бы ты никому ничего не говорила, включая Адди.
Теперь ее глаза округлились.
Джонни не унимался.
— Вся ситуация — полный пи*дец. Так что она приняла совершенно идиотское решение. Ей нельзя было связываться со своим братцем. Но она чувствовала, что кто-то должен заботиться о нем, и она была всем, кто у него остался. Поэтому выбрала его и бросила меня.
— Я… не знаю, что сказать, — прошептала она.
— Здесь нечего говорить. Сначала я злился. Был ранен и взбешен. Мне не потребовалось много времени, чтобы определиться с чувствами, и закончилось все тем, что я перестал злиться, и осталась лишь боль. Между ними существовала крепкая связь. Так и должно быть с такими родителями, как у них. Кровные узы и чувство долга не позволили Шандре найти в себе силы, чтобы разорвать эту связь, даже если ее действия несли в себе опасность и были совершенно глупыми. И она ушла.
— Адди не преступница в бегах.
— Я знаю. И да, ты видела мою реакцию на то, что я оказался в другой ситуации в эпицентре событий с сестрой моей женщины, которая настолько хороша, просто невероятна, и это кажется правильным, и я знаю, у нас есть будущее, и я хочу его. Но тогда я не лгал тебе, Элиза. Я понимаю разницу, и меня это устраивает. При этом я не чувствую себя менее раздосадованным, когда не могу трахнуть тебя как следует у тебя дома, и не могу услышать звуки, которые ты издаешь, которые мне чертовски нравятся, когда я прикасаюсь к тебе. Что ты не чувствуешь себя полностью свободной, чтобы быть со мной, когда захочешь, и тебя тянет в другую сторону. Я знаю, это эгоистично, но все в порядке. Я хочу тебя всю. В данный момент это невозможно. Но я хочу этого, поэтому возьму то, что могу получить.
— Мне нравится, что ты хочешь всего этого, и я тоже хочу, — тихо поделилась Иззи. — Только не могу дать это сейчас. Или, по крайней мере, не думала, что согу, пока Адди не поговорила с нами этим утром.
— И этим утром я понял, где я в данной ситуации. С тобой. С ней. С Бруксом. Если я хочу исследовать это с тобой, то должен быть полностью готов. Не сдерживаться, как мог бы в начале нормальных обстоятельств без всякой драмы, прощупывая почву, видя, как далеко хочу зайти. Речь больше не о том, чтобы опираться на то, что у нас есть. Теперь речь идет о жизни, о том, чтобы научиться иметь все, что можно иметь вместе. И я полностью согласен. С тобой идет она. Брукс. Дианна. Чарли. Со мной идет Тоби. Марго. Дэйв. Бен и Кейт, и кто бы то ни был еще.
Она держалась очень спокойно, пристально глядя на него, но он еще не совсем закончил.
— Я говорю тебе все это не потому, что, обжегшись из-за Шандры, все еще зализываю свои раны. Здесь и сейчас, в этом разговоре, поскольку я уже увяз во все по уши, речь идет о том, что я показал тебе честную реакцию на что-то, ты ее пропустила через себя и не поделилась своими чувствами. Я выглядел расстроенным, потому что это меня расстроило. Жизнь слишком часто наносит удары. Но, в конце концов, вы с Адди и Бруксом — родня, и ты всегда будешь рядом с ними, и я бы не хотел, чтобы было иначе. И мне выпала честь пройти этот пусть вместе с тобой.
— Джонни, — прошептала Иззи, теперь в ее глазах стояло удивление, как и в глазах ее сестры этим утром.
Только это зрелище было намного слаще.
И все же.
— Теперь объясни про «твой уговор», — потребовал Джонни.
Удивление начало отступать, вместо него снова накатывала паника.
— Это твой уговор, и, как я уже сказала, иногда мне нужно пространство, чтобы разобраться во всем, — объяснила она.
— Так ты думаешь, что если не говорить со мной об этом, продолжая одной вариться в своих мыслях, все закончится хорошо?
— Да, — не задумываясь, ответила она.
Совершенно неправдоподобно.
— Хочешь сказать, что решила бы все сама, — уточнил он с явным скептицизмом.
— Я хочу сказать, что, в конце концов, поговорила бы с тобой, когда была бы готова.
— Уверена? — настаивал он.
— С чего бы мне не быть уверенной?
— Детка, женщины изводят себя мыслями.
— Они не изводят себя, а пытаются разобраться.
— Разные слова, но одно и то же значение, — ответил он.
— Неправда.
— Значит, зная, что у тебя что-то на уме, я должен держать рот на замке, хотя вижу, что тебя что-то беспокоит, и теряться в догадках, что это может быть или как это может повлиять на меня, на нас, и ждать, когда ты мне об этом расскажешь?
— Прозвучало не слишком хорошо, — пробормотала она.
— Потому что так и есть, Элиза.
— Неправда.
— Ты только что набросилась на меня.
— Ты слишком напирал.
— Чтобы мы, бл*ть, могли пройти через это и насладиться гребаным сериалом без того, чтобы некий груз давил на нас обоих.
— Я не такая, — парировала она. — Я бы поговорила с тобой. В конце концов, я всегда делюсь своими мыслями, и когда я это делаю, все заканчивается хорошо.
— И ты можешь меня в этом заверить.
— Конечно.
— Ты уверена? — настаивал он.
— Да!
Она снова сорвалась, ее лицо исказилось.
Это выглядело мило.
Но Джонни все равно на это не купился.
— А что, если разбор мыслей пойдет не по-моему, и я не смогу иметь права голоса в этом? — спросил он.
— Все будет по-твоему, — резко ответила она
— Ну, конечно.
— Будет, — выпалила она.
— И я должен в это поверить? — недоверчиво спросил он.
— Да! — снова огрызнулась она.
— Почему? — настаивал он.
— Потому что я влюбляюсь в тебя!
Джонни замер.
В отличие от Иззи.
— Ты — лучшее, что когда-либо со мной случалось, и я не дура. Я не собираюсь все портить, расстраиваясь из-за чего-то и позволяя этому копиться во мне и сводить с ума, прежде чем поговорю с тобой об этом. В смысле… да.
Да?
У Джонни не было времени вдаваться в абсолютную прелесть этого «да».
Он придвинулся к ней, повернулся на бок, соскользнул вниз, обнял ее за талию и притянул к себе.
Затем поцеловал.
Перевернувшись на спину, притянул к себе, желая, чтобы она навалилась на него всем весом, пригвоздила его к кровати.
Иззи захныкала ему в рот, и этот звук, как всегда, устремился к его члену, и Джонни снова перевернул их, оказавшись на ней сверху, придавливая собой настолько сильно,
