тащит его ко мне. Зачем? Что за мания такая навязать мне своего так называемого мужа?
Едва расслабляю пальцы и отпускаю волосы, в памяти всплывают оборванные картинки того вечера, когда я ушла из дома. Я в своей комнате, хочу лечь спать пораньше, потому что устала за день. Ложусь в кровать и включаю телевизор на тихий звук, под который довольно быстро начинаю дремать. И вдруг чувствую чьи-то руки на своих ногах, но сквозь сон еще не понимаю, что происходит. Грубые, рваные касания вытягивают в реальность, а тяжелая ладонь накрывает рот в тот самый момент, когда я начинаю истошно визжать…
— Хватит! — говорю сама себе, вновь сцепляя пальцы на волосах и вновь тяну, изгоняя страшные ведения из памяти.
— Вера, — слышу тихий голос папы из-за приоткрытой двери, — могу войти?
Черт, совсем забыла про папу! Он не должен стать свидетелем наших разборок, он не должен знать, ведь он тоже не поверит, он скажет, что я виновата сама, а я этого больше не выдержу, да и уходить теперь уже некуда.
— Заходи, — отзываюсь и рывком стираю с щек остатки слез.
Папа проходит в спальню, садиться рядом и какое-то время молчит, смотрит в стену, но, видимо, собравшись с мыслями, говорит:
— Что произошло у вас с мамой?
Я ожидала именно этого вопроса, ведь после увиденного его интерес вполне закономерен.
— Обычная ссора, — отвечаю я.
— Я не задавал вопросов тогда, когда ты вдруг решила жить со мной, но подозревал, вернее сказать, знал наверняка, что твое решение связано с ее новым мужем. Но, я не думал, что ваш разлад столь велик. Татьяна в подробности не впадала, говорила лишь, что ты не можешь смириться с ее новым статусом. Но сегодня я увидел, что это не просто каприз, это что-то большее.
— Пап, не бери в голову, это наши с ней проблемы, — ну что еще я могу сказать?
— Вера, если есть что-то, что… ты хочешь рассказать — расскажи.
— Нет, пап, ничего такого. Я не люблю этого Толика и все, а мама нарочно пытается нас свести.
— Я знаю, — произносит папа аккуратно, — что ты плохо перенесла наш развод, и, наверное, тебе тяжело привыкнуть к тому, что мы с мамой больше не семья, но нам всем надо идти дальше. Мама встретила другого мужчину, и, как бы нам не было тяжело, с этим стоит просто смириться.
— Нам? — уточняю я случайную папину оговорку, — тебе тоже тяжело?
— Вера, — тяжело вздыхает папа, — разумеется, наш развод дался мне непросто, и, конечно же, видеть твою маму с другим мне тяжело. Но это жизнь. Такое случается.
Случается, как показала жизнь, еще и не такое, но озвучивать этого папе я не стала.
— Со временем станет легче, — добавляет папа, кладя свою теплую ладонь мне на плечо, а я молчу, не зная, что и ответить.
— Не хочу, чтобы он был тут, — говорю папе.
— Они собирались уходить. Должно быть, уже ушли.
Когда слышу это, то с плеч словно падает огромный камень. Даже дышать становится легче.
— Как экзамен? — спрашивает папа.
— Так себе, — честно признаюсь я, — пятерку поставили только из-за хорошей зачетки.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает папа, но я качаю головой — рассказывать еще и о Марке у меня просто нет сил, — тогда отдохни, поспи, ты вчера готовилась весь день.
Я согласно киваю, а папа наклоняется, целует меня в макушку и уходит, осторожно прикрывая за собой дверь. Мне действительно нужно отдохнуть, а обо всех свалившихся проблемах я подумаю позже.
Переодевшись в домашнее забираюсь под одеяло и закрываю глаза, но едва начинаю засыпать, слышу, как в сумке пищит телефон, оповещая о сообщении. Если не отключить — так и будет пиликать, поэтому приходится встать. Сначала, хотела не глядя выключить, но где-то внутри затеплилась надежда, что это Марк, поэтому разблокирую телефон и вглядываюсь в слепящий экран.
Это не Марк, это мама. Предлагает встретиться вечером в кафе вдвоем и поговорить. Если без этого Толи, то почему бы и нет. Может быть, мама, наконец, поняла, что с ним я никогда не уживусь? Может, наконец, будут и хорошие новости? Пишу, что согласна, мы обговариваем время, а после я все же ложусь спать. Этот день выпил слишком много моих нервов.
Будильник звонит так противно, что появляется невольное желание поступить, как герои фильмов — бросить телефон в стену, но вместо этого, я заставляю себя встать и отключить навязчивую мелодию. Глаза сильно опухли, я едва могу разлепить веки, так еще и ресницы покрылись тонкой, тянущей корочкой. Иду в ванную, тщательно умываюсь и промываю глаза, но отражение в зеркале все равно не радует. Впрочем, на данный момент мне на это наплевать.
Дома темно, лишь из-под двери в папину комнату бьет блеклая полоска света от телевизора. Будильник прозвенел за полчаса до встречи с мамой, поэтому я, не теряя времени, наскоро собираюсь, вызываю такси, перед выходом заглядываю к папе, но он дремлет, поэтому не бужу его, а молча ухожу, тихо закрывая дверь.
Когда захожу в кафе — мама сидит за одним из столиков, а на столе уже стоит чайник, пара чашек и пирожные. Увидев меня, она машет мне рукой, а когда подхожу, встает и тянется с объятьями.
— Я рада, что ты пришла, — мягко говорит мама, поглаживая меня по плечам.
Ни слова о пощечине, даже намека на раскаяние. Я не отстраняюсь, потому что этот невинный жест напоминает мне о тех временах, когда мы с мамой были одной семьей, когда у нас не было тайн, и мы друг друга во всем поддерживали.
— Я уже заказала нам чай, чтобы не сидеть голодными, а основное блюдо закажем вместе, — говорит она, подталкивая меня к диванчику.
Ее добродушие вопреки логике, меня напрягает. Возникает ощущение, что мне пытаются заговорить зубы.
— Выбирай, что захочется, — улыбается мама, протягивая мне меню.
— Я не голодна, буду овощной салат, — отзываюсь я.
— Как скажешь, хотя, ты сильно похудела с тех пор, как уехала к папе.
— Не будем об этом, — резко прерываю я, — ты хотела поговорить, — напоминаю прямо.
— Да, верно! — кивает мама и вдруг ее напускная уверенность словно в воздухе рассеивается.
К нам подходит официант и у мамы появляется минута, пока она диктует ему наш заказ, но официант уходит, а мама все еще молчит.
— Так что? — тороплю я.
— Вера, мы с Толей, — сердце замирает в предвкушении, — решили продать нашу московскую квартиру, — и ухает вниз, разбиваясь от несбывшихся ожиданий.
— И что? — холодно интересуюсь я. Градус нашего разговора понижается в
