колебался, и Фримантл снова лег. Дуло по-прежнему смотрело в то пустое место, где были глаза — с желтушными пятнами, налитые кровью глаза животного на бойне.
Глава 43
Хант проснулся в пять утра, так толком и не отдохнув. Приняв душ и побрившись, он прошел по дому, остановился у двери в комнату сына, постоял, прислушиваясь к его глубокому, ровному дыханию. Ничего хорошего наступающий день не сулил — Хант чувствовал это всеми фибрами души. Чтобы все закончилось хорошо, требовалось чудо.
В кухне было душно и пахло виски. Пил Хант редко и теперь мучился от похмелья и разочарования в себе самом.
Чтоб ты провалился, Йокам.
Со своим чертовым звонком.
Проклиная друга, Хант понимал, что несправедлив. Да, слышать такое неприятно, но Йокам был прав. Он сам запустил цепь событий в ту секунду, когда вышел из кабины лифта и направился в кабинет Холлоуэя. Смерть Мичума — результат его просчета. С таким же успехом он мог и сам спустить курок.
Хант отбросил занавеску и выглянул в окно. Звезд видно не было, но дождя ничто не обещало. Через несколько часов судмедэксперт вернется в лес, и тогда прояснится ситуация с оставшимися телами. Может быть, одно из них — Алисса. А может быть, и нет. Может, Джонни появится. И опять-таки…
Где ты, Джонни?
Хант открыл окно, и прохладный утренний воздух прошелся волной по рукам и ногам. Влажное дыхание коснулось лица; на мгновение похмелье рассеялось, и в голове прояснилось. Он взглянул еще раз на мокрую траву и воду, застывшую зеркальцами мелких луж, потом приготовил кофе и подождал, пока солнце явит себя во встревоженных небесах округа Рейвен.
Когда Хант уходил, сын еще спал.
В черных деревьях собрался бледный туман.
Шеф назначил собрание на девять — поздно для заведенных в полиции порядков, — но ждать так долго Хант не мог. Солнце еще висело за зданием суда, когда он проехал по Мейн-стрит, свернул влево и промчался мимо полицейского участка. Вдоль тротуара уже стояли фургоны
