были развешаны прекрасные картины в золоченых рамах. Окно в комнате было одно, с грубой прямоугольной рамой. Оно выходило на запад и пропускало лишь квадратик сероватого света, но и этого света было достаточно, чтобы осветить развешанные на всех четырех стенах портреты. На Доминика смотрели искусно изображенные лица людей в разных позах: откинувшиеся назад, дерущиеся, позирующие, и с разными выражениями лиц: мрачными, улыбающимися, смеющимися.
Но его внимание немедленно привлек один, расположенный в самом центре комнаты, портрет. Мягкие глаза девушки, искусно изображенной рукой Леонардо да Винчи, смотрели мимо него. От того, что мольберт с картиной разместили прямо в центре комнаты, он сделался еще более выразительным. Даже среди других работ кистей великих мастеров эта девушка выделялась, и красота ее сквозь века покоряла сердце Доминика.
– О! – воскликнул он. – Это она!
Офицер рассмеялся и похлопал его по плечу.
– Я оставлю вас наедине. К работе приступаешь завтра утром. А пока наслаждайся.
Офицер ушел прежде, чем Доминик успел его поблагодарить, оставив Доминика вновь смотреть в глаза Чечилии Галлерани.
79
Эдит
Мюнхен, Германия
Июнь 1945
Знакомые черты: мягкие карие глаза, живое выражение лица. Белый горностай.
Эдит не могла поверить своему счастью: она вновь стояла перед «Дамой с горностаем» да Винчи. Но на этот раз она была не в подвале в раздираемой войной стране, не в трясущемся поезде или в соляной шахте и не в доме человека, вознамерившегося уничтожить все, что есть в мире хорошего.
Она была в Мюнхене, своем родном городе. На этот раз она была в безопасности. И картина тоже была в безопасности. Эдит едва могла себе это вообразить.
– Это неплохие новости, Эдит, – сказал ей недавно Бюхнер и оказался прав. – Это предложение от сил союзников. Они хотят, чтобы ты присоединилась к ним в качестве гражданского сотрудника на базе союзников тут, в Мюнхене. Через эту базу пройдут произведения искусства со всей Европы – включая те, что были изъяты в Польше. Их будут собирать, описывать и отправлять истинным владельцам, где бы те ни находились.
Эдит в неверии уставилась на него. Манфред. Списки, которые она составила, все-таки попали в нужные руки. Манфред был в восторге от составленных Эдит списков. Он сказал ей, что ему понадобится время, чтобы связаться с коллегами и выяснить, как лучше всего использовать собранную Эдит информацию. И вот наконец ее усилия, возможно, принесли плоды.
– Эта база тут, в Мюнхене?
Бюхнер просто кивнул.
– Мне очень не хочется снова тебя терять, когда ты только к нам вернулась, но они запросили тебя лично, по имени. Я понятия не имею, откуда они о тебе узнали, но они настаивали, чтобы с ними работала Эдит Бекер. Ты, должно быть, сделала что-то… невероятное.
Союзникам были нужны ее услуги, в качестве гражданского специалиста. Ей никуда не приказывают ехать. Оставлять отца не придется, и при этом у нее будет возможность работать со столь дорогими ее сердцу бесценными сокровищами и охранять их – на сей раз действительно охранять. И ее осторожно переписанные тайные списки, возможно, наконец-то используют по назначению.
Но вскоре после того, как Эдит отправилась на свою новую работу, торопливым шепотом и удивленным оханьем по коридорам разнеслась новость об аресте директора Бюхнера. Его обвиняли в сговоре с целью хищения из музея во Франции Гентского алтаря, и союзники хотели допросить его о местонахождении других произведений искусства. Эдит с трудом могла поверить собственному везению: ее пригласили помогать возвращать произведения владельцам, а не арестовали за их конфискацию.
Была ли она виновна в конфискации «Дамы с горностаем» Леонардо да Винчи? Эдит смотрела в глаза Чечилии Галлерани, такие полные жизни даже спустя пятьсот лет и после бесчисленных переездов по раздираемым войной странам. «Я сделала все, что могла, чтобы тебя защитить, – молчаливо взывала она к девушке на картине, как будто бы сама Чечилия могла засвидетельствовать добрые намерения Эдит. – Так многое из случившегося было за пределами моего контроля». Но в глубине души Эдит знала, что это неправда.
Впервые с тех пор, как пять лет назад ее глаза упали на эту картину, Эдит могла смотреть на нее в новом свете: в свете работы реставратора. После всех переездов между странами и климатами она боялась, что картину придется стабилизировать. Она наклонилась и внимательно осмотрела в косом свете поверхность картины на предмет трещин и царапин.
Потом она осторожно ее перевернула. Картина была написана на доске из древесины грецкого ореха. В древесине были трещины по вертикали, и микротрещины, и повреждения покрупнее.
– Это вы, – услышала Эдит голос со странным акцентом. – Дама у озера.
Эдит обернулась и увидела перед собой смутно знакомого мужчину. Худой, красивый молодой человек с глазами шоколадного цвета и американским акцентом.
– Я прав? – спросил он с искренним, серьезным выражением лица. – Это вы привели меня к этой картине.
Эдит вчиталась в его нашивку с именем, и ее глаза засветились узнаванием.
– Бонелли! Мистер Б-Бонелли! – запинаясь, воскликнула она. Потом она засмеялась, откинув голову так, что ее каштановые волосы защекотали щеку. Весь ее тяжелый труд все-таки не прошел даром. Она шагнула вперед и внезапно бросилась Бонелли на шею. Он, зашатавшись от неожиданности, сделал шаг назад; тогда она его отпустила. Пытаясь прийти в себя от такого сюрприза, Бонелли провел ладонью по своим волосам.
– Вы герой! – объявила Эдит, глядя, как уголок его рта поднимается в кривой улыбке.
– Зовите меня Доминик. – Он протянул ей руку.
– Я Эдит.
Они обменялись рукопожатием. Рука Доминика была мозолистой, но твердой.
– Как странно – и чудесно – снова вас видеть, мисс.
– В самом деле, – сказала Эдит, не желая отпускать руку этого незнакомца, который за один день сделал для спасения портрета больше, чем сама она за пять лет. – Я должна представить вас моей спутнице, – сказала она, указывая на картину. – Это Чечилия. Но я думаю, вы уже успели познакомиться?
– Уже имел честь.
Эдит снова улыбнулась.
– Она говорит, что смелый солдат спас ее из замка злого тирана.
– Ага, – сказал Доминик. – Вскружил ей голову.
– Ее принц на бронированной машине. – Эдит широко улыбнулась ему. – А теперь моя очередь. Моей работой будет вернуть Чечилию к тому виду, какой ее, должно быть, видел Леонардо да Винчи, когда она ему позировала. – Она бережно дотронулась до рамы.
– Почему вы называете ее Чечилией? – спросил Доминик.
– Люди зовут ей Дамой с горностаем, – ответила Эдит. – Но мы полагаем, что это портрет молодой женщины по имени Чечилия Галлерани, жившей в Милане около пятисот лет назад.
– Мою дочь зовут Чечилией! – сообщил,
