он направился к двери. Когда он открыл ее, с другой стороны стоял Чуну и тянулся к ручке. При виде него Сомин вскочила, ее стул заскрежетал по полу. Чуну замер и с удивлением уставился на жнеца.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он.
– Уже ухожу. И желаю тебе всего наилучшего, старый друг, – ответил Хёк.
Затем он повернулся и исчез там же, где и стоял. И Сомин поняла, что жнец пришел увидеться с Чуну, убедиться, что с ним все в порядке.
Чуну уставился туда, где только что растворился Хёк. Когда он не сдвинулся с места, чтобы войти или выйти из кабинета, Сомин многозначительно откашлялась.
Чуну поднял глаза и, похоже, наконец-то вспомнил, что она здесь. Как он посмел забыть о ней? Это больно ударило по самолюбию Сомин.
– О чем он с тобой говорил?
– Это личное. – Сомин чопорно уселась обратно на стул. Не торопясь, разгладила форменную юбку. Как будто для нее вообще не имело значения, что в последний раз, когда они виделись, она пыталась проникнуть за завесу жизни и вернуть душу Чуну обратно. И что с тех пор Чуну ни разу с ней не разговаривал.
Она почувствовала, как в ней разгорается огонь. Гнев, который напоминал ей, что она все еще Ли Сомин, туз этой школы, а не чья-то игрушка.
– Знаешь, я была бы признательна, если бы ты ответил на одно из моих сообщений или звонков. Если хочешь с кем-то порвать, будет вежливее сказать ему об этом напрямую. – Слова вырвались наружу, как горячий воздух, и Сомин внезапно почувствовала себя опустошенной. Ее губы задрожали, а глаза наполнились злыми слезами.
Она повернулась к учебнику и склонила голову, чтобы он не увидел, как она плачет. Сомин изо всех сил надеялась, что Чуну просто уйдет. Она чувствовала себя униженной. Расплакаться из-за парня!
– Сомин-а, – окликнул ее Чуну. Но она подняла руку, чтобы удержать его на расстоянии. Если бы он подошел ближе, то увидел бы, насколько она расстроена. – Я не пытался с тобой порвать.
Она издевательски усмехнулась:
– Тогда у тебя забавный способ сказать, что тебе не все равно.
Чуну вздохнул и, несмотря на протесты Сомин, сел рядом с ней.
– Я не планировал рвать с тобой, не поговорив для начала.
– Но ты планировал порвать.
Чуну задумчиво прищурился:
– Я не привык к… отношениям. В моем бизнесе легче быть одному.
Сомин насмешливо фыркнула:
– Конечно, бизнес для тебя всегда на первом месте.
– Ну, может быть, еще я убедил себя, что вам всем лучше без меня и моих проблем. Я подумал, что так будет лучше…
– Конечно, ты подумал! – крикнула Сомин, и Чуну удивленно отпрянул. – Конечно, ты решил, что знаешь лучше. Почему? Потому что ты лет так на тысячу старше? Что ж, у меня есть для тебя новости. Проблемы у нас были не только из-за тебя. Не ты заставил Миён потерять бусину. Не ты заставил Йену пожертвовать собой ради дочери. Не ты создал разрыв между мирами. На самом деле ты пытался все исправить, хоть и по глупости взялся за это в одиночку. Но знаешь что? Мы решили наши проблемы, потому что работали вместе. Вот почему ты не должен держать все в себе, как последний пабо [52], всезнайка проклятый.
Она глубоко вдохнула, расширяя легкие, затем медленно выдохнула. Это было приятно. Как будто она избавилась от гнева, который всю неделю копился внутри.
– Я знаю, – сказал Чуну.
Сомин открыла было рот, чтобы возразить, прежде чем до нее дошел смысл его слов.
– Что?
– Вчера я выслушал лекцию от Миён. Конечно, менее суровую. Но я понимаю, что ты злишься, – признал Чуну. – Что у тебя есть право злиться, – добавил он.
– Я не просто злюсь, – заявила Сомин. – Мне больно. На горе ты сказал, что не хочешь оставлять меня, а сам на прошлой неделе именно это и сделал. Бросил меня одну после всего, что случилось.
– Я испугался, – прошептал Чуну, опустив глаза. – И я все еще боюсь того, как сильно меня к тебе влечет.
Сомин вдруг обнаружила, что не может злиться на него так же сильно, как злилась всю прошедшую неделю, но ей не хотелось так легко спускать ему это с рук.
– И вот ты явился ко мне. Но с чего мне верить, что ты снова не испугаешься и не уйдешь?
– Я и сам не уверен, – сказал Чуну. – Но я действительно хочу остаться.
– О да? Решил попробовать пожить в трущобах с людьми?
– Нет, – улыбнулся Чуну. – Я решил, что хочу жить по-настоящему. Что хочу позволить себе почувствовать боль, которую сдерживал веками. Потому что если я смогу чувствовать боль, то, может быть, однажды я смогу почувствовать и счастье. И честно признаюсь: я не думаю, что в этом мире найдется что-либо, приносящее мне больше счастья, чем ты.
Сомин заставила себя поджать губы. В противном случае она бы улыбнулась, как влюбленная школьница, а она не хотела доставлять Чуну такое удовольствие. По крайней мере пока. Она страдала целую неделю. Пусть он пострадает еще хотя бы пять минут.
– И что же ты предлагаешь? Встречаться? Я очень занята подготовкой к суныну. Все мои летние каникулы ушли на всякие нелепости вроде спасения мира.
Чуну рассмеялся, но в его глазах была признательность. Он взял ее руки в свои.
– Я предлагаю изо всех сил стараться сделать друг друга счастливыми. Не совсем уверен, как это будет выглядеть. Но я знаю, что мне нравятся твои руки. Я люблю, когда они держат мои.
Он поднес ее ладони к своим губам и поцеловал их. У Сомин перехватило дыхание.
– Я люблю твои глаза. Мне нравится, когда они стреляют в меня огнем, как будто ты ударишь меня, если я буду вести себя упрямо или эгоистично.
Он поцеловал ее в висок рядом с уголком глаза. Сердце Сомин подпрыгнуло, забившись так быстро, что она испугалась, как бы оно не вырвалось у нее из груди.
– Я люблю твои губы. Я люблю, когда они говорят мне, что я не прав. Когда они говорят мне, что тебе не все равно. Когда они кричат на меня.
Он запечатлел легкий поцелуй на ее губах.
– Не смей говорить, что хотел бы, чтобы все мое было твоим, – угрожающе сжала его ладони Сомин.
– Никогда. – Чуну улыбнулся, и эта улыбка осветила его красивое лицо, ослепила Сомин, словно солнце. – Я люблю в тебе всё. Я люблю это, потому что оно твое. Потому что я люблю тебя.
Теперь Сомин больше не могла сдерживать улыбку.
– Умеешь ты обращаться со словами, – сказала она. – Я не понимаю. Все, что ты сказал, должно звучать банально и ужасно, но почему-то из твоих уст оно звучит так приятно.
Чуну наклонился вперед, так что они оказались лицом к лицу и Сомин видела перед собой только его теплые карие радужки.
– Я научу тебя