Все это, разумеется, не умаляет достоинств книги М. Стингла, в которой надо видеть скорее оригинальный по замыслу исторический роман, чем обычную популяризацию известных ученым фактов.
Суть тех событий, которые инкское общество пережило в середине XV века, то есть за время правления Пачакути, заключалась в превращении из маленькой полупервобытной протогородской общины сперва в небольшое государство, а затем в крупное царство, сопоставимое с древним египетским (хотя, конечно, не с империей Александра, не с Римом и Константинополем).
К сожалению, о конкретном облике Пачакути, о том, какие именно реформы и при каких обстоятельствах провел эют государственный деятель, мы снова ничего уверенно сказать не можем. Его образ непроницаемо окутан туманом позднейших преданий. У нас нет оснований сомневаться в недюжинных способностях Пачакути, но в какой мере они выразились в создании подлинно нового, а в какой – в заимствовании чужих образцов – не ясно.[12]
Переход власти в руки Пачакути, вероятно, действительно прошел не гладко. Притязания на трон он обосновывал своей популярностью как военного вождя, которую приобрел в ходе войны с чанками. Систему «коллективного руководства» (соправитель от половины хурин при верховном Инке) Пачакути не уничтожил, но фактически сосредоточил в своих руках значительную полноту власти.
Победа над чанками должна была разрушить многие первобытные устои инкского общества. Если раньше боевые действия сводились к грабежу или в крайнем случае наложению дани, то теперь встал вопрос об управлении завоеванными территориями и создании не племенной, а территориальной административной системы. Вполне вероятно, что несколько обновился состав инкской элиты: в условиях военных действий к руководству легче могли прийти способные администраторы и воины, потеснившие старую, родовую знать. По мнению многих историков, завоевательные войны являются одним из наиболее эффективных факторов, способствующих образованию государства, особенно в тех районах, где, как на юге Перу, было распространено скотоводство (скот – легко отчуждаемое богатство).
Нам пока трудно представить, как выглядело инкское государство в первые годы после победы над чанками, тем более что в этом состоянии оно пробыло недолго: последовавшие завоевания все больше преображали его облик.
Прежде всего инки разгромили раннегосударственные объединения индейцев аймара, существовавшие в бассейне озера Титикака. В этом им немало способствовали разногласия между местными племенами. На Титикаке инки завладели многотысячными стадами лам и альпак, составившими основу царских стад.
Надо заметить, что мясо этих животных потребляли в основном во время жертвоприношений, а шерсть шла на изготовление тканей, которые тоже имели далеко не одну лишь «потребительную стоимость». Они обладали ритуальной, престижной ценностью, сжигались в честь божеств, накапливались в гигантских количествах на складах. Поэтому захват стад значил для инков не меньше, чем для испанцев овладение сокровищами Атауальпы.
Обеспечив победой над аймара свой тыл, инки вскоре вступили в поединок со своим самым серьезным противником – царством Чимор на севере Перу.
Здесь будет полезно ненадолго отвлечься и обратиться к истории Древнего Востока. Как знает читатель еще со школы, в Старом Свете существовало два первичных очага образования государств: Египет и Двуречье (о третьем, протоэламском очаге на юго-западе Ирана данных пока слишком мало). В III тысячелетии до н. э., когда эти центры выходят на арену письменной истории, между ними прослеживаются важные различия. Шумер и Аккад являют собой сообщество городов-государств, в каждом из которых существовала община свободных граждан. Египет уже на самой заре своей истории оказывается объединенным под властью фараонов, которым, по крайней мере юридически, принадлежит вся земля в государстве. Независимых общинных и частных земель здесь в отличие от Шумена нет. Нет в Египте и городов, если понимать под таковыми не просто скопление домов и мастерских вокруг царской резиденции, а автономную общину граждан.
Чем объяснить эти различия? По мнению крупнейшего советского востоковеда И. М. Дьяконова, одной из важных причин были неодинаковые географические условия в Месопотамии и долине Нила.[13] Расположенные на разветвленной сети длинных каналов, отходящих от Евфрата и притока Тигра Диялы, месопотамские города-государства имели возможность вступать в разнообразные коалиции друг с другом. При усилении одного из городов против него объединялись соседи, и равновесие восстанавливалось. Иное дело – Египет, где ранние государства – номы были вытянуты цепочкой вдоль единственной реки и могли вступать в контакт лишь с теми, кто находился непосредственно ниже или выше их по течению. Первый же усилившийся и покоривший соседа ном стал дальше по очереди громить остальных, не опасаясь образования враждебных коалиций. В результате Египет был объединен прежде, чем успели сложиться городские общины. Царская власть стала единственной политической силой в стране и единственным полноправным земельным собственником.
Как и в египетском Древнем царстве, у инков правитель считался собственником всех земель. Его персона обожествлялась, а разница между государством и хозяйством царя не осознавалась. Инкское государство ведало производством, перераспределением и хранением продукции, а торговцев, по крайней мере как официально признанного сословия, не существовало. Города являлись административными, военными и ремесленными, но не торговыми центрами, ни о каких автономных от царя городских общинах не было и понятия. Характерно, что после победы испанцев все без исключения основанные инками провинциальные города моментально опустели. Это значит, что они были лишь звеном в централизованной экономической системе, но не являлись самостоятельными, естественно возникшими центрами сельской округи.
Где истоки «тоталитарной» инкской социально-экономической системы? Наличие в долине Урубамбы группы зарождающихся городов-государств, а в бассейне Титикаки нескольких соперничающих раннегосударственных объединений аймара (каждое со своей столицей) обещало, казалось бы, развитие по «шумерскому» пути. Однако молниеносное возвышение Куско после победы над чайками неожиданно нарушило политическое равновесие. Из этого, однако, еще не следовало, что развитие городской жизни в завоеванных общинах должно было сразу же приостановиться. Очень вероятно, что свои предельно выраженные формы хозяйственно-политическая система инков приобрела не после первых походов Пачакути, а лишь в результате покорения государства Чимор, под впечатлением господствовавших в нем порядков.
С северо-запада на юго-восток через все Перу тянутся три природные зоны: засушливое побережье с оазисами вдоль текущих с гор речек, горы и тропические леса Амазонской низменности. В горном поясе выделяются участки холодной пуны, используемой прежде всего под пастбища, и субтропические долины типа кусканской, пригодные для выращивания фасоли и кукурузы. О существовании этих природных поясов можно прочесть в любой работе по археологии или этнографии Анд.
Гораздо реже историки обращают внимание на различие природных условий южного и северного Перу. На севере в горах пастбища относительно невелики, зато на побережье сосредоточены основные площади орошаемых земель страны. На севере прибрежные воды особенно богаты рыбой, на юге, наоборот, огромные пространства Боливийского плоскогорья пригодны для выпаса скота и выращивания картофеля, в то время как крохотные оазисы на побережье со всех сторон зажаты пустыней и горами.
Индейцы горных районов всегда были заинтересованы в доступе к ресурсам побережья, откуда они могли получать продукты тропического земледелия и «дары моря». Поэтому и создатели тиауанакской цивилизации, и аймара организовывали на берегу океана свои колонии. Местные обитатели из-за своей немногочисленности и слабости помешать этой колонизации не могли, а может быть, и не хотели. В обмен на морские и земледельческие продукты они получали лам для перевозки грузов и, вероятно, добывавшиеся в горах металлы.
Совсем иная ситуация сложилась на северном побережье. Экономический и людской потенциал был здесь значительнее, чем в соседних горах, так что прибрежные жители не пускали к себе никаких колонистов. Начиная с I тысячелетия до н. э. они владели собственными стадами лам и имели возможность добывать руды в ближайших предгорьях, не обращаясь к посредничеству горцев. Получилось, что горцы на севере Перу не могли принудить обитателей побережья к контактам, а те в свою очередь не испытывали нужды в интенсивных связях. Горы и побережье стали поэтому развиваться в относительной изоляции друг от друга, полоса пустынных предгорий превратилась в разделяющий их барьер.
