— Да так, вспомнил нашу общую знакомую. Ту загадочную девушку, у которой были два похожих шрама на шее и на груди. Я все думал, откуда бы им там взяться? Ведь чудес же не бывает. Значит, Саракш…
Каммерер тяжело вздохнул и изобразил на лице предельно-унылое выражение.
— Фу, какой вы любопытный, Геннадий. Если захотите я просто забавы ради найду десять логических дефектов в вашей версии. Но зачем? Какая в данном случае разница кто откуда? Мы-то имеем то, что мы имеем.
— А что мы, кстати, имеем? — вмешался Бадер.
— Я тут прикупил кое-какую информацию, — сказал Каммерер, — у наших общих знакомых. В общем, ситуация еще паскуднее, чем мы думали. Это плохая новость.
— А какая — хорошая?
— С ними можно бороться. Обычными средствами. Знакомыми. Без запредельной техники. И бороться очень эффективно. Как говорил умный дядюшка Сунь-Цзы «тот, кто умеет управлять врагом, развертывает соединения так, что враг должен отозваться. Он предлагает то, что враг может схватить. Выгодой он завлекает его».
Комов саркастически хмыкнул:
— Мышеловка для Странников?
— Нет, — спокойно ответил Каммерер, — отравленная приманка. Зараженная, если выражаться точнее.
— Это вы от наших общих знакомых научились говорить загадками?
— Нет. Это я в некотором смысле пошутил.
— В каждой шутке есть доля шутки, — добавил Бадер, — под приманкой вы разумеете тех человеческих особей, «созревших индивидов», в отношении которых, согласно меморандуму Бромберга, Странниками будет осуществляться «поиск, выделение, подготовка к приобщению и, наконец, приобщение к Монокосму»?
— Именно так.
— Иначе говоря, — продолжал Бадер, — мы выявим критерии отбора и подсунем Странникам зараженных индивидов?
— Почти что. Есть лишь маленькая поправка. Мы сами создадим для Странников простой в применении, можно сказать, инструментальный критерий, которым они обязательно захотят воспользоваться. Так надежнее.
— А почему они захотят? — спросил Комов.
— Потому, что они очень экономные. Их всегда привлекает возможность получить нужную информацию без затраты ресурса.
— Тогда мы должны знать информацию, которая им нужна, не так ли? — спросил Бадер.
— Мы ее уже знаем. Они ищут способ выявить неординарных, талантливых людей, коммуникабельных, легко меняющих род занятий и при этом одержимых космической миссией. Великим, так сказать, Предназначением и готовых ради него на всяческие жертвы. Нечто похожее великий расист Киплинг двести лет назад определил как «Бремя Белых». Так сказать, высшее культуртрегерское призвание белого человека.
— Ну, допустим, нам это известно. И что мы им подсунем?
— Критерий, по которому они с легкостью могут выявить неординарных, талантливых людей, коммуникабельных, легко меняющих род занятий и при этом одержимых космической миссией, — ответил Каммерер.
Возникла пауза.
— Похоже я чего-то не понял, — сказал Комов, — вы хотите дать им равно то… Или почти то.
— В том-то и дело, что «почти». Все то же самое, но без веры в какое-либо Предназначение и, соответственно, без готовности чем бы то ни было жертвовать. Они планируют получить могучих идеальных служителей Предназначения, а получат таких же могучих идеальных индивидуалистов, для которых космическая миссия — это постоянное удовлетворение собственного любопытства. Я бы даже сказал — инфантильного любопытства. Любопытства играющего ребенка. Играющего, чтобы развиваться и развивающегося, чтобы находить новые игры.
— Homo Ludens, — сказал Бадер, — была такая концепция. Человек Играющий, как высшая стадия не помню чего.
— Да не важно, чего. И не важно, какая стадия. Важно, что все могущество, которым Странники снабдят своих «избранников», обратится против самих Странников, причем непредсказуемым образом, потому что этот Гомо Люденс — существо непредсказуемое по определению. Мало того, этот Люденс еще и эволюционировать способен гораздо быстрее Странника, поскольку не тратит ресурсы на какое-то постороннее Предназначение. Он тратит их только на собственное развитие.
— Получается как в ай-ки, — заметил Бадер, — не обязательно иметь столько сил, чтобы переломать противнику кости. Хватит и того, что противник имел достаточно сил, чтобы переломать кости самому себе.
— Слушайте, коллеги, а зачем Странники вообще этим занимаются? — спросил Комов, — ну, весь этот отбор, это дурацкое Предназначение? Как-то не вяжется с образом сверхцивилизации.
— А это потому, — пояснил Каммерер, — что они — не сверхцивилизация. Они — инструмент одной из очень древних сверхцивилизаций. Что-то вроде концентратора рассеяной информации. Их сделали в свое время для этой цели, а потом забыли. Или выбросили за ненадобностью. Их Предназначение намертво впечатано в их структуру принятия решений в качестве доминанты поведения. Впечатано даже сильнее, чем чувство голода у обычных биологических организмов. Записано и не подлежит редактированию. Отсюда — их стереотипные и, вообще говоря, бессмысленные действия. Отсюда — возможность предсказать их ошибки и возможность их переиграть. Отсюда — простой способ сообщить Странникам наш замечательный критерий. Мы просто организуем под это дело особый научно-исследовательский институт. Вполне приличный, честный, открытый, с широко обсуждаемым предметом деятельности. И с запоминающимся названием. Например, «Институт Талантов», или даже «Институт Гениев».
— «Институт Чудаков», — предложил Комов, — по-моему, сравнительно скромное, но очень запоминающееся название.
— Чудаков? — переспросил Каммерер, — действительно, звучит хорошо. Как вы полагаете, Август?
— Нормально полагаю, — заметил Бадер, — Пусть будет Институт Чудаков. Максим, вы очень к месту вспомнили Сунь-Цзы, «Война — это путь обмана.»
— Ох уж эти сверхцивилизации, — пробурчал Комов, — такие непоседы. Вечно забывают убрать за собой мусор.
— Ага, и за них это приходися делать нам, раз уж мы здесь живем. Очень кстати вспомнилось, как нас, в смысле Институт экспериментальной истории, вышибали с Эвриты. Точнее, из Метромолии. Тамошний военный диктатор зачитал инструктивное письмо четырехсотлетней давности по этому поводу: «Иные же, под личиной добродетели, приходят из-за небесного свода, из-под холмов, из-за моря и из других мест по ту сторону. Эти не приносят ничего, кроме проклятья своего вечного голода» и дальше «этих самих повелел истребить соответственно их природе, так, чтобы им затруднительно было вернуться на мои земли»
— Истребить соответственно их природе — очень точная формулировка, — заметил Бадер, — надо будет запомнить.
** Эпилог **
… Они сидели в маленьком открытом кафе, украшенном, как и все публичные заведения в этот день, большущим картонным изображением простака Уно, держащего в одной руке Хартию Флеаса об изгнании богов, а в другой — здоровенную дубину самого зловещего вида, видимо и предназначенную для изгнания означенных богов и их последователей, если они вдруг не пожелают изгонятся добровольно. На лице любимого фольклорного персонажа была широченная, но не очень добрая улыбка, явно не сулившая нарушителям Хартии ничего хорошего.
— Слушайте, парни, а где я припарковала роллер? — неожиданна спросила Лэрна.
Ответом был дружный смех.
— Ага, послушаю, как вы будете ржать завтра утром, если мы не сможем его найти.
— Халявная выпивка — друг студента, но враг памяти, — философски изрек Хеландер, прикладываясь к своему стакану.
— Значит так, — сказал Айлис, — видишь вон тот дирижабль, раскрашенный идиотскими лиловыми полосами?
— Где? — спросила девушка.
— Смотри на три пальца левее памятника… да не этого, с лошадью, а того, где два дядьки с тремя мечами.
— Теперь вижу, — сказала она, — и что?
— Наш роллер в полста шагах от него.
— Ага, а если эта лиловая колбаса улетит?
— Прилетит другая такая же, — ответил Хеландер, — это местные прогулочные, от Енгабана до залива Глен. Отправляются отсюда каждый час. Все раскрашены одинаково. А памятник, кстати, не двум дядькам, а дядьке и тетке. Серые вы ребята, ни фига столицу не знаете.
— Это мы тебе припомним, когда у тебя еще что-нибудь накроется, — мстительно пообещала Лэрна.
— А что ты так сразу? — надулся Хеландер, — вот я обижусь и не расскажу вам байку про этот памятник.
— Мы и сами можем прочитать.
— Не сможете. Вам лень искать будет.
— Ладно, не обижайся, Хел. Я пошутила, — Лэрна дружески хлопнула его ладонью по мощному, как у быка затылку, — пошли, глянем на это поближе. Мне уже интересно.
…
«Друзьям и союзникам — от Флеаса, императора, в 933 лето от основания города», — прочел Айлис, и добавил, — то есть двести сорок пять лет назад. Значит, 21 год от Второго Основания. И кто это? А, вот, написано: «Тонихлуд, Румата дон Эстор» и «Викимэй, Кира со Арко». Так в чем тут фишка, Хел?
