– Пришпорим лошадей и прорвемся силой! – прошептал Жоан своему другу.
– Даже не пытайтесь сделать это. Гвардейский корпус многочисленный, и у них есть цепи, веревки и прочие приспособления для того, чтобы остановить лошадей. Кроме того, целая толпа людей отделяет нас от выезда.
– Значит, все потеряно.
– Еще нет, – ответил флорентиец. Он приподнялся на стременах и, размахивая рукой, привлек внимание одного из офицеров, который находился впереди, прямо перед воротами. – Марио! – крикнул он.
Офицер увидел их и указал на Никколо.
– Пропустите этих, у них охранная грамота сената, – велел он своим солдатам.
В это время сумятица, вносимая посыльными, которые прокладывали себе дорогу среди толпы, ожидавшей своей очереди со стороны города, достигла предела.
– Закрыть ворота! – доносились до них крики посыльных. – Закрыть ворота!
Но солдаты уже образовали нечто вроде небольшого коридора, по которому Жоан, Никколо и Франческо продвигались к входу.
– Покажите мне охранную грамоту! – крикнул Марио, чтобы все его слышали.
Никколо протянул ему документ, и офицер внимательно прочитал его.
– Закрыть ворота! – продолжали кричать посыльные за их спинами.
– Все в порядке, – сказал Марио. – Проходите.
Они как можно быстрее выехали из города, и тут же офицер приказал:
– Закрыть ворота! – И они сомкнулись за спинами беглецов.
Удалившись на приличное расстояние, они пустили лошадей рысью, и Жоан облегченно вздохнул. На его поясе висели меч и кинжал, он был одет в мирские одежды, а широкая шляпа скрывала его тонзуру.
– Что за охранная грамота? – спросил он, когда Никколо поравнялся с ним.
– Великолепная подделка. А Марио, офицер, из наших.
Через некоторое время, когда их уже невозможно было разглядеть с башен стен, окружавших Флоренцию, они пустили своих лошадей галопом. Небо было покрыто облаками. Через четыре часа после выезда из города они добрались до фермы друзей, находившейся вдали от дорог, где им дали пристанище. Темнело.
– Если они и бросились за нами в погоню, то я сомневаюсь, что они смогут заехать так далеко этой ночью, – сказал Никколо. – Мы выедем до рассвета, как только забрезжат первые лучи.
На следующий день, через три часа езды рысью и галопом, они добрались до последнего флорентийского охранного поста. Никколо показал им какие-то документы, и солдаты пропустили их. Следующий охранный пост уже был пизанским. Никколо передал Жоану документы, которые обеспечивали ему беспрепятственный проезд на территорию Пизы. Он сам оставался во Флоренции с Франческо и со многими другими, которые звались беснующимися и всячески способствовали свержению Савонаролы. Жоан не знал, увидятся ли они с Никколо еще когда-нибудь.
– Удачи, – сказал он ему. – Да защитит вас Господь. Желаю вам добиться свободы для Флоренции.
– Спасибо за вашу дружбу, Жоан. – Выражение лица флорентийца стало серьезным. – Я горжусь ею. И желаю вам быть счастливым. Лучше быть счастливым, чем свободным.
– Разве можно быть счастливым, не имея свободы?
– Конечно, – ответил Никколо, улыбаясь. – Вы всегда говорите о свободе. Но помните, мой друг: свобода – это утопия.
Крепко обняв Жоана, Никколо ускакал прочь со своим товарищем. Жоан долго смотрел вслед удаляющейся фигуре.
– А разве это одновременно не счастье? – прошептал он.
65
– Я жду тебя завтра в полдень в Ватикане, – заявил Жоану дон Микелетто, когда он вручил ему Книгу пророчеств и доложил о флорентийских событиях. – Цезарю Борджиа есть что сказать тебе.
Жоану не понравилось мрачное выражение лица его друга – он хорошо его знал: Микель был рассержен.
– Надеюсь, что Цезарь, в отличие от вас, по достоинству оценит мои усилия и все те опасности, которым я подвергался, – ответил Жоан. – И что он поздравит меня с успешным завершением миссии.
– Нельзя говорить об успехе, когда не выполнен приказ.
– Вы имеете в виду брата Сильвестро Маруффи?
– Да.
Жоан недовольно покачал головой: он ждал совсем другого приема.
Возвращение на одной из галер Виламари прошло без приключений, и бывший монах, который с каждым днем радостно отмечал, что его шевелюра на месте тонзуры заново отрастает, получил заслуженную возможность ознакомиться с книгой.
Она была очень похожей по размеру на ту книгу, в которой Жоан делал свои записи, – может быть, чуть больше. И Жоан подумал, что у них с почившим монахом-прорицателем похожие привычки. В книге было много страниц, исписанных очень небрежным почерком. Читая фразы на латыни, он смог разобрать большую часть текстов – череду молитв и молений, сопровождаемых перечнем несчастий, которые свидетельствуют о наступлении Апокалипсиса. Тексты не были связаны между собой, и Жоан предположил, что они явились плодом нескончаемых постов, бессонных ночей, проведенных в молитве, власяниц и самобичеваний. Так же, как и Никколо, который захотел прочесть книгу прежде, чем отдать ее Ватикану, Жоан попытался найти в ней какие-либо указания, свидетельствующие о предсказании будущих событий. Однако ничего ясного он не смог обнаружить, кроме пессимистичных и ужасающих видений ее автора. Он подумал, что для этого необходим такой не от мира сего монах, как Сильвестро Маруффи, способный трактовать все это, и что, скорее всего, по большей части пророчества были его собственными. Вот почему Цезарь Борджиа, приказавший ему убить монаха, находился на верном пути.
Когда Жоан вернулся в Рим, он увидел, что его супруга великолепно справляется с ведением дел в книжной лавке, и нашел Анну именно такой сияющей, какой мечтал увидеть ее все это нескончаемое время.
– Жоан! – воскликнула она, бросаясь в его объятия.
Он прижал ее к себе, поняв, что она плачет и что легкая икота от рыданий не позволяет ей говорить. Жоан слегка отстранил жену, чтобы поцеловать ее влажные от слез глаза, ее губы, а потом снова обнял. Им было абсолютно все равно, что посетители и работники лавки стали свидетелями этой интимной сцены. Эти люди наблюдали за ними с понимающими улыбками.
– Я столько молилась за вас! – прошептала она ему на ухо, когда взяла себя в руки.
Жоан не смог сдержать смех, вспомнив свои молитвы, воздержание от пищи, власяницу и прочие пережитые им лишения.
– Уверяю вас, что мне пришлось молиться не меньше вашего, – сказал он весело. – Скоро я все вам расскажу.
Встреча с матерью, с сестрой Марией и племянниками была не менее эмоциональной. Увидев же Рамона, Жоан испытал особые чувства.
– Папа, – сказал малыш, с улыбкой протянув ему ручки, и Жоан взволнованно обнял его.
Жоан должен был признать, что за время его отсутствия, благодаря покровительству Борджиа, книжная лавка стала процветать еще больше. Она продолжала оставаться любимым местом встреч каталонцев за пределами Ватикана, а также тех, кто хотел приблизиться к ним или заключить сделки с ними. И Анна царила в ней. Она вела себя с достоинством и несколько отстраненно, хотя и очень вежливо, с улыбкой принимая комплименты аристократов и в то же время тепло и тесно общаясь с дамами, посещавшими лавку во главе с ее близкими подругами Лукрецией Борджиа и Санчей Неаполитанской и Арагонской.
Педро Хуглар работал в типографии, где Жоан и встретился с ним. Руки Педро были испачканы краской, но, несмотря на это, Жоан крепко обнял его. Педро радостно ответил на объятие будущего шурина, стараясь не измазать его одежду. Анна уже рассказала Жоану о потрясающих успехах арагонца в овладении типографским делом. А также о том, как тяжело приходилось Марии видеть его лишь на расстоянии днем и ограничиваться сдержанными ухаживаниями вечером в присутствии матери перед тем, как они ложились спать – она на верхнем этаже с детьми, а он – в мастерской с подмастерьями. Мария не могла дождаться момента, когда станет женой бывшего сержанта.
– Как же я рада за Марию! – повторяла Анна возбужденно. – Она так счастлива с тех пор, как Педро живет вместе с нами!
В тот день после обеда Мария отправила своих детей играть во двор, где они изображали из себя переплетчиков и печатников, и сказала Жоану в присутствии Анны и матери:
– Мы с Педро больше не можем ждать. Мы хотим пожениться в ближайшее воскресенье.
Жоан посмотрел на мать и жену. Они обе согласно кивали, и их улыбки свидетельствовали о том, что они были в курсе подробностей, которые не собирались разглашать. Жоан также улыбнулся и, сделав вопросительный жест, сказал:
– Я очень рад. Надеюсь, мы приглашены?
Цезарь Борджиа снова принял его в зале Сивилл. За эти месяцы папский сын упрочил свою власть и позиции в качестве папского знаменосца и пользовался гораздо большим уважением, чем его почивший брат Хуан. Боялись его также несравненно больше. Цезарь не только был отважен, но и рассудителен; он никогда не отступал от того, что задумал. Рядом с ним всегда находился, словно верная сторожевая собака, дон Микелетто. Цезарь не стал говорить обиняками и сразу спросил:
