— Разве эти в общем-то сентиментальные повести, хоть и прекрасно написанные, имеют какое-нибудь отношение к защите нашими войсками ленинградского неба?
Он посмотрел на меня так, что я уловил в его глазах чуть приметную улыбку.
— Я еще пока не могу сказать твердо, но может так случиться, что и «Слепой музыкант», и «Страна слепых», и некоторые другие произведения будут иметь прямое отношение к защите ленинградского неба. — И, заметив мое недоумение, предупредил: — Пусть это вас, товарищ капитан, не смущает.
Наступило короткое молчание, после чего Геллер сказал:
— Если вас не затруднит, выясните, работает ли в эту блокадную пору Публичная библиотека и в какие часы.
— Есть, будет исполнено! — ответил я и, повернувшись по-уставному кругом, вышел в коридор, где ожидали приема прибывшие из подразделений офицеры.
Пораньше управившись с газетой, я заперся у себя в кабинете и принялся читать книги, которые мне дал полковой комиссар. — По нескольку раз перечитывал отчеркнутые места, совершенно не понимая, что в них было особенного. Мне даже показалось, что не он, Геллер, отчеркнул их, а кто-то другой, ибо книжки были библиотечные, взятые оттуда незадолго до войны.
В «Слепом музыканте» было отчеркнуто, например, такое место:
«Темная голова ребенка обогащалась новыми представлениями: посредством сильно изощренного слуха он проникал все дальше в окружавшую его природу...»
Или вот это:
«Звуки были для него главным, непосредственным выражением внешнего мира; остальные впечатления служили только дополнением к впечатлениям слуха, в которые отливались его представления, как в форме...»
И тут же на полях приписка:
«Где-то, помнится, читал, что острота слуха и музыкальный слух — два различных, не связанных друг с другом понятия. Хорошо слышащий человек может быть совершенно лишен музыкального слуха. А человек, даже оглохший, может сохранить в себе ощущение музыкального слуха. Пример с Бетховеном! Однако «Слепого музыканта» иметь в виду!»
А вот отчеркнутое в рассказе Уэллса «Страна слепых»:
«Многое в их представлениях отмерло вместе со зрением, и они создали для себя новые пути познания, пользуясь своим все более обострявшимся слухом и осязанием в концах пальцев... Чувства их чудесно изощрились. На расстоянии двенадцати шагов они воспринимали и улавливали малейшее движение человека, слышали даже биение его сердца...»
Как мне и было приказано, я прочитал обе книги и выяснил часы работы Публичной библиотеки.
Под вечер, когда на город уже легли ранние зимние сумерки, начальник политотдела снова зашел в редакцию и, видя, что я сижу над оттисками полос, сказал:
— Жаль, что вы заняты, я хотел предложить вам сходить со мной в Публичку.
— Если прикажете, — сказал я, вставая, — но я дежурю по редакции...
— Ладно, дежурьте!
Все легковые машины, за исключением лимузина командующего армией, из-за отсутствия горючего были на приколе. Даже наш редакционный мотоцикл, который мы всякими правдами и неправдами ухитрялись заправлять на аэродроме, тоже стоял несколько дней в гараже.
Полковой комиссар отправился в Публичку пешком.
На углу Литейного и Невского, где недавно разорвался немецкий снаряд, зияла глубокая воронка. Остовы разбитых вдребезги трамвайных вагонов, сошедших с рельс, уже запорошило снегом. Несмотря на отсутствие движения, на перекрестке стоял постовой милиционер в полушубке и меховой шапке с опущенными ушами и жезлом в руке.
У кинотеатра «Титан», где с самой осени не демонстрировались фильмы, стучал метроном.
Неожиданно из репродуктора раздался голос диктора:
— Внимание! Внимание! Воздушная тревога!
И в это же время где-то далеко на окраине города начали стрелять зенитки. Потом блеснули на горизонте два прожекторных луча, они шарили по небосклону в поисках цели, хотя в чутком морозном воздухе был отчетливо слышен протяжно-тягучий звук чужого самолета, скорей всего разведчика.
«Наверно, опять слухачи проморгали», — в сердцах подумал полковой комиссар и пошел быстрее через Аничков мост, выглядевший как-то непривычно без бронзовых коней, заблаговременно снятых с гранита и закопанных где-то глубоко в земле.
Преодолев целые холмы намерзшего льда перед входом в Публичную библиотеку, Геллер вошел в здание и по старой довоенной привычке направился в гардероб, но там никого не оказалось, а металлические вешалки пустовали. За перегородкой, подремывая, сидела пожилая женщина в милицейской форме. При виде полкового комиссара она с усилием поднялась, небрежно козырнула и, глянув бегло на удостоверение, пропустила Геллера в глубь здания.
В читальном зале было темно и холодно. Только несколько столиков, за которыми сидели читатели, освещались коптилками, готовыми погаснуть всякий раз, как кто-нибудь неосторожно переворачивал страницы.
Обслуживали зал две женщины в зимних пальто, туго перепоясанных ремешками, в валенках и толстых шерстяных платках, обмотанных вокруг головы.
Полковой комиссар спросил, может ли он получить библиографию литературы о слепых, и одна из женщин подвела его к высокому — от пола до потолка — шкафу, осветила лучинкой и, указав на один ящик, слабым голосом сказала:
— Вот здесь...
Геллер выдвинул ящик, с полчаса перебирал карточки, выписал на листке с десяток книг и журналов и принес листок дежурной.
Она взяла у него листок, пробежала глазами и, словно извиняясь, сказала, что принести сразу все книги у нее нет сил, а будет приносить по одной, по две.
— Пожалуйста, дорогая, как вам удобней, — мягко ответил Геллер, почувствовав, что у него защемило сердце от жалости к этой, видимо, еще не старой женщине, медленно и устало ходившей с лучиной вдоль стеклянных шкафов.
Он сел за стол, где уже занимались три человека в пальто, меховых шапках и толстых рукавицах, которыми они приладились перелистывать страницы. Один из них, должно быть, был филологом — перед ним лежал сборник пословиц и поговорок Даля; двое читали книги с чертежами, которые они вместе разбирали, перебрасываясь между собой техническими терминами.
Геллеру девушка принесла реферат доктора Сурова «Краткий очерк физиологических особенностей слепых», изданный в 1912 году в Симбирске, и несколько номеров петербургского журнала «Слепец» за 1896 год со статьей французского профессора Дюфура «Физиология слепоты».
Пока он читал и выписывал себе в блокнот, перед ним выросла целая стопка книг и журналов, а время подходило к десяти вечера, пора было возвращаться в штаб, где в этот час ему приносили папку с политдонесениями, которые нужно было срочно прочесть и на их основе составить обобщающее донесение для Политуправления фронта.
Он отнес дежурной книги и журналы, попросил далеко их
