в тот же миг кровь отливает от головы, и черная густая пелена сужается к центру, заглатывая меня в темноту. Нет, я не упала в обморок, я все слышу и чувствую, но полностью дезориентирована.
Темнота сгущается, перед глазами начинают мелькать яркие, давящие круги, мерцающие все сильнее. На ощупь, по стеночке добираюсь до комнаты, до кровати, облокоттившись на которую, я опускаю голову вниз. Я не знаю правильно ли поступаю, но чисто инстинктивно мне хочется, чтобы кровь хлынула в мозг, неся спасительный кислород, и лучшим способом мне видится опустить голову ниже тела. Это работает. Наконец, тьма в глазах рассеивается, оставляя после себя лишь оглушающий шум в ушах, сравнимый разве что с тем, что мог бы слышать унитаз во время смыва.
Макушка покалывает, кажется, что волосы приподнимаются у корней, и мне становится легче. Несмотря на одолевающие сомнения, плетусь на кухню, где разом выпиваю два стакана воды, отчего пустой желудок опаляет мгновенной прохладой, и он реагирует острым приступом тошноты. Но стоит перебороть позыв, как становится немного легче. Я добредаю до кровати, ничком сваливаюсь, но еще какое-то время лежу и контролирую непроизвольные сокращения мышц, чтобы не довести их до нового спазма.
Каждые минут десять мне необходимо дойти до туалета, но в текущем состоянии это довольно непростая задача. Промучившись еще час, полностью обессиленная, наконец, засыпаю.
Утром чувствую себя разбитой, не помогает ни душ, ни выпитая вода. Папа пытается пристать с завтраком, но у меня нет сил даже, чтобы с ним поспорить. Голова гудит роем пчел и кружится, но, преодолевая себя, я все же собираюсь и уезжаю в институт. Из-за ужасного бессилия еду на такси. До четвертого этажа добираюсь уже на пределе своих сил.
— Воронова? — меня обгоняет Эдуард Валентинович и открывает дверь преподавательской, — заходите-заходите. Проверил я Ваши наработки, и знаете — неплохо. Сейчас кое-что подправим, и я еще отыскал одну очень хорошую табличку, она старенькая и вы, Воронова, будете первой, кому я ее дам использовать!
Он говорит и говорит, пока я устало усаживаюсь на стул сбоку от его стола, а голос становится все тише и тише, и, кажется, уже едва различим вдали.
— Воронова, — зовет меня дипломный, но все его слова тонут в густой темноте.
Глава 33
Открываю глаза от резкого отвратительно запаха, бьющего прямо в ноздри.
— Очнулась? — спрашивает громкий, грубый голос, а перед глазами появляется пухлое женское лицо.
Господи, как шумит в ушах…
— Моргни, если слышишь! — приказывает женщина, и я подчиняюсь, — Олег, очухалась, — кричит она кому-то, кто, по всей видимости, сидит неподалеку.
С каждой секундой голова проясняется все сильнее, очертания становятся четче, появляются первые воспоминания. Припоминаю свое плохое самочувствие, и голос дипломного и резкую темноту. Хочу спросить где я, но в горле ужасно сухо, и вместо слов вырывается какой-то чужеродный хрип.
— Кому можно позвонить и сказать, что тебя в больницу везут? — уже мягче спрашивает женщина.
Меня везут в больницу? Вот почему так трясет. Чтобы голос прорезался несколько раз сглатываю, и, наконец, хриплю:
— Папе.
— Папе так папе, — кивает женщина, и вновь кричит куда-то в сторону, — Олег, найди там папу и позвони.
Догадываюсь, что они в моем телефоне копаются.
— Добрый день, — а голос мужчины звучит гораздо приятнее, даже нет желания уши заткнуть, — говорит фельдшер скорой помощи Олег Борисович Мистрюков. Ваша дочь упала в обморок в университете. Давление у нее низкое, вот только очнулась в карете. Везем в первую городскую. Понадобится ее страховой полис, паспорт.
— Паспорт у меня, — говорю, как можно громче, и, о чудо, голос прорезался.
— Говорит, что паспорт у нее с собой, — тут же транслирует Олег, — значит, полис. Хорошо!
— Приедет? — спрашивает женщина.
— Да, сказал, что будет в ближайшее время, — отзывается мужчина.
— С утра ела? — перед моим лицом снова возникает ее пухлое лицо.
— Не успела, — отзываюсь я.
— Пульс у нее шарашит за сотню, — недовольно ворчит женщина, — тахикардия, аритмия, тут целый набор! — говорит она мне для чего-то повышая голос, будто я глухая, — давление чуть выросло, — снова для своего коллеги.
— Спроси, что она принимала накануне, — просит Олег, и пухлое лицо опять появляется перед глазами, но прежде, чем женщина открывает рот, отвечаю:
— Мочегонное.
— Здрасьте! — выдает женщина, — это для чего же?
Молчу, потому что неудобно признаваться, но ей ответ мой особо и не нужен.
— Сколько выпила-то?
— Четыре, — отвечаю тихо.
— А что не десять? Ты хотя бы представляешь, что творишь? Худела что ли? А то, что ты от таких доз на тот свет отправиться можешь — не подумала? Они же и судороги вызывают, и шок, если передозировка случится. Вроде уже взрослая, а ума нет!
Чувствую себя первоклассницей, завалившей диктант, которую нещадно отчитывает учитель. Второй фельдшер при этом молчит, да и вообще он показался мне каким-то тихим и спокойным. Интересно, как подбирают сотрудников в одну карету скорой?
Вдруг желудок скрючивает и к горлу подкатывает рефлекторная тошнотворная волна. Зажимаю рот рукой, но пустому желудку нечего извергнуть, поэтому этот позыв не заканчивается ничем, кроме боли в пищеводе.
— Тошнит? — тут же спрашивает женщина, — а ты как хотела?
— Люба, приехали, — зовет Олег, и машина, наконец, тормозит.
— Ну, что, — обращается ко мне эта самая Люба, — встанешь или опять нам тебя тащить?
— Встану, — отзываюсь я.
Насколько же может быть противным человек? Я понимаю, что она, возможно, пытается не позволить мне раскиснуть, но банальную вежливость еще никто не отменял. Или медперсонал не обучают тактике при приеме на работу?
С трудом перекатываюсь на бок на узкой кушетке, облокачиваюсь на локти и с большим усилием поднимаю свое неимоверно тяжелое тело. Сползаю с кушетки и мне кажется, что комната вращается вокруг меня.
— Стой-стой, — приговаривает грубая женщина, но все же поддерживает меня за предплечье, а, видимо, Олег накидывает мне на плечи пуховик.
Люба буквально тащит меня к большим дверям, над которыми крупными буквами с облупившейся краской написано «приемный покой». Не замечаю холода, а чувствую разницу температур лишь когда прохожу в небольшое душное помещение.
— Тут комплект, — сообщает Люба дежурной медсестре — молодой и приятной на вид девушке в лиловом медицинском костюме, — давления нет, тахикардия, аритмия, обезвоживание. Короче, наглоталась мочегонного.
— Девушка, присядьте сюда, — говорит мне взявшийся из ниоткуда Олег и, аккуратно перехватывая меня за руку, подводит к лавочке у стены рядом с приемным пунктом.
Впервые я не только слышу, но вижу второго фельдшера — это молодой мужчина, которому на вид не более сорока лет с обычным усталым лицом и нависшими над глазами тяжелыми
